Пиркс продолжал молчать, поэтому Броун вновь заговорил, но менее
уверенно:
- Из этой четверки я не знаю никого. Нас все время держали порознь. У
каждого была отдельная комната, отдельная ванная, свой гимнастический зал,
мы не встречались даже во время еды, только последние три дня перед
выездом в Европу нам разрешили есть вместе. Поэтому я не могу вам сказать,
который из них человек, а который нет. Ничего определенного я не знаю.
Однако подозреваю...
- Минуточку, - прервал его Пиркс. - Почему на мой вопрос насчет бога
вы ответили, что размышления на эту тему не входят в ваши обязанности?
Броун поерзал на стуле, шевельнул ногой и, глядя на носок ботинка,
которым чертил по полу, тихо ответил:
- Потому что я уже тогда решил вам все рассказать и... знаете, как
это бывает: на воре шапка горит. Я боялся, как бы Мак-Гирр не догадался
ненароком о моем решении. Поэтому, когда вы меня спросили, я ответил так,
чтобы ему показалось, будто я намерен торжественно хранить тайну и
наверняка не помогу вам разгадать, кем я в действительности являюсь.
- Значит, вы нарочно так отвечали, из-за присутствия Мак-Гирра?
- Да.
- А вы верите в бога?
- Верю.
- И думали, что робот не должен верить?
- Ну да.
- И что, если б вы сказали "верю", было бы легче догадаться, кто вы
на самом деле?
- Да. Именно так и было.
- Но ведь и робот может верить в бога, - помолчав, сказал Пиркс
небрежно, словно мимоходом, так что Броун даже глаза вытаращил.
- Как вы сказали?
- А вы считаете, что это невозможно?
- Никогда мне это в голову не пришло бы.
- Ладно, пока хватит. Это - сейчас, по крайней мере, - не имеет
значения. Вы говорили о каких-то своих подозрениях...
- Да. Мне кажется, что этот темный... Барнс - не человек.
- Почему вам так кажется?
- Это все мелочи, почти неуловимые, но в сумме они что-то дают...
Прежде всего - когда он сидит или стоит, он совсем не шевелится. Как
статуя. А вы же знаете, ни один человек не может долго находиться в
совершенно неизменной позе. Когда ему становится неудобно, нога затечет,
он невольно пошевелится, переступит с ноги на ногу, проведет рукой по
лицу, а Барнс прямо застывает.
- Всегда?
- Нет. Вот именно - не всегда. Это мне и показалось особенно
подозрительным.
- Почему?
- Я вот думаю, что он делает эти незаметные, словно бы невольные
движения, когда специально о них думает, а как забудет - так застывает. А
у нас-то как раз наоборот: мы именно должны сосредоточиться, чтобы
какое-то время сохранять неподвижность.
- В этом что-то есть. Что еще?
- Он все ест.
- Как это "все"?
- Все что дают. Ему абсолютно все равно. Я это уже много раз
подмечал: и во время путешествия, когда мы летели через Атлантику, и еще в
Штатах, и в ресторане на аэродроме - он совершенно равнодушно ест все что
подадут, а ведь у каждого человека обычно есть какие-то вкусы, чего-то он
не любит.
- Это не доказательство.
- О нет, безусловно, нет. Но вместе с первым, знаете ли... И потом
еще одно.
- Ну?
- Он не пишет писем. В этом я уже не на все сто процентов уверен, но
я, например, сам видел, как Бартон опускал письмо в почтовый ящик.
- А вам разрешается писать письма?
- Нет.
- Я вижу, вы тщательно соблюдаете условия договора, - проворчал
Пиркс. Он выпрямился на койке и, придвинув лицо к лицу Броуна, неторопливо
спросил: - Почему вы нарушили данное вами слово?
- Как? Что вы сказали?! Командор!
- Вы же дали слово, что сохраните свою подлинную сущность в тайне.
- А! Да. Я дал слово. Однако я полагаю, что существуют такие
ситуации, когда человек не только имеет право, но даже обязан так
поступить.
- Например?
- Именно сейчас такая ситуация. Они взяли металлических кукол,
оклеили их пластиком, подрумянили, перетасовали с людьми, как крапленые
карты, и хотят заработать на этом большие денежки. Я считаю, что каждый
порядочный человек поступил бы так же, как я, - а разве больше никто не
обращался к вам?
- Нет. Вы первый. Но мы ведь только что стартовали... - сказал Пиркс.
Произнес он это совершенно равнодушно, однако замечание его не лишено было
иронии, но Броун, даже если и заметил это, ничем себя не выдал.
- Я постараюсь и в дальнейшем помогать вам в течение всего рейса... И
я сделаю со своей стороны все, что вы сочтете нужным.
- Зачем?
Броун удивленно заморгал кукольными ресницами.
- Как это - зачем? Чтобы вам легче было отличить людей от нелюдей.
- Броун, вы же взяли эти восемь тысяч.
- Да. Ну и что? Меня наняли как пилота. Я и есть пилот. И вдобавок
неплохой.
- По возвращении вы возьмете остальные восемь за две недели полета?
За такой рейс никому не дают шестнадцать тысяч - ни командиру, ни пилоту
первого космического класса, ни навигатору. Никому. Значит, эти деньги вы
получили за молчание. По отношению ко мне, по отношению ко всем другим -
хотя бы к конкурирующим фирмам Вас хотели уберечь от любых искушений.
На красивом лице Броуна выразилось полное смятение.
- Так вы меня еще и попрекаете тем, что я сам пришел и рассказал?!
- Нет. Ничем я вас не попрекаю. Вы поступили так, как сочли
правильным. Какой у вас КИ?
- Коэффициент интеллектуальности? Сто двадцать.
- Этого достаточно, чтобы разбираться в некоторых элементарных вещах.
Ну, скажите, какая мне, собственно, будет польза от того, что вы
поделились со мной своими подозрениями насчет Барнса?
Молодой пилот встал.
- Командор, прошу прощения. Если так - произошло недоразумение. Я
хотел как лучше. Но раз вы считаете, что я... словом, прошу вас об этом
забыть... Только помните...
Он замолчал, увидев усмешку Пиркса.
- Садитесь. Да садитесь вы! Ну!
Броун сел.
- Что ж вы не договариваете? О чем я должен помнить? Что обещал
никому не сообщать о нашем разговоре? Верно? Ну а если я в свою очередь
решу, что имею право о нем сообщить? Спокойно! Командира нельзя
перебивать. Вот видите, все это не так просто. Вы пришли ко мне с
доверием, и я ценю это доверие. Но... одно дело - доверие, а другое -
здравый смысл... Допустим, я теперь наверняка знаю, кто вы и кто - Бартон.
Что мне это даст?
- Ну... это уж ваше дело. Вы должны после этого рейса оценить
пригодность...
- О, вот именно! Пригодность каждого. Но ведь вы же не думаете,
Броун, что я буду писать неправду? Что я поставлю минусы не тем, которые
хуже, а тем, которые не являются людьми
- Это не мое дело, - натянуто проговорил пилот, ерзавший на стуле во
время этого разговора.
Пиркс смерил его таким взглядом, что тот замолчал.
- Вы только не стройте из себя этакого усердного ефрейтора, который,
кроме своей бляхи, ничего не видит. Если вы человек и чувствуете
солидарность с людьми, то вы должны попытаться оценить всю эту историю и
осознать свою ответственность.
- Как это "если"? - Броун вздрогнул. - Вы мне не верите? Так вы...
так вы думаете...
- Да нет, что вы! Просто слово подвернулось, - торопливо прервал его
Пиркс. - Я вам верю. Конечно же, я вам верю. И поскольку вы уже выдали мне
свою тайну, а я не собираюсь оценивать ваш поступок с моральной точки
зрения, то прошу вас и впредь поддерживать со мной внеслужебный контакт и
сообщать обо всем, что вы заметили.
- Ну, я совсем уж ничего не понимаю, - сказал Броун и невольно
вздохнул. - Сначала вы меня отчитали, а теперь...
- Это разные вещи, Броун. Раз уж вы мне сказали то, чего не должны
были говорить, так отступать теперь бессмысленно. Другое дело, разумеется,
с этими деньгами. Может, сказать действительно следовало. Но денег этих я
бы на вашем месте не брал.
- Что? Но... но, командор... - Броун в отчаянии искал возражений и
наконец нашел: - Они бы сразу догадались, что я нарушил договор! Еще бы в
суд на меня подали...
- Это ваше дело. Я не говорю, что вы должны отдать им эти деньги. Я
обещал вам молчать и не собираюсь в это дело вмешиваться. Я только сказал
- совершенно частным и неофициальным образом, - что я сделал бы на вашем
месте. Но вы - не я, а я - не вы, и все тут. Вы хотели еще что-то сказать?
Броун покачал головой, открыл было рот, закрыл, пожал плечами; видно
было, что он до крайности разочарован результатами разговора. Так ничего и
не сказав, он машинально вытянулся в струнку и вышел из каюты.
Пиркс глубоко вздохнул. "Зря это я сболтнул: "Если вы человек..." -
огорченно подумал он. - Что за дьявольская игра! Черт его знает, этого
Броуна. Либо он человек, либо все это - хитрая уловка, чтобы запутать
меня, да и проверить заодно, не собираюсь ли я применить какие-либо
противоречащие договору приемы, чтобы распознать этих... Ну, во всяком
случае, эту часть состязания я, кажется, провел неплохо! Если Броун сказал
правду, то он должен чувствовать себя не в своей тарелке - после всего,
что я ему наговорил. А если нет... так опять же я ему ничего особенного не
сказал. Ну и дела! Вот это влип я в историю!"
Пирксу не сиделось на месте, он принялся шагать по каюте из угла в
угол. Зажужжал зуммер - это был Кальдер из рулевой рубки; они согласовали
поправки к курсу и ускорение для ночной вахты, потом Пиркс снова сел и
уставился в пространство, свирепо насупив брови и невесть о чем размышляя.
И тут кто-то постучался. "Это еще что?" - подумал он.
- Войдите! - сказал он громко.
В каюту вошел Барнс - нейролог, он же врач и кибернетик.
- Можно?
- Пожалуйста. Садитесь.
Барнс усмехнулся.
- Я пришел сказать вам, что я не человек.
Пиркс стремительно повернулся к нему вместе со стулом.
- Что, простите? Что вы не...
- Что я не человек. И что в этом эксперименте я на вашей стороне.
Пиркс перевел дыхание.
- То, что вы говорите, должно, разумеется, остаться между нами? -
спросил он.
- Это я предоставляю на ваше усмотрение. Мне это безразлично.
- Это как же? Барнс снова усмехнулся.
- Очень просто. Я действую из эгоистических соображений. Если ваше
мнение о нелинейниках будет положительным, оно вызовет цепную реакцию
производства. Это более чем правдоподобно. Такие, как я, начнут появляться
в массовом масштабе - и не только на космических кораблях. Это повлечет за
собой пагубные последствия для людей - возникнет новая разновидность
дискриминации, взаимной ненависти... Я это предвижу, но, повторяю,
руководствуюсь прежде всего личными мотивами. Если существую я один, если
таких, как я, двое или десять, это не имеет ни малейшего общественного
значения - мы попросту затеряемся в массе, незамеченные и незаметные.
Передо мной... перед нами будут такие же перспективы, как перед любым
человеком, с весьма существенной поправкой на интеллект и ряд
специфических способностей, которых у человека нет. Мы сможем достичь
многого, но лишь при условии, что не будет массового производства.
- Да... в этом что-то есть... - медленно проговорил Пиркс. В голове у
него был легкий сумбур. - Но почему вам безразлично, расскажу я или нет?
Разве вы не боитесь, что фирма...
- Нет. Совершенно не боюсь. Ничего, - тем же спокойным лекторским
тоном сказал Барнс. - Я ужасно дорого стою, командор. Вот сюда, - он
коснулся рукой груди, - вложены миллиарды долларов. Не думаете же вы, что
разъяренный фабрикант прикажет разобрать меня на винтики? Я говорю,
конечно, в переносном смысле, потому что никаких винтиков во мне нет...
Разумеется, они придут в ярость... но мое положение от этого ничуть не
