занудре-паскудре, был жадная гадина, неладная жадина, сам-то
ел, а для Эль-Кано жалел.
Сидел падре в Мадриде. Глядел на корриду, ржал песню о
Сиде, жрал олла-подриде, пил вино из бокала, сосал сладкое
сало, и все ему мало, проел сыр до дыр, испачкал поповский
мундир.
Вот сыр так сыр,
Вот пир так пир.
У меня все есть,
А у таксы нема,
Я могу все есть
Выше максимума.
Ох и стало такое обидно, ох и стало Эль-Кано завидно, и,
не помня себя от злости, цапанул он полкости и бежать. Произнес
тут нечто цадре про собачью мадре, что по-ихнему мать, схватил
тут дубинку и убил псих псинку, и в яму закопал, и надпись
надписал, что во граде Мадриде падре в тесноте и обиде от такс.
Так-с! Ну и дела - как сажа бела! А нас счастье не минь, а
Педро аминь, а критика сгинь! ДзинЬ!
1964 г. (А. Финкель)
Н. А. Некрасов
В каком краю -- неведомо,
в каком году -- не сказано,
в деревне Пустоголодно
жил был расстрига-поп.
Жила с попом собачечка
по имени Жужжеточка,
собой умна, красоточка,
да и честна притом.
На ту собачку верную
бросал свои владения,
амбары да чуланчики,
телячья мяса полные,
поп все свое добро.
Но голод штуку скверную
сыграл с Жужжеткой верною,
и, дичь украв превкусную,
собачка съела всю.
Узнав про кражу злостную,
взял поп секиру острую,
и ту Жужжетку верную
в саду он зарубил.
И, слезы проливаючи,
купил плиту чугунную
и буквами словенскими
велел Вавиле-cлесарю
там надпись надписать:
"В каком краю -- неведомо,
и т. д.
1868 г. (А. Розенберг)
Новелла Матвеева
Какой смешной случай,
Какой сюжет старый!
Попу был друг лучший
Любимец пес Карый.
Но поп -- гроза в рясе.
На пса огонь молний.
А дело все в мясе
Из кладовой полной.
Свиные в ней туши
Грузней земной суши.
Тугих колбас кольца
Круглы, как диск солнца.
И съел-то пес малость --
Всего один ломтик,
Но поп, придя в ярость,
Сломал о пса зонтик.
Кричал, глаза пуча:
"Издохни, вор гнусный!"
Какой смешной случай,
Какой финал грустный!
1964 г. (Э. Паперная)
Булат Окуджава
Стояла во дворе хибарка,
В хибарке поп Харламов жил,
А у попа была овчарка,
И он ее, как водится, любил.
Она была красавица собака.
И он ее, товарищи, любил.
А на столе лежал кусок грудинки,
И лампочка светила над куском.
Овчарка проглотила слюнки,
И в комнате запахло воровством.
Собака съела мясо без заминки,
А мясо, между прочим-то, с душком...
Овчарке воздержаться бы, ребята,
Да, что ли, не хватило бедной сил...
А пол со зла покрыл собаку матом
И тем ее, товарищи, убил!
А ведь она ни в чем не виновата:
Ведь он ее, скупята, не кормил.
1965 г. (Э. Паперная)
Вильям Шекспир
Перевод с английского
СОНЕТ 155
Да, я убил! Иначе я не мог,
Но не зови меня убийцей в рясе.
Был беззаветно мной любим бульдог,
Я не жалел ему костей и мяса.
И все ж убил! Похитив мой ростбиф,
Он из бульдога стал простой дворняжкой.
Так мог ли жить он, сердце мне разбив
И омрачив мой мозг заботой тяжкой?!
Да, я убил! Но я же сохранил
Его черты в сердцах людей навеки.
Он будет жить во мгле моих чернил,
Покуда в мире есть моря и реки.
Его гробница -- мой сонет. Вот так
Меня по-русски передаст Маршак.
1606 г. (А. Финкель)
A. H. Толстой
Бывший поп, а сейчас ничто, Кузьма Кузьмич Нефедов вполз в
вырытую им яму для себя и Даши землянку и сразу же из
брошенного в угол вещевого мешка вытащил несколько книг, с
которыми никогда не расставался, - 12 томов "Истории
государства Российского" Карамзина, 19 томов "Истории России с
древнейших времен" Соловьева, 4 тома "Русской истории"
Ключевского и "Русскую историю в самом сжатом очерке"
Покровского - и быстро-быстро начал читать. Целых 36 минут
бегал он блестящими и невидящими глазами по страницам, пока не
одолел их, бормоча:
- Да, душенька, да, Дарья Дмитриевна, яблочко сладкое, но
недозрелое. Не знаете вы народа нашего. А ведь знакомец ваш,
поэт Бессонов, которого так оболгал сочинивший всех нас автор,
мудро сказал: "Умом России не понять, аршином общим не
измерить". Верно это: уезд от нас останется - и оттуда пойдет
русская земля. А сейчас хорошо бы поесть для веселья души и
тела, поесть-покушать эссен-фрессен, манже-бламанэке, или, как
говорили мы в семинарии, доводя до крайностей ирритации отца
келаря, шамо-шамави-шаматум-шамаре. Кстати же где-то на полочке
и кусок мяса лежать должен, а сейчас с речки и Дарья Дмитриевна
придет, после купанья голодная.
Однако на полочке, кроме неизвестно как туда попавшей
трехфунтовой гирьки, ничего не было. Но зато ясно видны были
следы собачьих лап, недвусмысленно показавшие, чьих рук это
дело. Хозяйка этих лап, попова собака Бурбос, помесь меделяна с
левреткой, тихо лежала в углу, разомлев от нечаянной сытости.
- Так, так, - сказал Кузьма Кузьмич, - я прочел огромную
массу книг и в одной из них вычитал: "Блажен, иже и скоты
милует". Но стоишь ли ты милованья, скот Бурбос? Ты ведь
помнишь, что сказал Ричард Бринсли Шеридан: "Когда
неблагодарность острит жало обиды, рана вдвойне болезненней".
Вот и меня острит жало обиды. Я ли тебя не любил, я ли тебя не
кормил? А ты? Не могу снести этого, Бурбошка! Вспомни, Бурбосе,
эпиграф к "Анне Каре-ниной": "Мне отмщение, и аз воздам". Так
иди сюда, собака!
Ничего не подозревая, Бурбос подошел к попу, и тут же
точный удар трехфунтовой гирьки свалил его мертвым.
- Да, Бурбошка, - сказал, вздохнув, Кузьма Кузь-мич, - вот
и стал ты разгадкой Самсоновой загадки: "Из ядущего вышло
ядомое, а из сильного сладкое". Был ты ядущим, а теперь быть
тебе ядомым.
Когда Даша вошла в землянку, Кузьма Кузьмич поджа-ривал на
Бурбосовом жиру его же печенку, фальшиво при этом напевая:
- У попа была собака, он ее любил. Но Дашу это не
раздражало; до встречи с Телегиным оставалось всего две главы.
1941 г. (А. Финкель)
Максимилиан Волошин
Псу-супостату, взалкавшему мясо!
Зри, на себе раздираю я рясу
И проклинаю тебя я теперь,
Зверь нечувствительный, неблагодарный,
Тать, сластолюбец, лукавый, коварный,
Скверны исполненный, мерзостный зверь.
Буду судиться с тобою я ныне:
Мать родила тебя ночью в полях,
И, о тебе не заботясь, о сыне,
Пуп не обрезала, и не омыла,
И не посолила, и не повила,
Бросила тя на попрание в прах.
Сукой забытый щенок беспризорный,
Был уготован ты смерти позорной.
Я ж тебе молвил: живи во крови.
Жалости полный, слезою Рахили
Вымыл, покрыл тебя епитрахилью
И сочетался с тобою в любви.
Шерсть расчесал твою, блох уничтожил,
У очага разостлал твое ложе,
В пищу дарил тебе лучший кусок.
Ты ж возгордился, безумный щенок,
Сам непомерной облек себя властью,
Полный желаний беспутных, больных,
И распалялся нечистою страстью
К изображениям на мясных.
И, насбирав в околотке паршивых
Псов, доброты моей не оценя,
Ты, блудодейственный, ты, похотливый,
Мясо украл у меня, у меня!
Гнев изолью, истощу свою ярость,
Буду судиться с тобой до конца,
Семя сотру, прокляну твою старость,
От моего не укрыться лица.
Ты не избегнешь положенной кары,
Шею подставлю твою под удары,
Поволоку тебя сам на позор,
Сам подыму на тебя я топор,
Прах орошу искупительной кровью,
Ибо тебя возлюбил от всех псов я,
Больше Барбоса и больше Жужу.
Полный страдания, ныне гляжу
Я на твои неизбывные муки,
Но не опустятся грозные руки,
Ибо я полн справедливости, пес,
Ибо я правды нездешней орудье,
Ибо свершаю не месть -- правосудье,
Ибо ты мясо иерея унес...
1917 г. (А. Финкель)
Оскар Уайльд
Он убил ее.
Убил, потому что любил. Так повелось в веках.
Пурпурное мясо, кровавое, как тога римских императоров,
и более красное, нежели огненные анемоны, еще терзал
жемчуг ее зубов. Серебряные луны ее маленьких ножек
неподвижно покоились на изумрудном газоне, окрашенном
рубиновой кровью, этой росою любви и страданья.
-- "Poor Bobby!"' -- вздохнул мистер Чезьюибл, викарий
Ноттенгеймской церкви, отбрасывая прочь палку, орудие
убийства: -- "Ты не знал, что, хотя любовь есть воровство,
воровство не есть любовь. Смерть открыла тебе эту
тайну. Ты сейчас мудрее всех мудрецов мира. Requiescas
in расе"''.
Он удалился.
С лиловых ирисов капали слезы на золотой песок...
Он убил ее.
Убил, потому что любил.
1889 г. (А. Розенберг)
' Бедный Бобби! (англ.)
'' Покойся с миром (лат.).
Н. Заболоцкий
С брюхом, выстеленный ватой,
Сам плешив, но длинновлас,
С бородой продолговатой --
Кто из нас прищурил глаз?
То -- духовная особа,
Поп, являющий собой
Спеси, алчности и злобы
Тонко смешанный настой.
Кто бежит за ним трусцою,
Жарко вывалив язык,
С вислоухой головою,
Шерстяною, как башлык?
То животное -- Собака
По прозванью Кабысдох
Был попом любим. Однако --
Впал в немилость и заглох.
Он за то попал в опалу,
Что имел отменный вкус
И в кладовке съел немалый
Тучный, сочный мяса кус.
Холмик есть в саду Нескучном,
А на нем зеленый мох.
Там зарыт собственноручно
Тем попом благополучно
Убиенный Кабысдох.
1930 г. (Э. Папермая)
Михаил Зощенко
ПЕРВЫЙ ЖАЛОСТЛИВЫЙ РАССКАЗ
А я вам, гражданочка, прямо скажу: не люблю я попов. Не то
чтобы я к партии подмазывался, антирелигиозного дурману
напускал, но только не люблю я духовной категории.
А за что, спросите, не люблю? За жадность, за скаредность,
- вот за что. И не то чтоб я сам мот был или бонвиван какой, но
вот судите сами, какие от попов могут поступки происходить.
Живет с нами на одной лестнице духовная особа,
Николо-Воздвиженского приходу священник. Собачка у них имелась,
не скажу чтобы очень благородного происхождения, да ведь
главное-то не лягавость эта самая, а характер.
А характер у ней, надо сказать, замечательный был, ну,
просто сказать, домовитая собачка была, не гулена какая-нибудь
дворняжная.
И стали мы примечать, что собачка худеть начала. Ребра,
знаете, обозначаются, и на морде грусть. Одно слово - плохое
питание и обмен веществ.
Стали мы духовной особе замечания говорить, не по
грубости, конечно, а по-деловому:
"Так, мол, и так, вы бы, товарищ, служитель культа,
собачке вашей мясной паек увеличили, худает собачка ваша, как
бы и вовсе не сдохла".
А духовная особа проходит равнодушной походкой, будто и не
ее это касается.
Только гляжу, в понедельник утром возле помойной ямы
собачий труп валяется. Ножки тоненькие свесились, шерсточка в
крови, а ухо-то, знаете, вроде каблуком придавлено.
Тоска меня взяла - очень уж приятная собака во дворе была,
на лестнице никогда не гадила. Стал я у дворника справки
наводить, как да что да неужто песик своею смертью от плохого
питания помер.
И узнали мы, гражданочка, что духовное лицо своими руками
собачку уничтожило за паршивый, извиняюсь, кусок мяса. Съела
собачка мясо обеденное, а мясу тому, простите, кукиш цена.
Обида меня взяла, гражданочка, скажу вам, до смерти. И
хотите - обижайтесь, хотите - нет, а я вам открыто скажу: не
люблю я духовной категории.
1923 г. (Э. Паперная)
* ВЕВЕРЛЕИ *
Пошел купаться Веверлей,
оставив дома Доротею.
С собою пару пузырей
берет он, плавать не умея.
И он нырнул, как только мог,
нырнул он прямо с головою.
Но голова тяжело ног,
она осталась под водою.
Жена, узнав про ту беду,
удостовериться хотела.
Но ноги милого в пруду
она узрев, окаменела.
Прошли века, и пруд заглох,
и поросли травой аллеи;
но все торчит там пара ног
и остов бедной Доротеи.
