идет.
Они причалили прямо к адмиральскому пирсу, оставили Бердборна
поддерживать огонь в топке - и пошли, будто медленно погружаясь в ледяную
воду, к зданию адмиралтейства.
Невнятного вида вооруженные люди бродили по два, по три человека, не
обращая на моряков ни малейшего внимания.
- Нужно найти кого-то, кто имеет право поставить нас к стенке, -
деловито сказал Квинси. Он говорил это уже не в первый раз, и поэтому
ничего, кроме раздражения, Сайрус не испытал. Десять... нет, одиннадцать
дней на трех квадратных ярдах с тремя плоскими остряками. Если бы при этом
они занимали поменьше места...
- Джентльмены, - Сайрус остановился. - За одну вину два раза не
вешают - так не выпить ли нам по кружечке пива в "Бронзовой пушке"?
- Слово капитана - важнее закона, - поднял палец Рей. - Но я
опасаюсь, что в этом случае мы заслужим неодобрение со стороны бедняги
боцмана.
- Думаю, что нет, - сказал Сайрус. - В отличие от нас, он не станет
искать того, кто поставит его к стенке. Думаю, опять же...
- Капитан, вы думаете уже второй раз за сегодняшний день! Наверное,
быть урагану.
- Хорошо, что мы уже на суше...
Дурачась с серьезными лицами, они вошли в известный всему флоту паб -
как раз напротив левого крыла здания адмиралтейства.
Здесь было почти темно. С потолка не то что капало - лило ручьем.
Огромная лужа расплылась посередине. Столики все были свалены колючей
кучей у стены. Пахло мочой, пустыми пивными бочками и плесенью. Головой в
луже лежал человек. Он был здесь настолько на месте, что без него вся
картина просто исчезла бы.
- Эй! - громко сказал Рей, выволакивая из-за пояса огромный флотский
"сэберт". - Тут есть кто-нибудь еще?
За стойкой негромко завозились. Потом над прилавком появилось
пол-лица.
- Что джентльмены желают?
- Джентльмены желают промочить глотку - и узнать, что происходит? Мы
два месяца не ступали на берег...
- И какой же нечистый подсказал вам высадиться именно здесь и именно
сейчас? - тот, кто прятался за стойкой, показался весь: кривобокий
неопределенного возраста человек со слишком маленьким подбородком. Белая
его куртка была продрана на плече. - Если вы продержались в море два
месяца, так уж и два дня могли бы еще...
- А что, собственно?..
- Вы правда ничего не слышали? Вы меня не дурачите?
- Боже мой, - вздохнул Квинси, - сейчас мы будем полдня доказывать,
что не дурачим...
- У нас новый президент, - понизив голос и подавшись вперед, сказал
буфетчик. - Какой-то Парвис. Сэр Дэвид Парвис. Никто не знает, кто он
такой. На всякий случай офицеры начали арестовывать мастеров...
- Что? - Сайрус наклонился к буфетчику сам - теперь они были
буквально нос к носу. - Что вы сказали?
- Арестовывать мастеров, - тихо повторил буфетчик. - А тех, кто не
хотел арестовываться, успокаивали...
- Как этого? - Сайрус кивнул через плечо.
- Что вы, джентльмены, - изумился буфетчик. - Это же старый Пит, он
всегда здесь...
Как ни поразительно, но боцман Бердборн сидел на корме катера и курил
свою короткую трубочку. Новости он уже знал все, и больше того - знал
много такого, что еще неизвестно было офицерам...
Дверь беззвучно открылась. На пол лег косой световой коврик.
- Просыпайтесь, - сказал надсмотрщик.
- Я не сплю, - Голицын сел. - Что, одеваться?
- Накиньте шинель, - сказал надсмотрщик. - Будете мыться.
Баня была пуста. Голицын взял мочалку, мыло. Мочалка была свежая,
пахла распиленным сырым деревом. Мыло - белое, и ничем не пахло. Он
постоял под душем. Его не торопили. С наслаждением вымылся - раз и потом
еще раз. Растерся полотенцем, шершавым и твердым. Белье его ждало новое.
То ли выпускают, подумал он, то ли публичка... Новеньким, только что от
портного (недостертый мелок вдоль шва на рукаве) был и костюм:
темно-бирюзового цвета тройка. В бумажных пакетах лежали: роскошный
поясной ремень из тисненой кожи и в тон ему портмоне. Поверх этого
надсмотрщик положил коробочку со стальными часами на стальной же двойного
плетения цепочке.
- От директора тюрьмы лично, - сказал он. - Директор сожалеет, что не
сумел проводить вас. От себя же... - надсмотрщик помедлил. - Я желаю вам
удачи... и чтобы вы не пожалели, что покинули эти стены.
- Разве у меня есть выбор? - усмехнулся Голицын.
- Трудно сказать...
За воротами ждала темная карета. Надсмотрщик вполголоса говорил о
чем-то с теми, кто стоял возле нее, а Голицын... У него кружилась голова,
он не мог надышаться.
- Еще раз - удачи, - надсмотрщик, проходя мимо него обратно к
воротам, остановился и кивком головы отдал честь.
- Благодарю вас, - отозвался Голицын несколько рассеянно.
- Садитесь, князь, - позвали от кареты. - Вас ждут.
- Куда мы едем? - спросил он, устраиваясь на мягких кожаных подушках.
- К президенту...
Оказалось, что ехать совсем недалеко. В каком-то колодце-дворе они
остановились, и некто с фонарем повел его длинным неосвещенным коридором
вперед, потом направо, потом по лестнице... Бред, подумал Голицын. Я сплю.
Или меня придушили во сне, и это загробная жизнь. Потом отодвинулась
решетка, со скрежетом отъехала железная дверь. За ней была еще одна,
деревянная. Сопровождающий нажал на кнопку в нише стены - но вместо
ожидаемого звонка или топота ног сбегающейся охраны всего-навсего
загорелась лампа под потолком.
Это была крошечная комнатка, даже меньше его родной камеры. Стояли
четыре легких кресла и круглый столик на одной витой ножке.
- Присаживайтесь, - сказал сопровождающий. - Нас позовут. Юрий
Викторович, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь.
- А я - Евгений Александрович. Турунтаев. В данное время - советник
президента по делам внешней политики. На всякий случай на людях называйте
меня Джин Норман.
- Сэр Джин Норман?
- Да, конечно, сэр. Как вы предпочитаете общаться: по-русски,
по-английски?
- Говорить, думаю, лучше на всякий случай по-английски... а общаться
стоило бы по-русски.
- Вы бесконечно правы. Накрытый стол нас ждет по ту сторону двери...
а с собой у меня, к сожалению, лишь остатки весьма скверного виски.
- Пусть будут остатки. Вас, очевидно, еще ни разу не освобождали из
тюрем.
- Прошу прощения...
Виски оказалось не такое уж скверное. Голицын перевел дыхание.
- Вот теперь, сэр Джин, я готов удивляться чему угодно. Итак,
палладийцы захватили власть в Мерриленде?..
- Еще нет. Мы не палладийцы, мы - кейджиберы. Те, против кого вы так
эффективно сражались.
- А мне нельзя обратно в тюрьму?
- Можно, наверное... не знаю. Впрочем, сейчас все иначе, чем было три
года назад. Похоже на то, что мы с вами оказались по одну сторону.
- И - против кого же?
- Вам имя Леонид Самсон говорит что-нибудь?
- Н-нет... хотя, постойте. Это что-то из театральной жизни... но
давно. Весьма давно.
- Да, он был театральным режиссером. Увлекся оккультизмом. И в силу
то ли особого таланта, то ли какого-то стечения обстоятельств - приобрел
реальную власть над событиями в окружающем нас пространстве. А также - над
людьми, попавшими под его влияние. Похоже на то, что сейчас он нащупал
доступ... как бы сказать... к командному посту. К штурвалу. И теперь
вопрос месяцев, а то и недель...
- И я должен всему этому верить?
- Верить - проще. Любое свое утверждение я могу доказать, но -
доказательства потребуют времени, а вот его-то может и не хватить.
- И что: я должен буду этого человека настигнуть, убить?..
- Нет. Боюсь, что это нам уже не под силу. Но мы можем попытаться
обмануть его, направить по ложному пути. Впрочем, даже это - не вполне
ваша задача. А вам нужно будет лишь отыскать того человека, имя которого
вы носили...
- Марина?
- Да.
- И потом?
- Убедить его выслушать нас. Меня. Передать материалы. Как оказалось,
даже он не знает всего...
- А почему именно я?
- Потому что только на вас он выйдет сам. Больше ни на кого.
- Очень... очень ненадежно.
Открылась дверь. В дверях стоял Парвис.
- Здравствуйте, князь.
Голицын встал, молча поклонился.
- Я очень рад, что мне удалось разминуться с вами в позапрошлом году,
- продолжал Парвис. - Благодаря этому события повернулись так, что я
теперь занимаю высший государственный пост Мерриленда, а вмешательство
Старого мира в дела Транквилиума полностью прекратилось.
- Что? - не веря ушам, наклонил голову Голицын.
- Можно сказать, что вы одержали полную победу, Юрий Викторович. С
точки зрения наших давних отношений, в эту минуту вы принимаете у меня
шпагу. Мы капитулировали.
- Разрешите мне сесть, - сказал Голицын. - Боюсь, что я оказался
неподготовленным к такому разговору...
Были минуты, когда он молил Бога о милосердной пуле. Был бы голос, он
молил бы спецназовцев. Были бы силы, бросился бы на них с кулаками или
щепкой, отодранной от ножки кровати - единственным своим оружием. Не мог
человек переносить такие страдания...
Особенно - если своими руками подготовил их. Ночи не спал, вкалывал
по двадцать часов...
...снаряды раскалывались, как переспелые арбузы, вздымая тучи земли и
песка - пополам с ипритом. Танк, на броне которого Алик был распят, прошел
через такое облако - просто потому, что не мог не пройти.
Иприт вонял гнилым чесноком.
Минут через двадцать - началось...
Должно быть, повезло, что руки были привязаны - иначе выцарапал бы
глаза.
И хорошо, что разбили нос - иприт не попал в носоглотку. Может быть,
поэтому сейчас было чем дышать.
Лишь бы продержались немного еще легкие...
Кашель убивал. Кашель просто убивал.
Алику в минуты просветления сознания казалось, что он подобно мячу -
надут тугим и спертым воздухом. В минуты помутнения - хотелось пробить
дыру в груди... для этого он, собственно, отломал щепку. Это потребовало
такой затраты сил, что дальнейшее не слишком отличалось от смерти.
Потом откуда-то появился седой старичок, который долго и горестно
осматривал Алика, охал, вздыхал, а потом засучил рукава и стал ковыряться
чем-то у его локтя. Казалось, он пальцем пытается продавить кожу... Потом
у локтя стало горячо, а еще чуть позже - в голове застучало, но легко - и
неожиданно появилась возможность вдохнуть и выдохнуть, вдохнуть и
выдохнуть... Конечно, прошло несколько часов, и вновь его надуло, накачало
до звона, до темного гудения, но - надежда уже поселилась...
И вновь появлялся старичок, вновь текло горячее из руки...
Боже, как тяжело. Как тяжело, Боже. Зачем ты позволил мне заниматься
этим?
И все, которые умерли, умерли в таких вот муках... это я убил их. Это
я их замучил. И ни один из них не заслужил этого. Они не успели сделать
ничего плохого... только пришли сюда. Как и я. Они выполняли приказ...
А я убил их. Они умирали молча - у них не было голоса. Они умирали во
тьме - многим иприт выел глаза. Язвы проникали до костей, мясо
отваливалось. И - легкие забивало отеком...
Я все это знал сразу. Знал, как они будут умирать. И - готовил эту
смерть...
Тогда я считал, что был прав.
Господи, да я и сейчас считаю, что был прав... что же это со мной?
А потом - снова наваливалась тупость, в которой даже смерть казалась
всего лишь очередным событием...
- Сэр Дэвид... сэр Дэвид... - ночной секретарь был подобострастен, но
настойчив. - Важная телеграмма, сэр Дэвид...
- А? Что? - Парвис приподнялся. Как иногда бывало с ним, он полностью
