проплывают назад огненные линии, металл - дверь усилена стальным листом -
еще не остыл, я в темной прихожей, еще толчок ногой, и я по пологой дуге,
разворачиваясь ногами вперед, влетаю в гостиную и приземляюсь на ковер в
классической позе для стрельбы, релихт перед собой на уровне глаз, только
левая рука выброшена вперед-вверх - и замираю в этой позе... дурацкой, как
сразу становится понятно... и каким-то вторым планом неясное чувство
досады или даже чего похуже, потому что слишком уж часто я в своих мечтах
видел себя именно так: с оружием, готовым к стрельбе, а на мушке - тот,
кто во всем виноват... слишком часто, и когда это произошло - вот сейчас,
сию секунду - я оказался не то что не готов... а как бы это сказать? В
общем, выстрел был бы уже лишним. Выстрелы, кровь и трупы были уже ни к
чему...
Тарантул сказал что-то, прокашлялся и повторил:
- Игорь?
Он не играл изумление. Он действительно был изумлен. Поражен до
глубины души.
Если понятие "душа" хоть как-то применимо к Тарантулу.
- Оружие на пол, - сказал я. - И без штучек. Ты меня знаешь.
"Тыкать" Тарантулу мне еще не приходилось. Оказалось - не лишено
приятности.
Он медленно отстегнул портупею с кобурой и бросил ее мне под ноги.
- Из кармана. Левого бокового.
Он достал маленький "вальтер" и точным броском положил его рядом с
кобурой.
- Садись. В это кресло. Руки на подлокотники, ноги на стол.
Он сел, как было велено. На лице его откуда-то сбоку выползала
глуповатая улыбка. Он гнал ее, но она опять выползала.
- Игорь... ничего себе - Игорь... - он хихикнул.
- Ты, конечно, думал, что я, как остальные... - я провел пальцем по
горлу.
- Дурачок, - сказал он и опять засмеялся - уже громко, в голос. -
Нет, ну как ты влетел сюда... ангел возмездия!..
- Было намерение, - сказал я. - Впрочем, оно и осталось.
- Поздно, - становясь серьезным, сказал Тарантул. - Они ушли. Я тоже
опоздал.
- Они - это кто?
- Ну кто... к кому ты сюда ворвался? Я не знаю, как они себя
называют.
- Неважно. Дальше.
- Послушай, Игорь. Мы не на допросе... и вообще я пока что твой
начальник. Так что будь, сынок, повежливее.
- Мы оба покойники. Это наши единственные звания и должности. А в
предыдущей жизни, мне кажется, ты слегка провинился передо мной. Это о
вежливости.
- Интересная мысль... Ты хочешь сказать, что я подставил твою группу?
- И это тоже.
- Нет, сынок. Я просто не мог вывести тебя из-под удара, потому что
вынужден был скрываться сам. И не смог уничтожить все документы, которые
следовало бы уничтожить...
- Мою медицинскую карту, скажем?
- Медицинскую карту?
- Именно.
- У меня ее не было.
- А где же она была? И как фотография из нее попала к "муромцам"?
- О, если тебя стали занимать такие детали...
- Ничего себе - детали!
- Детали, сынок, не обольщайся... Значит, ты просто не понимаешь, что
происходит.
- Допустим, не понимаю. Действительно не понимаю. Или понимаю...
- Понимаешь часть происходящего. Меньшую, большую - неважно. И части
эти не совпадают. Не совмещаются. Не стыкуются.
- Да... Что-то вроде этого.
- Я столкнулся с этим - вот так, в лоб, вплотную - шестнадцать лет
назад. Будешь слушать?
Не знаю, почему - но я кивнул. И Тарантул стал рассказывать.
К тому времени, к зиме семьдесят четвертого-семьдесят пятого, уже
несколько лет прекрасно работал Центр стратегических исследований, и
Тарантул, естественно, имел туда полный доступ. Ребята из Центра
насобачились давать региональные прогнозы на два-три месяца, а глобальные
- на полгода и больше. Шло к тому, что в делах государственных наступала
какая-то совершенно новая эпоха, эпоха если не полной зрячести, то, по
крайней мере, полузрячести. Политикам теперь открывалась возможность
весьма точно знать последствия любого серьезного шага - не совершая при
этом самого шага. Такие ненадежные материи, как чутье и интуиция, уходили
на третий план, уступая место умению четко формулировать вопросы. Но вот
той памятной зимой произошел большой конфуз: разразились два кризиса,
Месопотамский и Сахалинский. Месопотамский был предсказан за три месяца в
деталях; Сахалинский не был предсказан вовсе. Он произошел как бы на
пустом месте, хотя вся информация с мест была доступна, обработка ее
велась на общих условиях, а тщательнейшее разбирательство признаков
саботажа не выявило. Кризис между тем разросся до масштабов военного
столкновения, была проведена ставшая сразу классической Курильская
десантная операция, произошло два крупных морских сражения, в Манчжурии
развернулись три танковые армии - и Япония сдалась, отказавшись от
притязаний на все сделанные ею в ходе русско-японской войны
территориальные приобретения... Понятно, что ребята бросились смывать свой
позор. Они разобрали весь ход кризиса буквально по минутам, и оказалось,
что информация о каждом вновь возникающем действующем факторе появлялась у
рецепторов за несколько часов, максимум за сутки до того момента, как
фактор вступал в действие. Такое могло быть, скажем, при проведении
тщательно спланированной операции в условиях строжайшей секретности. Здесь
этого не было: операции планировались на ходу и приблизительно, ставка
делалась на командиров среднего звена; никаких специальных мероприятий по
усилению режима секретности не было. Для армии все происходящее было не
меньшей неожиданностью, чем для ЦСИ...
Я слушал и начинал злиться: все это я более-менее знал. Знал и то,
что и в дальнейшем в прогнозах ЦСИ появлялись необъяснимые просчеты. И
была создана теория, которая утверждала примерно следующее: можно делать
очень точные прогнозы, и можно руководствоваться ими в деятельности. Но
тогда в природе начнут возникать явления, прогнозами не предусмотренные. И
чем точнее и тотальнее наши прогнозы, тем чаще и неожиданнее будут эти
явления. Теория называлась "теорией сохранения вероятности" и имела
солидный математический аппарат, в котором я, разумеется, ни бельмеса не
смыслил. И если Тарантул желает прочесть мне лекцию на эту тему...
Нет, этого он не пожелал. В свое время он потолковал с создателями
этой теории, сказал им все, что о них думает, и пошел искать несогласных.
Нашел двоих - там же, в ЦСИ - и забрал к себе. Втроем они принялись
анализировать - буквально под микроскопом - все несовпадения прогнозов с
действительностью. Потом стали брать шире, обращая внимание на
несовпадение текущей информации с действительностью. Наконец, взялись за
информацию о событиях прошедших. Выводы их были дики и не сразу понятны...
Будто бы реальная структура нашего мира очень далека от наших
представлений о ней. Принято считать - причем вопреки очевидности - что
будущее вероятностно, настоящее однозначно, а прошлое неизменно и
представляет собой лишь мертвый слепок с настоящего. На самом же деле
вероятностно все: и будущее, и настоящее, и прошлое - просто разные
события в разной мере. Для примера возьмем простейшее: бросок монеты (я
тут же вспомнил свою серебряную марку). Бросая ее, мы знаем, что она
примерно с равной вероятностью упадет вверх той или другой стороной. И
статистически это так, но мы никогда не сможем предсказать этого в каждом
конкретном случае. Можем только угадать. Вот она упала. Мы видим, что
выпало. Запоминаем. Событие остается в прошлом. И у нас могут появиться
сомнения: а правильно ли мы запомнили? И если эти сомнения появились, если
была причина, чтобы они появились, то это значит, что монета наша выпала и
той, и другой стороной. Я напрягся, пытаясь себе это представить. На
секунду показалось, что понял - потом все смешалось. Тарантул усмехнулся.
А каково мне пришлось?.. Ладно, пример посложнее. Екатеринбургский
расстрел. Император Николай Кроткий с супругой, детьми и челядью. Сорок
седьмой год, следственная комиссия. Год работы, все перерыто, опрошены
сотни три свидетелей... Итог: то ли все расстреляны сразу, то ли часть
увезена куда-то. То ли увезены все, а расстреляна для отвода глаз другая
семья. Тела: брошены ли в шахту, растворены ли кислотой, сожжены?..
Вскрыто четыре захоронения, каждое, согласно одной из версий, может
оказаться настоящим - тогда чьи остальные? Наконец, будто бы по свежим
следам могила вскрыта в присутствии Колчака Александра Васильевича,
останки уложены в гробы и вывезены - куда? Есть сведения, что в Шанхай. И
так далее. Что это значит? А значит это то, что стабильность мира в том
месте и в то время была очень низкой, что полоса нестабильности
продолжалась и в сорок седьмой год, и в наши дни, и что в то время
произошло все то, о чем рассказали свидетели: и расстреляли всех сразу и
бросили в яму, залив кислотой, и расстреляли царя и наследника, а царицу с
дочерьми вывезли куда-то и убили после, и останки лежат в тех могилах - и
ни в какой конкретно, и как бы в каждой, и в то же время выкопаны, уложены
в гробы и увезены куда-то для честного захоронения... Когда-нибудь
останется одна версия, незыблемая, перекрестно подтвержденная - это будет
означать, что вот эта конкретно мировая линия стабилизировалась... и вот
тут возникает вопрос о причинах и следствиях. Казалось бы, все однозначно:
кризис приводит к дроблению реальностей. Но если представить себе, что -
наоборот... или что существует хоть какая-то обратная связь...
- Ты спишь? - прервав рассказ, спросил меня Тарантул.
- Нет, - сказал я. - Я просто пытаюсь понять.
- Давай-ка, сынок, для разнообразия - расскажи, что было с тобой.
Кстати, могу я сесть нормально?
- Да, конечно...
Тарантул сел нормально: спустил одну ногу на пол и подпер щеку
ладонью. Я помолчал немного, собираясь с мыслями, и начал рассказывать -
"ничего не скрывая и ничего не добавляя от себя".
Тарантул не перебил меня ни разу.
Потом мы оба долго молчали.
- Ладно, - сказал, наконец, он. - Дорасскажу, а уже потом...
В общем, эти его ребята, объясняя несовпадения прогнозов с реальным
ходом событий, создали не больше-не меньше, как новую модель мироздания. В
этой модели главной структурной единицей был не атом и не пси-функция, а
некая одномерная нить причинно-следственных связей, в которую и атом, и
вулкан, и человек входили на равных основаниях "капель дождя для ворот
радуги". Нить тянулась из практически бесконечного прошлого в практически
бесконечное будущее. Таких нитей существовало бесконечное множество, они
перекрещивались и переплетались, но никогда не исчезали и никогда не
возникали из ничего. Как и во вполне материальных натянутых нитях:
струнах, проводах и тому подобном, - в них возникали колебания,
распространяющиеся в обе стороны: и в прошлое, и в будущее. Колебания
переходили на соприкасающиеся нити, постепенно гасли или, напротив,
усиливались. Иногда возникал резонанс, охватывающий большое количество
нитей, и человек, живущий в этой зоне резонанса, воспринимал происходящее
как кризис. Именно на этом - интуитивно - создали в свое время систему
прогнозирования кризисов: улавливались колебания, идущие из прошлого в
зону резонанса, а именно: раухер оценивал не столько содержание
информационных пакетов, сколько расхождение, диастаз информации,
полученной одновременно с разных рецепторов...
- Ты все понимаешь? - оборвав лекцию, спросил Тарантул.
- Пока да, - мрачно сказал я. Зрело ощущение, что Тарантул то ли
