Рядом со мной молча стояли дед и Вероника: дед неподвижно, как
соляной столп, а Вероника слепыми непослушными пальцами пыталась
застегнуть на груди комбинезон. Я тихонечко вышел из дому, снял с веревки
высохшие клейды, оделся. Когда она успела постирать?.. Почему-то сдавило
горло. Все было неправильно, все, кроме... Я взял себя в руки. Спокойно.
Не сходи с ума. Не имеешь права сходить с ума. Не имеешь права...
Уже другой голос, сорванный, хриплый, выкрикивал: сограждане, настал
решительный... чаша гнева... притеснения, невиданные за все годы
существования... культурный и моральный кризис, полный тупик... расстреляв
мирную демонстрацию, поставили себя вне закона... более трехсот человек...
братья-солдаты, которые никогда... тем самым окончательно похоронил
надежды... распространено обращение командующего Русским территориальным
корпусом генерала... на защиту безоружных москвичей встали солдаты чешской
бригады, их поддержали... потеряв несколько танков, отошли... запершись в
Кремле, вряд ли могут рассчитывать... волна народного гнева сметет, как
мусор... последний шанс, данный нам историей... только свободная, единая,
независимая Россия... к оружию, граждане, к оружию, россияне!
- Эт-то но-омер... - протянул дед.
Я вдруг почувствовал, что меня колотит крупной внутренней дрожью.
Такая - почти радостная - дрожь бывает при игре, когда надо делать
последний ход - и ты знаешь его. В какой-то момент возникло чувство
повторности происходящего, и в то же время по неведомо каким ассоциативным
путям всплыло, как я читал, продираясь сквозь кошмарный почерк, повесть
Фила Кропачека "Неистребимый". Несколько измятых, засаленных тетрадей я
получил по почте через день после того, как Фил, надев парадную форму и
все награды, которые у него были - немало, надо сказать, в том числе и
Андрей Первозванный, - вышел на площадь перед Розовым дворцом, достал из
кобуры "березин" и выстрелил себе в висок. Действие повести происходило в
период Тувинской экспедиции - вот выдумали же, сволочи, название для
войны: "экспедиция"! Мы посмеивались над этим и сочиняли анекдоты, но было
противно, - так вот, у Фила в эти дни в продажу начинают поступать мясные
консервы в банках, по форме напоминающих цинковые гробики... было там еще
множество разных происшествий, комичных и кошмарных, и был главный герой,
то ли чудак, то ли гений - короче, в какой-то момент он начал понимать,
что все происходящее сейчас с ним и вокруг него на самом деле всего лишь
символы, аллегории того, что происходит вне нашего мира, в каком-то
высшем, истинном мире... и вот, поняв это и разгадав значение аллегорий,
он понимает, что следующее событие будет происходить с ним самим и что это
должно быть что-то мерзкое: в числе прочего он должен будет изнасиловать и
убить свою сестру, а к сестре у него очень сложные и какие-то взрывные
чувства - и вот, чтобы избежать неизбежного, он вешается. Сестра же,
придя, деловито вынимает его из петли и начинает оживлять: оказывается,
это она навела на него "зов петли" - ей нужен был его труп, чтобы сделать
зомби для каких-то своих целей. Она оживляет труп, но забывает вдруг одно
заклинание, и мертвец насилует ее, а потом загрызает... а утром идет на
призывной пункт и вербуется добровольцем, и вот он в Хем-Бедлыре,
неуязвимый, оружие не берет его, и он страшно мучается этим, потом узнает,
что есть шаман, знающий, что надо делать... Рукопись оборвана на
полуслове. Фил запечатал ее в пакет и бросил в ящик, а сам переоделся в
парадную форму, нацепил ордена и вышел на площадь перед Розовым дворцом...
- Дед, - сказал я, - мотоцикл ты мне дашь?
- Игореха, - не поворачиваясь ко мне, прошептал дед, - что же это
делается, а? Ведь война, Игореха...
- Война не война, а все равно - подлое дело, очень подлое.
- Ты хоть понимаешь, что происходит?
- М-м... местами.
- Сказать можешь?
- Только самое тривиальное: империя распадается. Идет борьба за
власть. Кто к кому присоединится: Россия к Сибири или наоборот. И прочее
вокруг этого.
- А ты причем?
- Воюю с террористами.
Я поймал на себе взгляд Вероники, повернулся к ней. Лицо ее посерело,
глаза неподвижно смотрели на меня.
- Ты... обратно?..
- Нужно...
- Кому? Тебе? Мне? Зачем?
- Он офицер, Верка, - сказал дед. - Ты уж не это...
- Офицер... - она судорожно вздохнула и быстро, почти бегом,
бросилась из дома.
- Подожди, Игореха, не бегай за ней, - поймал меня за руку дед. -
Лучше послушай-ка меня. На шоссе не суйся. Вон тот лесок видишь? За ним
деревня, Санино. За деревней начнется насыпь, узкоколейка там была, рельсы
сняли, так что ехать по ней можно. И ведет эта насыпь через Поречье до
самого Звенигорода. А там уж...
- Там рукой подать.
- А то лучше спрячешься тут где-нибудь?
- Сам видишь - не получается. Надо двигаться, надо шевелиться.
Дед хотел еще что-то предложить, но только сморщился и махнул рукой -
слабо, беспомощно...
- Господин полковник!..
- Да. Да, все понимаю. Не дело...
И вернулась Вероника. Другая. Непохожая на все прежние. Другое
лицо... я никогда не видел таких лиц.
- Ты только не исчезай совсем, - сказала она. - Ты появляйся иногда,
хорошо?
Мне вдруг сдавило горло, и я долго ничего не мог ответить.
13.06.1991. 20 ЧАС. 30 МИН.
ГДЕ-ТО МЕЖДУ РУЗОЙ И ЗВЕНИГОРОДОМ
Как я ни крутил, как ни прикладывал фирменные заплаты, ничего не
получалось: разрез был слишком велик. Оставалось пройтись вдоль дороги и
поискать брошенную дырявую камеру: вряд ли я один, кто пострадал на этой
промоине. Похоже, когда делали насыпь, в нее схоронили всякий военный
мусор: я, например, напоролся на зазубренный осколок бомбы или
крупнокалиберного снаряда. Так, в поисках подножных запчастей, я прошел
метров сто пятьдесят - и, наконец, увидел то, что нужно. У жерла дренажной
трубы, полуутонувшее в грязи, виднелось колесо от трактора. Я стал
спускаться вниз - и тут сзади раздался вой автомобильного мотора.
Это был полноприводной "хейнкель-ягд" ядовито-желтого цвета.
Выцарапавшись из промоины, он остановился. Открылись двери, вышли двое,
огляделись по сторонам. Один расстегнул штаны и стал мочиться прямо с
насыпи, другой сбежал вниз, в кустарник... сейчас увидит мотоцикл...
увидел! Все - нет ни того, ни другого, а из машины выбирается третий, и в
руках у него какой-то ящик, похожий на старинный радиоприемник, и он
поворачивает его из стороны в сторону, заглядывая в него сверху, будто в
кастрюлю... и тут мне стало нехорошо, какая-то дурнота, какая-то мятная,
тошная слабость возникла повыше желудка, и черт его знает, как было бы
дальше, но парень этот поставил свой ящик на капот и взялся за бинокль, и
стал смотреть вдаль... Да уж, стоило ему чуть опустить очи долу, и все. Но
тут опять раздался рев мотора и гудок: кто-то еще не желал сидеть в
чертовой промоине. "Хейнкель" тронулся с места и отрулил на самый край
насыпи, пропуская того, кто ехал следом. Это оказался фермерский
грузовичок-трактор "тролль". Фермер притормозил возле "хейнкеля", крикнул
что-то нелестное водителю, газанул, наполнив салон "хейнкеля" синим
перегаром, и покатил вперед. Я же, пользуясь этой заминкой, скатился к
трубе, влез в нее и, елозя локтями по жидкой грязи, переполз на другую
сторону насыпи. И не зря: здесь кустарник подходил вплотную к дороге, а от
трубы тянулась канава, и была эта канава, похоже, достаточно глубока,
чтобы меня скрыть... от бинокля - да. А от той чертовой штуки,
напоминающий приемник? Ладно, думать будем после...
По кустам я - где согнувшись, где на карачках, где и ползком -
добрался до перелеска. Теперь я был в метрах в трехстах от машины, сбоку и
чуть сзади нее. Фарер сидел за рулем, тип с ящиком стоял рядом, но на ящик
свой не смотрел, ящик стоял на капоте. Еще один тип шел вперед по дороге,
время от времени останавливаясь и поднося к глазам бинокль. Четвертого
видно не было.
Ну, что ж, ребята... смыться от вас без транспорта мне вряд ли
удастся... а из оружия у меня одна рогатка... Соваться в нынешнюю кашу с
не записанным на тебя пистолетом - нет уж, проще запереться в чулане и
отсидеть положенных три года. В дедовой мастерской мы за полчаса соорудили
рогатку из титанового прутка и красного резинового шнура чуть потоньше
мизинца. В карман я насыпал два десятка шариков от подшипника. С этим
арсеналом я и готовился принять бой. Или навязать его.
Пистолет в ближнем бою, конечно, предпочтительнее. Из него можно
стрелять стоя, сидя, лежа, на бегу, в прыжке, с одной руки, с двух,
выпуская восемь пуль по восьми целям за две с половиной секунды. Из
длинноствольного "березина-600" или флотского "парабеллума" я попадаю в
поясную мишень с полукилометра. Из рогатки стрелять можно только стоя,
причем в одной позе: правым боком к противнику. Скорострельность не более
выстрела в секунду. Убойная сила сохраняется метров до пятидесяти. И тем
не менее я знаю несколько случаев, когда рогатка одерживала верх над
пистолетом - благодаря двум неоспоримым преимуществам: бесшумности,
во-первых, а во-вторых, тому, что у противника при виде рогатки не
срабатывает приоритетный рефлекс на оружие, ему приходится сначала
подумать, а уж потом стрелять, теряя на это бесценные доли секунды...
Итак, три противника были в поле моего зрения - следовательно,
начинать надо было с четвертого. Я короткими перебежками направился к
промоине, чтобы перейти дорогу за спиной у этих ребят. Вполне могло быть,
что четвертый, невидимый, затаился и ждет - или идет мне навстречу. Но
нет, до промоины я дошел спокойно, а дальше было непросто - метров
пятнадцать совершенно открытого пространства, причем в виду стоящего на
горочке "хейнкеля"... повезет - не повезет... не повезло: парень, стоящий
у машины, взял свой ящик, что-то там нажал или покрутил - во мне взорвался
кусок льда - повернулся кругом и увидел меня. А ведь именно его я
собирался сохранить и побеседовать... да, удивиться он успел, а вот
испугаться - вряд ли... обхватил руками брызнувший лоб и повалился
навзничь. Фарер, как чертик из коробочки, вылетел из машины и дважды
выстрелил куда-то влево - что-то он там узрел, в кустах. Ему я попал в
висок, он рухнул и покатился с насыпи. Тут я, наконец, завершил начатый
маневр - пересечение плеши. Теперь я был опять справа от дороги, в кювете.
Машины отсюда видно не было, ее скрывала гора мусора, зато как на ладони
была полянка, где я ладил мотоцикл. Шевельнулись кусты, показалась
макушка, рука с пистолетом махнула: туда. туда! До "макушки" было метров
семьдесят - не достать. Тот, кому он делал знаки, видимо, тоже что-то
показал ему, потому что "макушка" высунулся по пояс из кустов, быстро
огляделся, а потом рванул напролом, как кабан, взбежал на насыпь и прилег
около машины. Они были уверены, что я на той стороне... отлично. Я на
полкорпуса высунулся из моего окопа. Где он там? Ага... видны ноги и
кусочек задницы. Надо полагать, последний, четвертый, крадется в поисках
меня... может быть, даже по моему следу. Нет возражений. Я пошарил вокруг
себя и подобрал два булыжника размером в кулак - трудно без артиллерии,
господа... Стараясь не шуршать, я подобрался к "макушке" метров на
двадцать и навесом, несильно, чтобы не убить, запустил одним и тут же
другим булыжником именно в макушку... и промазал - он вскрикнул и дернулся
