четыре скелета играли в кости. Движения их были медленны и плавны - как
движения увлекаемых водой водорослей. Внизу, на палубе, скелеты
прогуливались под ручку или стояли в задумчивости, облокотясь на
фальшборт. Потом крышка люка, ведущего в артиллерийскую палубу, стала
медленно открываться.
Боковым зрением Андрис уловил какое-то постороннее движение, и что-то
мелькнуло, быстро и резко, сквозь паруса и надстройки. Вспышка - белая,
звездчатая - ослепила его. Звука он не услышал, просто ударило в лицо и
насквозь. Ему показалось, что он сразу вскочил на ноги. Вокруг горело.
Кричали - он слышал крики не ушами, как-то иначе. К голове будто приложили
подушки - к ушам, к лицу. Разгоралось все ярче, уже что-то можно было
видеть, хотя в глазах еще метались желтые пятна. Горел термит - белое
бенгальское пламя с искрами - и занимались от него дерево, пластмасса,
краска, ткань. Термитная граната, понял Андрис, кто-то бросил гранату -
слабый взрывной заряд и полсотни термитных шариков. Надо было что-то
делать. Тони поднимался сам, озираясь и еще не понимая ничего. Дышать было
уже нечем. "Наверх!" - прокричал ему в ухо Андрис. - "Наверх!" На винтовой
лестнице было убийство. Андрис вдруг вспомнил, что видел еще одну дверь -
заметил, когда вошел, но не обратил особого внимания. "Туда!" - он показал
рукой направление. Тони понял. Надо было обойти эстрадку. Путаясь в
опрокинутых креслах, они пробирались к выходу. Термит погас, догорел, в
дымном пламени пожара все казалось багровым. Дышать было нечем, от дыма не
было спасения. Тони падал от кашля. Под эстрадой кто-то лежал. Андрис
наклонился, схватил, поднял - это была та самая девушка. Волосы были те
же. Лицо скрывала странная толстая маска, на руках были перчатки до локтей
- толстые, рубчатые. Тони открыл дверь, и Андрис с девушкой на руках
вбежал туда - в коридор? - непонятно, слишком темно. Тони шел впереди,
нащупывая путь. Андрис шел следом. Тони остановился. В лицо тянуло
холодным затхлым воздухом. "Дверь", - сказал он и закашлялся. Андрис
опустил девушку на пол, пошарил руками перед собой. Это была железная
дверь лифта, она была приоткрыта, дальше шла пустота. Сетка ограждения
шахты подергивалась - кто-то, цепляясь за нее, лез вверх. Андрис,
придерживаясь за край дверного проема, просунулся в шахту и пошарил перед
собой. Рука наткнулась на натянутый трос. Лифт был еще ниже, под ним.
Сколько тут вообще этажей?.. Сверху доносилось пыхтение и позвякивание
сетки. Андрис вцепился в трос, полез вверх. Хорошо хоть, проволочки не
торчат... Тот, кто лез перед ним, что-то услышал, замер. Замер и Андрис.
Потом раздался выстрел. Пуля прошла мимо - тот стрелял прямо вниз, под
себя, думал, что лезут тоже по сетке. Вспышка выстрела была на полметра
выше Андриса. Он подтянулся еще раз, ногой оплел трос и попытался достать
того, кто стрелял. Под пальцами скользнула одежда, и вцепиться удалось
только в лодыжки. Тот брыкнулся, но Андрис не отпустил, наоборот - оторвал
ногу от сетки, схватился за сетку сам - так, чтобы тот не смог сразу найти
опору; тот, наверное, снова потянулся за пистолетом, и Андрис рванул его
за вторую ногу - чтобы не упасть, тот вцепился в сетку и уронил пистолет.
Пистолет ударил Андриса по голове и улетел вниз. Они боролись, вися на
сетке, как обезьяны. Андрис пропустил удар коленом в грудь, чуть не упал,
противник рванулся вверх и выиграл полметра, опять ударил коленом, теперь
в голову, но промазал, удар прошел по касательной. Тогда Андрис, из
последних сил удерживая эту бьющую ногу, отпустил сетку, выхватил нож и
полоснул своего противника по ахиллу. Противник вскрикнул и повис на
руках. Андрис подтянулся, приставил нож к его груди и приказал: "Вниз!" Он
слышал дыхание, запаленное, полное боли и страха.
В коридорчике перед шахтой оказалось неожиданно много людей -
десять-двенадцать. Дверь была сорвана с петель, и в треугольном узком
просвете корчилось пламя. Из шахты лифта шел холодный, сырой, затхлый
воздух каких-то подземелий. Андрис повалился на пол - ноги не держали.
Тони требовал ремень или подтяжки - ему суетливо передавали. Кристальдовца
- это был кристальдовец - хотели бить, но Тони не позволил. В голосе его
зазвучали полицейские нотки, это подействовало. Он связал кристальдовцу
руки, хотел связать ноги - тот заорал. Рана обильно кровоточила. Икру
перетянули жгутом. "Зачем, сука, зачем?" - кричал ему Тони. "Ренегаты,
кусты, онанисты вонючие", - отвечал тот. Неизвестно, что происходило
наверху, был слышен только рев пламени и треск. Наконец, Андрис смог
сесть. Дрожь еще не прошла, но тело слушалось. Девушка лежала рядом с ним.
Он стащил с нее маску, наклонился. Она дышала. Перчатки были хитро
застегнуты, он повозился, стаскивая их. Пульс был - вполне приличный.
Потом она открыла глаза. "О, боже", - простонала она. - "Что же это?.."
"Тихо, тихо, тихо", - сказал Андрис, положив ей ладонь на лоб. - "Все в
порядке".
Горело еще час. Потом еще час нельзя было выйти из-за жара и дыма.
Ток воздуха из шахты постепенно слабел - тяга падала. Если горело и
наверху, то теперь или догорело, или погасили. Снова стало темно, по углам
что-то дотлевало. На всех, кто спасался в коридорчике, оказалось четыре
зажигалки и три неполных коробка спичек. Дверь была из негорючего
силиковуда, но филенка двери - повезло - просто деревянная, и там, где
дверь ее прикрывала, она не сгорела. Андрис отщипнул ножом несколько
лучин, сложил пучком, связал - факел был готов. С ним пошли еще двое:
пожилой, но крепкий мужчина с офицерскими замашками и хриплоголосый
парень. Пол вспенился, нога погружалась по щиколотку в горячую хрустящую
губку. Все сгорело дотла, до металлических каркасов; с потолка свисали
уродливые, похожие на перевернутые сморчки, сталактиты: пластмасса
светильников тоже вспенилась. Возле лестницы, ведущей вверх, лежали четыре
обгорелых трупа - все скорчившиеся, как боксеры в глухой защите. Еще два
лежали на лестнице. Там, куда выходила лестница, тоже было темно и душно,
еще душнее, чем внизу. Андрис помнил, что в это помещение с лестницей
ведут снаружи широкие двери, но сейчас их не было: на их месте стояла
глухая бетонная плита. Он поколотил ее рукояткой ножа, по озирался -
хриплый парень уже тащил откуда-то что-то тяжелое, бесформенное,
спекшееся. Это был сгоревший робот-официант. Втроем его подняли, раскачали
- в нем было килограммов шестьдесят весу - и стали бить бетонную стену.
Через минуту с той стороны ответили. Еще через минуту раздался визг и
скрежет - бурили бетон. Сверло показалось из стены, исчезло, оставив после
себя отверстие, в которое можно было просунуть руку. "Эй, вы там что -
живые?" - спросил кто-то с той стороны. "Живые, - сказал Андрис. - Нас тут
человек пятнадцать". "Эту штуку невозможно поднять, - сказали оттуда. -
Надо будет высверливать дыру. Работа часа на два. Потерпите?" "Давайте
воду и фонари, - сказал Андрис. - Да, и бинтов". "У вас раненые?" "Один".
С той стороны закричали, чтобы скорее несли воду в бутылках и перевязочные
пакеты. Передали несколько фонарей. Стали передавать воду - фруктовую и
минеральную. Андрис выпил одну бутылку, не почувствовав вкуса. Остальные
бутылки рассовал по карманам, за пазуху - и, подсвечивая себе фонарем,
стал спускаться. Напарники пока остались - принимать груз. На лестнице
встретились еще двое - поднимались наверх, светя зажигалкой. "Помочь?" -
спросили его. "Не обязательно, - сказал Андрис. - Скоро нас вытащат". Они
все же пошли наверх. Оставшиеся в коридорчике сидели тихо, кто-то спал.
Воде обрадовались, пили жадно. Андрис перевязал кристальдовца, напоил его.
Кристальдовца лихорадило. В беспощадном свете фонаря он стал маленьким и
жалким. Пацан чик, лет семнадцать. Дурак дураком. Но - "шесть холодных на
борт принял". Пожизненное заключение, "экспресс". Тюрьма строго режима
Хок-Гобуж на острове Земля Таисии, далеко за полярным кругом. Андрис был
там дважды по делам Центра. Средняя продолжительность жизни заключенного
составляла шесть лет. Администрация не вмешивалась в порядки,
установленные самими заключенными. Общество Хок-Гобужа было интересно
настолько, что Андрис попытался организовать комплексную этнографическую
экспедицию - изучать его изнутри; он носился с проектом, пока не понял,
что поддержки ему не будет: слишком нежелательны стали бы материалы
экспедиции для идеологов "нового пути". Обо всем этом Андрис поговорил с
Хаппой, и Хаппа дал ему почитать огромную, на пятьсот страниц, работу
некоего Е.Файнгара, озаглавленную: "Новый неолит, или Бремя летних
отпусков". Работа понравилась Андрису, но оказалось, что Е.Файнгар уже
умер. Отсидев пять лет в обычном лагере, он не просто сумел
адаптироваться, но и проанализировать жизнь заключенных с точки зрения и
этнографии, и социологии. Среди прочего он проводил и богато иллюстрировал
мысль примерно следующую: общественные отношения в лагере соскальзывают
далеко в прошлое, к родоплеменному строю - примеры, примеры, примеры
обычаев и отношений в лагере и обычаев и отношений каких-нибудь эскимосов
или никому не известных папуасских племен - видно было, что Е.Файнгар
знает предмет великолепно, - поэтому, чтобы уравновеситься с окружающим
миром и иметь с ним контакты (а такое равновесие, понятно, имеется), в
системе отношений в лагере должны также присутствовать элементы, пришедшие
из будущего - далекого и не очень. Сюда он относил абсолютную, не
зависящую ни от чего гарантированность продовольственного и вещественного
минимума, крышу над головой - и постоянную, непреодолимую, неизбежную
погруженность в "поле общей ментальности" и, как следствие, насильственную
социализацию и политизацию каждого индивидуума... Пытаясь разглядеть в
отдалении прекрасные черты будущего, писал он, мы обычно не смотрим себе
под ноги и потому вляпываемся в это будущее по самые ноздри и долго не
можем понять, чем так пахнет; однако рано или поздно принюхиваемся и
перестаем обращать внимание. Искать проявления будущего, писал он дальше,
надо там, где наиболее сильны рецидивы прошлого: именно так защищается
настоящее, пытаясь сохранить себя в неизменности. Принято почему-то
считать, что будущее должно быть прекрасно, и это его главный
отличительный признак. Абсурд: прекрасным может быть только нечто хорошо
известное; будущее всегда пугающе-безобразно. Став настоящим, оно
приобретает некоторые привлекательные черты - в нем уже можно жить. Став
прошлым, делается прекрасным и вызывает ностальгию, поскольку впереди
маячит что-то новое, неизвестное и угрожающее. Нормальные люди, замечает
Е.Файнгар, предпочитают не всматриваться в реальное будущее; они просто
по-детски неумело пытаются изобразить рай, покинутый их прародителями...
Андрису хотелось что-то подобное сказать кристальдовцу, но он никак
не мог найти простую и конечную форму того, над чем думал давно и много.
Он ничего не сказал, поставил фонарь так, чтобы луч рассеивался на
потолке, и сел рядом с девушкой.
- Скоро выйдем, - сказал он. - Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, - сказала она. Голос ее был напряженный - видимо,
приходилось терпеть боль. - Мне сказали, что это вы меня вынесли. Спасибо.
- Чисто рефлекторно, - сказал Андрис.
- У вас здоровые рефлексы, - сказала девушка.
- Да уж, - усмехнулся Андрис. - Здоровые...
- Здоровые. Другие рефлекторно дернулись к лестнице.
- Это и есть здоровый рефлекс - дернуться к лестнице.
