подготовительных этапах - чтобы ученики успели... опериться. Да... То есть
так ученики, конечно, рассуждали. Радулеску - человек порядочный, но не
гибкий. Я думаю, ему просто нашептали, навели туман... он был убежден, что
я подгоняю результаты... и вообще...
- Понятно, - сказал Андрис. - А что будет, если взять не ваши
соленоиды, не специальные, с концентрацией поля, а простые катушки?
- Ну, что я могу вам сказать? То же самое: надо исследовать.
- А попробуйте пофантазировать. Вы же знаете, какими свойствами
обладают окружающие ядра... Пусть будет не абсолютно точно, пусть
примерно. Эффект будет?
- Наверное. Да, будет смазанный эффект, и будет множество побочных
эффектов... даже не представляю, каких именно.
- Хорошо. А если использовать не оригинальную запись, а
пере-перезапись?
- Не будет закрепления эффекта. Понадобится постоянная подпитка,
подкачка... будет своего рода новый наркотик. Чем несовершеннее запись...
- А вы знаете, почему я вас об этом спрашиваю? - сказал Андрис.
- Нет, - с испугом сказал доктор. - Нет, не знаю.
- Дело в том, что в вашем городе практически полностью искоренена
наркомания. Даже не искоренена - она исчезла сама собой...
- Боже мой... - доктор вдруг закрыл лицо руками. - Боже мой... Боже
мой...
Андрис шел позади всех и думал, что больше всего это похоже на сцену
из самого пошлого полицейского боевика: по полуосвещенному коридору
быстрым шагом идут полицейские - в форме и в штатском, - а перед ними
мелким бесом катится тот, кто их ведет... впрочем, не совсем так:
заместитель директора по хозчасти господин Раппопорт, многословный и
суетливый, действительно катился по неимоверно длинному полутемному
коридору - горела только каждая пятая лампочка - впереди всех, но не
потому, что ему не терпелось достичь цели, а потому, что на пятки ему
наступал Присяжни, который очень не любил, когда ему говорят "каждый коп",
а именно так бормотал господин Раппопорт, когда его поднимали с постели -
в двенадцатом-то часу дня! Рядом с Присяжни топал ногами незнакомый усатый
сержант, за их спинами держался помощник прокурора города, за ним рядышком
шагали в ногу похожие, как братья, полицейский следователь и следователь
прокуратуры... дважды приходилось останавливаться перед решетками,
перегораживающими коридор, и ждать, когда на посту охраны примут сигнал,
запросят и проверят пароль - и только после этого откроют проход. Сейфы
вмонтированы в стену коридора - длинная цепь серо-стальных прямоугольников
с цифровыми пультами, над каждой дверью - глазок телекамеры. Сейф номер
девять. Все останавливаются. Лучше, чем в банке, с уважением говорит
Присяжни, и господин Раппопорт мгновенно приобретает преувеличенную
благородную вальяжность. Поддернув манжеты, он начинает устанавливать
комбинацию цифр, производя в уме необходимые вычисления - у сейфа
скользящий код. Проходит минуты две, все молчат, только сержант громко
сопит. Готово, говорит господин Раппопорт. Дверца бесшумно открывается.
Аки душа младенца, говорит Присяжни и всем корпусом разворачивается к
господину Раппопорту...
- Надеюсь, ты не принимаешь меня за полного идиота? - Присяжни
повертел в руках картонную упаковку с надписью "Платиборское светлое",
заглянул в дырку - пусто; вздохнул, встал, подошел к холодильнику, открыл
и закрыл дверцу; вернулся за стол. Был уже четвертый час дня. - Я не хуже
тебя понимаю, что он тут ни при чем. Но он-то не должен понимать, что я
понимаю. Он должен меня бояться, а боятся, как правило, дураков, особенно
дураков, облеченных властью. Н-да... Вот я его и припугнул, и он поверил,
представь... и дал информацию... и хотел бы я знать, что нам с этой
информацией теперь делать...
Да, информация была, что называется, чуть теплая. Если из
потрясающего многословия господина Раппопорта выделить сухой остаток, то
получается вот что: во-первых, директор регулярно, по крайней мере, раз в
неделю, посещал режимный сектор и отпирал сейф. Во-вторых, директор,
человек, как известно, семейный, имел малолетнюю любовницу, которая
вертела им, как хотела. И есть основания полагать, что эта самая любовница
то ли вчера, то ли чуть раньше дала директору отставку. Наконец, работа с
исчезнувшими носителями ЭЛТОР должна была начаться еще месяц назад -
согласно подписанному директором плану; но потом директором же она была
перенесена на более позднее время, а неделю назад - вообще отложена до
особого распоряжения. Что касается имени и прочих координат любовницы, то
господин Раппопорт этого не знал. А кто может знать? Возможно, секретарша,
шофер... Пока ни того, ни другого не нашли - не было дома. Уик-энд...
- Да, - сказал Андрис, - да-а... А что мы будем делать с информацией
по нашей узловой теме?
- Уже есть информация? - криво усмехнулся Присяжни.
- По крайней мере, есть пара логически непротиворечивых гипотез, -
сказал Андрис. - И что самое смешное - обе нас ни к чему не обязывают.
Очень может быть, мы будем знать, что происходит, и не будем иметь ни
малейшего представления, что нам с этим делать...
- А я вообще не знаю, что делать, - сказал Присяжни. - Тебе хорошо,
ты там с цифирками балуешься. Слушай, ведь все меняется так, что головы
повернуть не успеваешь... думать - разучился... Не могу я думать
по-новому, а по-старому - бесполезно... большая часть моего опыта уже ни к
чему, понимаешь? - я не могу на него опереться, хуже того - он уже
начинает мешать... я чувствую себя каким-то динозавром...
- Диноцефалом, - вставил Андрис.
- ...три четверти моего опыта сегодня уже не нужны, а та четверть,
которая осталась, годится на то, чтобы постигать четверть того, что
происходит - потому остальное я вижу, слышу, знаю, что это существует...
но я этого не понимаю... Дожил. Я уже не говорю, что законы устарели - до
дыр. Я - устарел. До дыр. До дыр, понимаешь? Моральный износ сто пятьдесят
процентов...
- А мне нравится, что все так круто меняется, - сказал Андрис. -
Помнишь, что было, когда ничего не менялось? Хотя...
- Именно что "хотя", - сказал Присяжни. - Логики нет в переменах. Мне
так кажется, - он опять потянулся к картонке, потряс ее и с досадой
швырнул в угол, - несколько лет назад произошло что-то такое, чего мы не
заметили, или заметили, но не узнали... короче, что-то лопнуло,
оборвалось, и... даже не в том дело, что тормоза пропали, хотя и это
тоже... что-то появилось в мире, чего мои глаза не видят, но - нюхом чую:
серой запахло...
- Серой... - проворчал Андрис. Видеть Присяжни в таком состоянии
приходилось не часто. Что же, вполне может быть, и серой... вполне может
быть... - Как наш бомбист себя чувствует?
- Что ему сделается - лежит... Лихо ты его.
- Да уж... Показания?
- Заперся. Только то, что на горячем допросе. Измором придется брать.
Его сейчас на наркотиках держат - для расслабления. А там посмотрим...
Он говорил что-то еще, но Андрис вдруг отключился. Для подтверждения
версии, что все происходящее - чьи-то (кристальдовцев?) злоупотребления
методом доктора Хаммунсена, оставалось последнее: убедиться, что записи
"мелодии" пользуются популярностью... даже меньше: что именно доктор
сочинил то, что Андрис слышал на мосту... и если так... сейчас без
четверти четыре, доктор уже должен быть в кабинете...
- Алло? - спросил доктор.
- Доктор, опять я, - сказал Андрис.
- Нашли? - задохнувшись, спросил доктор.
- Нет, - сказал Андрис. - Нет еще. Найдем. Тут - другое... Я хочу
попросить вас вот о чем: не могли бы вы сейчас воспроизвести
противонаркотическую запись?
- По телефону? - удивился доктор.
- По телефону.
- Но... впрочем, ладно. Сейчас.
Шаги, металл - замок? - опять шаги, шуршание, непонятные звуки...
мелодия; шуршание - доктор взял со стола трубку - мелодия зазвучала громче
и отчетливее. Да - та самая - тревожная, с глубокими, пробивающими стены,
ударами огромного барабана... та самая, звучавшая на мосту из плейеров
шептавшейся парочки, та самая, под которую шло действо откатников...
- Спасибо, доктор! - крикнул Андрис в трубку. - Достаточно!
Шорох - и тишина. Потом - голос доктора:
- Господин Ольвик... видите ли... я не хотел говорить, но,
понимаете... если вам поможет?
- Слушаю, - сказал Андрис.
- Дело в том, что у Радулеску была любовница, совсем девочка... лет
шестнадцать. Я видел ее сегодня в компании молодых людей...
- Вы знаете, как ее зовут?
- Да, Сандра Шиманович. Живет на улице Загородной, семь, квартира
тоже семь. Или жила... это он снял ей...
- Понятно. Спасибо, доктор. А откуда?..
- Дело в том, что она ушла к Радулеску от меня, - сказал доктор и
повесил трубку.
Так, подумал Андрис. Проклятые наркоманы... была какая-то мысль, и я
ее забыл... кому-то позвонить?..
- Запиши, - сказал он Присяжни. - Сандра Шиманович, Загородная, семь
- семь. Та самая любовница Радулеску.
- Дай сюда телефон, - сказал Присяжни.
- Сейчас, - сказал Андрис и набрал номер Марины. Марина была дома.
- Здравствуйте, - сказала Марина. - Не вы звонили мне полчаса назад?
- Нет, - сказал Андрис. - Могу я вас увидеть сегодня?
- Да, конечно. Хоть сейчас.
- Это по делу.
- Не сомневаюсь. Кстати, я поразмышляла над вашей идеей...
- Где встретимся?
- Приезжайте домой. Никуда не хочу идти.
- Через десять минут выхожу.
- Я сделаю кофе.
Андрис дал отбой и подвинул телефон Присяжни. Тот свирепо взглянул на
Андриса и принялся тыкать толстым пальцем в кнопки, что-то ворча под нос.
- Жорж! - заорал он. - Жорж, ты? Очень быстро: полный контроль над
Сандрой Шиманович, Загородная, семь - семь. Это по делу Радулеску -
передай Бурдману. Дальше - группу Курта отправь в отель "Палас", в холл -
возможно покушение на сейф. Пусть захватят противогазы, там болтался
"Смуглый Джек". Дальше: курсантов к шести часам собрать в городском
управлении, сержантов и офицеров, которые по домам - тоже туда. До кого
сможешь дотянуться. Дальше: после семи всех полосатых, которые будут
болтаться в городе - задерживать. Под самыми идиотскими предлогами. Да,
Жорж, да! На три часа, все по закону. И созвонись с дежурным прокурором,
нам может понадобиться пролонгация задержания. Пока все. Через сорок минут
встречайте меня у почтамта. Если не появлюсь, все руководство переходит к
Бурдману. Я сказал: к Бурдману! Никаких Петерсонов! Все. Работай.
- Чего ты? - спросил Андрис.
- А... - с отвращением махнул рукой Присяжни. - Сегодня похороны тех
шести... Ну, и - сам понимаешь...
- А чего ты забыл на почтамте?
- Вот, кроме тебя, у меня других забот нет, - сказал Присяжни.
- Отчего же, - сказал Андрис.
- Там все очень деликатно, - сказал Присяжни. - Надо одному. Ты мне
не помощник.
- Рискуешь, - сказал Андрис.
- Да, наверное, - согласился Присяжни. Вдруг его взорвало: - Шесть
покойников, шесть! И что - все на одном обоссанце? Вот тебе! - он сделал
непристойный жест. - Они у меня раскроются... задергаются и раскроются...
- Рискуешь, - повторил Андрис.
- А ля гер ком а ля гер, - сказал Присяжни. - Что делать... В общем,
ищи меня, если понадоблюсь, в управлении. Пока. Успехов, - сказал он со
странным выражением и странно усмехнулся - не усмешка, а болезненная
гримаса, - хотел, кажется, еще что-то сказать, но передумал, повернулся и
быстро ушел.
Андрис с минуту сидел неподвижно. Все было правильно - но как-то не
