задача этого подробнейшего перечисления, которое завершается
"отчетностью" отдельных демонов за отдельные части тела и страсти --
настроить адепта против собственного тела, всех душевных аффектов и
внешнего мира" (Шохин В. К. Брахманистская философия, с. 315).
"Результат: если он направляет внимание во вне (на тела других
существ), то люди, животные, и т. д., проходящие неподалеку,
утрачивают для него вид живых существ, все их части тела становятся
видимыми для него, и они предстают пред ним просто в виде
многочисленных груд частей" (Конзе, с. 67).
Некоторые буддистские подвижники до того приобрели навык в
превращении соблазнительного в претящее, что и в живом существе им
постоянно чудился мертвец. Типичный ответ в этом смысле дан монахом
Махатиссой мужу одной красавицы на вопрос -- "не встречал ли он
такой-то женщины на пути". "Мужчину ль, женщину ль я встретил на пути
-- не знаю. Одно могу тебе сказать: скелет здесь точно встретился со
мною". Оказывается, женщина, проходя мимо отшельника, улыбнулась ему.
"Он же, введя в поле зрения ее зубы (кости), овладел понятием
отвратительного (нечистоты) и вследствие этого достиг архатства" *.
-------------------------------------------------------------------------------
* Конзе Э. Буддийская медитация, с. 53. Для сравнения приведу случай
со св. Нонном, еп. Илиопольским. По окончании местного архиерейского
собора епископы вышли из храма. Блудница-язычница решила поиграть на
нервах христианских пастырей и в полном боевом раскрасе прошествовала
через городскую площадь как раз в момент когда на ней находились
архиереи. Все потупились, за исключением Нонна, который пристально и
долго смотрел на нее, пока не скрылась она из глаз, и потом,
обратившись к епископам, сказал: "Разве не понравилась вам красота той
женщины"? Они не отвечали. Плача, он снова спросил епископов: Разве не
усладились вы видом красоты ее?" Они молчали. Нонн сказал: "поистине
многому я научился от нее: ибо женщину сию Господь поставит на
страшном суде и ею осудит нас. Смотрите, как она заботится о
внешности, а мы не заботимся о нашем небесном Женихе. Господи! да не
погибнет такая красота в разврате, но обрати ее!" Нонн затем разыскал
эту блудницу, обратил и крестил ее. Сегодня она известна как св.
Пелагия... (см. Четьи Минеи, 8 окт).
В буддистской литературе приводится и обратный случай:
женщина-подвижница уговаривает молодого человека не испытывать к ней
влечения. Сюжет преодоления юной монахиней искушения, конечно,
интерконфессионален. Специфичны лишь мотивы и аргументы, которыми
адепт защищает свой аскетический выбор. Из специфичности средств
защиты веры, в свою очередь, видно и своеобразие самой веры. Итак, два
рассказа, описывающих одну и ту же ситуацию.
В классической книге православной аскетики описывается некий инок,
пытающийся соблазнить приютившую его хозяйку. Та уклоняется, ссылаясь
на месячные. Увидев же, что инок успокоился, женщина говорит ему: "Вот
видишь, если бы, послушавшись, я отдалась тебе, мы теперь сидели бы
уже врозь, совершив грех" [769]*. Оказывается, грех не соединяет. Блуд
разрушает единство людей. Блуда надо избегать как действия,
смертоносного для любви...
А теперь аргументация женщины-буддистки: "Соблазняй другую, а знающую
тебе завлечь не удастся! Я всегда спокойна, что ни случится. Знаю:
составленное из частей дурно, и ни к чему мыслью не прилепляюсь. Я
видела, помню, деревянную куклу, размалеванную пестро и ярко. Когда ее
подергивали за нитки, она танцевала так забавно! Но попробуй вынуть из
нее колья, развязать и выбросить все нитки, и она разлетится на
кусочки! Что в ней тогда может пленить сердце? Таково же, по мне, и
это тело. Ведь оно не живет без частей отдельных. А раз оно не живет
без частей отдельных, что во мне, скажи, может пленить сердце? То, что
кажется глазом, -- лишь комочек, свалянный из слизи и выделений,
темный в середине пузырь со слезами, с шаром, катающимся в дупле,
схожий!" (Тхеригата 368-369) [770].
Такого рода аргументы способны убить не только нечистую любовь, но и
всякое доброе отношение к человеку вообще... Эту аргументацию еще
можно было бы понять и принять, если бы за указанием на нечистоту тела
следовал призыв "полюби же душу!". Но буддистская аналитика, разобрав
по частям тело, столь же скрупулезно вычищает и иллюзию о
существовании души. В ней также нет ничего, кроме сцепления частей и
частиц. "Человек невежественный думает: "Я иду вперед". Но свободный
от заблуждения скажет: "Если в разуме возникает идея "я иду вперед",
то тотчас же вместе с идеей появляется нервный импульс, источником
которого является разум, и вызывает телесную реакцию". Таким образом,
то, что эта куча костей, благовоспитанно именуемая "телом", движется
вперед, является результатом распространения нервного импульса,
вызванного разумом. Кто здесь тот, кто идет? К кому имеет отношение
это хождение? В конечном счете это ходьба имперсональных физических
элементов, и то же самое относится к стоянию, сидению, укладыванию"
(Конзе, с. 42).
Итак, для погашения потока жизни, действия и причин "требуется
интенсивное самоотрицание" (Конзе, с. 13). Нет ничего -- "есть только
скандхи, которые остаются на непродолжительное время, и нет ничего
кроме них. Исчезновение скандх называют смертью. Бдительный взгляд
гасит их. Так гаснет блеск бриллианта, когда стесывают его грани"
(Конзе, с. 116). Александра Давид-Ноэль, начавшая свой путь с
теософии, но затем все же научившаяся понимать собственный язык
буддистской мысли, пишет, что именно "здесь мы вплотную подошли к
сущности тибетского мистицизма, величайший принцип которого гласит: не
надо ничего "создавать", надо "уничтожать созданное". Я уже упоминала,
что созерцатели среди лам сравнивают духовный тренинг с процессом
очищения или прополки" [771].
Считать, что существует некая целостность, привычно называемая "я", и
желать ей продолжения существования это значит совершить величайший
философский грех. Желающий нового существования получит его -- а,
значит, получит новую смерть *.
-------------------------------------------------------------------------------
* Среди 10 пут, которые препятствуют достижению освобождения, буддисты
называют, в частности, "тягу к бытию в менее материальном мире, чем
наш" (Дэвид-Неел А. Посвящение и посвященные в Тибете, с. 338).
Путь апофатической диалектики, развиваемый в христианстве в области
богословия, при мышлении об Абсолютном Бытии, здесь применяется ко
всему вообще. Христианские богословы предупреждают, что надо
осторожно подбирать человеческие слова при речи о Боге. Буддистские
философы полагают, что опасна речь вообще. Христианские богословы
исходят из того, что человеческое слово может принизить полноту
Божественного бытия. Буддисты опасаются того, что слово может наделить
бытием то, чего вообще нет. Слова создают иллюзию целостности, иллюзию
бытия чего бы то ни было. Для христианина "познать тайну слов" --
значит понять укорененность слова в Бытии. Для буддиста тайна слов в
том, что они ткут иллюзию реальности над пустотной бездной.
А значит слово философа становится орудием борьбы речью простолюдина.
"Поскольку нет ни движения, ни идущего по Пути, то "путь" -- не более
чем символическое выражение. Поскольку нет ни обетособлюдений, ни
соблюдающих обеты, то эти выражения -- не более чем символы. Поскольку
нет от чего отрекаться и некому отрекаться, то "бытие в мире" -- не
более чем символическое выражение" [772]...
"Считающий свой атман за совершителя добра и зла, недостаточен в
знании, не ведает истины", -- было возвещено еще в Махабхарате" [773].
Буддистские мудрецы соглашаются: "Только страдание существует, но нет
страдающего" (Висуддхимагга, 513) [774]. Есть действие, но нет того,
кто действует. Есть улыбка Чеширского кота -- но нет самого кота...
Отсюда следует, что "в действительности нет живых существ, которым
Будда мог бы принести спасение: если бы таковые были, Будда по
необходимости должен был бы признать реальность таких произвольных
понятий, как тождественная единица, существо, живое существо и
личность. Но признавать такие понятия может только вульгарный,
необразованный народ" (Праджня-Парамита) [775].
Архат знает, что нет никакого "Я" -- в том числе его собственного.
Поэтому никакое "люби ближнего как самого себя" здесь невозможно.
Герман Ольденберг, крупнейший специалист по индийской культуре,
замечает, что европейский пропагандист буддизма Тэн слишком переиначил
буддизм в соответствии с европейскими ценностями. Буддийское
"милосердие" совершенно иное: это не милосердие к чужому страданию, а
забота о собственном спасении; "холодом веет от этого сострадания, а
не той любовью и теплом, о которых говорит Тэн" [776].
Любить некому и некого. Лишь в силу невежества и слепоты мы
взаимодействуем с фиктивными целостностями, такими как "люди",
"женщины", "вещи", еtс., которых в конечном счете не существует.
"Воистину и тут и там только имя и форма, И нет ни живого существа,
ни человека. Пусты они и устроены, как марионетки; груда страданий,
как куча дерева и соломы", -- приводит Э. Конзе (проповедник
буддизма, а отнюдь не критик!) цитату из "Терагаты" (Конзе, с. 108).
Начавшись с естественного нравственного протеста против страданий,
мысль Будды в конце концов привела его в выводам, из которых уже
невозможно последовательно-логично вернуться к нравственной
деятельности. И если популярные сутры предписывают -- "Будь
милосердным ко всем существам", то философское размышление вносит свои
уточнения: "никаких существ нет, а всякое желание есть плод
неведения".
Христианин не ставит под сомнение нравственную высоту, явленную во
многих сутрах и джатаках махаянистского буддизма. Но он не может не
заметить, что нравственное чувство человека не способно обрести
подлинного и последовательного оправдания в буддистской метафизике.
Основатель тибетского ламаизма Падма Самбхава излагает программы
"прямого пути", уничтожающего последствия всех поступков, каковы бы
они ни были, и обеспечивающего достижение нирваны за одну земную
жизнь, в такой последовательности:
1. Прочитать как можно больше разнообразных религиозных и философских
книг. Часто слушать проповеди и речи ученых наставников, исповедующих
различные истины и теории. Испробовать на себе самом всевозможные
методы.
2. Из всех изученных доктрин выбрать одну, отбросив остальные подобно
орлу, намечающему свою добычу из целого стада.
3. Жить скромно и не стараться выдвинуться, иметь смиренный вид, не
привлекать внимания, не стремиться быть равным великим мира сего. Но
под личиной незначительности высоко вознести свой дух и быть
неизмеримо выше славы и почестей земных.
4. Быть ко всему безразличным, поступать как собака или свинья,
пожирающие все, что бы им ни попалось. Не выбирать лучшего из того,
что вам дают. Не делать ни малейшего усилия получить или избежать и т.
д. Принимать, что выпадет на долю: богатство или бедность, похвалы или
презрение. Перестать отличать добродетель от порока, доблестное от
постыдного, добро от зла. Никогда не скорбеть, не раскаиваться, не
предаваться сожалению, что бы ни произошло. С другой стороны, ничему
не радоваться, не веселиться и ничем не гордиться.
5. Бесстрастно и отрешенно наблюдать борьбу мнений и разнообразную
реальность живых существ. Созерцать мир подобно человеку, глядящему с
самой высокой вершины на расположенные далеко внизу горы и долины.
6. Шестой этап описать нельзя -- он тождествен понятию пустоты [777].
Итак, на вершине мир людей должен исчезнуть и не должен вызывать
никаких эмоций -- в том числе и чувства сострадания.
И в самом деле, "желание творить благо живым существам одобряется
только на низших этапах Мистического пути. Но в дальнейшем оно
полностью отвергается, поскольку хранит в себе отпечаток привязанности
к личному существованию с присущей ему верой в самость" [778]. Как
говорит "Алмазная Сутра", когда бодхисатва привел в Нирвану столь
неисчислимое число существ, как число песчинок в реке Ганг, он должен
