неисчислимым воинством.
Всадники были в голубых одеждах. Черные тиары венчали их
тюрбаны, а лица до самых глаз были закрыты голубой тканью.
Даже издали было заметно, что глаза эти, показывая силу
души, возвещали путникам смерть.
Сантьяго и Алхимика привели в лагерь, втолкнули в шатер,
подобного которому юноша еще ни разу не видел, и поставили
перед вождем. Вокруг стояли его военачальники.
-- Это лазутчики, -- доложил один из тех, кто сопровождал
пленников.
-- Нет. Мы всего лишь путники.
-- Три дня назад вас видели в лагере наших врагов. Вы
говорили с кем-то из воинов.
-- Я знаю пути пустыни и умею читать по звездам, --
отвечал на это Алхимик. -- А о том, сколь многочисленны ваши
враги и куда они движутся, мне ничего не ведомо. Я проводил до
вашего лагеря своего друга.
-- А кто это такой? -- спросил вождь.
-- Алхимик, -- ответил Алхимик. -- Он знает все силы
природы и желает показать тебе свои необыкновенные дарования.
Сантьяго слушал молча и в страхе.
-- Что делает чужеземец в наших краях? -- спросил другой
военачальник.
-- Он привез вашему племени деньги, -- ответил Алхимик и,
прежде чем юноша успел сказать хоть слово, протянул его кошелек
вождю.
Тот принял золото молча -- на него можно было купить много
оружия.
-- А кто такой "алхимик"? -- спросил кто-то из
военачальников.
-- Это человек, который знает природу и мир. Стоит ему
захотеть -- и он уничтожит ваш лагерь одной лишь силой ветра.
Арабы рассмеялись. Они привыкли к силе войны и не верили,
что ветер может быть смертельным. Однако сердца их сжались
испугом. Все они были люди пустыни и боялись колдунов.
-- Я хочу посмотреть, как это ему удастся, -- сказал самый
главный.
-- Дайте нам три дня. И мой спутник, чтобы показать вам
свою силу, обернется ветром. Если это ему не удастся, мы
смиренно отдадим вам наши жизни.
-- Нельзя отдать то, что и так уже принадлежит мне, --
надменно ответил военачальник.
Но согласился подождать три дня.
Сантьяго оцепенел и онемел от ужаса. Алхимику пришлось за
руку вывести его из шатра.
-- Не показывай им, что боишься. Это отважные люди, и они
презирают трусов.
Однако дар речи вернулся к Сантьяго не сразу. Они шли по
лагерю свободно -- арабы только забрали у них коней. И снова
мир показал, сколь он многоязык: пустыня, которая раньше была
бескрайней и свободной, превратилась теперь в тюрьму, откуда не
сбежишь.
-- Ты отдал им все мои деньги! -- сказал он. -- Все, что я
заработал за жизнь!
-- Зачем они тебе, если придется умереть? Твои деньги уже
подарили тебе три лишних дня. Обычно деньги и на мгновение не
могут отсрочить смерть.
Но Сантьяго был слишком испуган, чтобы слушать мудрые
речи. Он не знал, как обернуться ветром, -- он не был
алхимиком.
А Алхимик попросил воина принести чаю и вылил несколько
капель на запястья юноши, произнеся какие-то непонятные слова.
И тот сразу почувствовал, как ушла из его тела тревога.
-- Не предавайся отчаянию, -- необычно ласковым голосом
сказал Алхимик. -- Просто ты пока еще не успел поговорить со
своим сердцем.
-- Но ведь я не умею превращаться в ветер!
-- Тот, кто идет Своей Стезей, знает и умеет все. Только
одно делает исполнение мечты невозможным -- это страх неудачи.
-- Да я не боюсь неудачи. Просто я не знаю, как мне
обернуться ветром.
-- Придется научиться. От этого зависит твоя жизнь.
-- А если не сумею?
-- Тогда ты умрешь. Но умереть, следуя Своей Стезей,
гораздо лучше, чем принять смерть, как тысячи людей, которые
даже не подозревают о существовании Стези. Впрочем, не
беспокойся. Обычно смерть обостряет жизненные силы и чутье.
Миновал первый день. В пустыне произошла крупная битва, в
лагерь привезли раненых. "Со смертью ничего не меняется", --
думал Сантьяго. На место выбывших из строя становились другие,
и жизнь продолжалась.
-- Ты мог бы умереть попозже, друг мой, -- сказал один из
воинов, обращаясь к своему убитому товарищу. -- Не теперь, а
после войны. Но так или иначе, от смерти не уйдешь.
Под вечер юноша отправился искать Алхимика.
-- Я не умею превращаться в ветер, -- сказал он ему.
-- Вспомни, что я говорил тебе: мир -- это всего лишь
видимая часть Бога. Алхимия же переводит духовное совершенство
в материю.
-- А что ты делаешь? -- спросил Сантьяго.
-- Кормлю своего сокола.
-- Зачем? Если я не сумею обернуться ветром, нас убьют.
-- Не нас, а тебя, -- отвечал Алхимик. -- Я-то умею
превращаться в ветер.
На второй день юноша поднялся на вершину скалы, стоявшей
возле лагеря. Часовые пропустили его беспрепятственно: они уже
слышали, что объявился колдун, умеющий превращаться в ветер, и
старались держаться от него подальше. А кроме того, пустыня
лучше всякой темницы.
И весь день до вечера Сантьяго вглядывался в пустыню.
Вслушивался в свое сердце. А пустыня внимала его страху.
Они говорили на одном языке.
Когда настал третий день, вождь собрал своих
военачальников.
-- Мы увидим, как этот юноша обернется ветром, -- сказал
он.
-- Увидим, -- ответил Алхимик.
Сантьяго повел их к тому самому месту, где провел вчера
целый день. Потом попросил сесть.
-- Придется подождать, -- сказал он.
-- Нам не к спеху, -- отвечал вождь. -- Мы люди пустыни.
Сантьяго смотрел на горизонт. Впереди были горы, песчаные
барханы, скалы; стелились по пескам растения, умудрившиеся
выжить там, где это было немыслимо. Перед ним лежала пустыня,
он шел по ней в течение стольких месяцев и все равно узнал лишь
ничтожную ее часть. И встретил на пути англичанина, караваны,
войну между племенами, оазис, где росло пятьдесят тысяч пальм и
было вырыто триста колодцев.
-- Ну, -- спрашивала его пустыня, -- чего тебе опять надо?
Разве мы вдосталь не нагляделись друг на друга вчера?
-- Где-то там, среди твоих песков, живет та, кого я люблю,
-- отвечал Сантьяго. -- И когда я гляжу на тебя, я вижу и ее. Я
хочу вернуться к ней, а для этого мне необходима твоя помощь. Я
должен обернуться ветром.
-- А что такое "любовь"? -- спросила пустыня.
-- Любовь -- это когда над твоими песками летит сокол. Для
него ты как зеленый луг. Он никогда не вернется без добычи. Он
знает твои скалы, твои барханы, твои горы. А ты щедра к нему.
-- Клюв сокола терзает меня, -- отвечала пустыня. --
Годами я взращиваю то, что послужит ему добычей, пою своей
скудной водой, показываю, где можно утолить голод. А потом с
небес спускается сокол -- и как раз в те минуты, когда я
собираюсь порадоваться тому, что в моих песках не пресекается
жизнь. И уносит созданное мною.
-- Но ты для него и создавала это. Для того, чтобы кормить
сокола. А сокол кормит человека. А человек когда-нибудь
накормит твои пески, и там снова возникнет жизнь и появится
добыча для сокола. Так устроен мир.
-- Это и есть любовь?
-- Это и есть любовь. Это то, что превращает добычу в
сокола, сокола -- в человека, а человека -- в пустыню. Это то,
что превращает свинец в золото, а золото вновь прячет под
землей.
-- Я не понимаю смысла твоих слов, -- отвечала пустыня.
-- Пойми тогда одно: где-то среди твоих песков меня ждет
женщина. И потому я должен обернуться ветром.
Пустыня некоторое время молчала.
-- Я дам тебе пески, чтобы ветер мог взвихрить их. Но
этого мало. В одиночку я ничего не могу. Попроси помощи у
ветра.
Поднялся слабый ветерок. Военачальники издали следили за
тем, как юноша говорит с кем-то на неведомом им языке.
Алхимик улыбался.
Ветер приблизился к Сантьяго, коснулся его лица. Он слышал
его разговор с пустыней, потому что ветры вообще знают все. Они
носятся по всему миру, и нет у них ни места, где родились они,
ни места, где умрут.
-- Помоги мне, -- сказал ему юноша. -- Однажды я расслышал
в тебе голос моей любимой.
-- Кто научил тебя говорить на языках пустыни и ветра?
-- Сердце, -- ответил Сантьяго.
Много имен было у ветра. Здесь его называли "сирокко", и
арабы думали, что прилетает он из тех краев, где много воды и
живут чернокожие люди. На родине Сантьяго его называли
"левантинцем", потому что думали, будто он приносит песок
пустынь и воинственные крики мавров. Быть может, в дальних
странах, где нет пастбищ для овец, люди считают, что рождается
этот ветер в Андалусии. Но ветер нигде не рождается и нигде не
умирает, а потому он могущественней пустыни. Сделать так, чтобы
там что-то росло, люди способны; могут они даже разводить там
овец, но подчинить себе ветер им не под силу.
-- Ты не можешь стать ветром, -- сказал ветер. -- У нас с
тобой разная суть.
-- Неправда, -- отвечал Сантьяго. -- Покуда я вместе с
тобой бродил по свету, мне открылись тайны алхимии. Во мне
теперь заключены и ветры, и пустыни, и океаны, и звезды, и все,
что сотворила Вселенная. Нас с тобой сделала одна и та же рука,
и душа у нас одна. Я хочу быть таким, как ты, хочу уметь
проникать в любую щель, пролетать над морями, сдувать горы
песка, закрывающие мои сокровища, доносить голос моей
возлюбленной.
-- Я как-то подслушал твой разговор с Алхимиком, -- сказал
ветер. -- Он говорил, что у каждого Своя Стезя. Человеку не
дано превратиться в ветер.
-- Научи, как стать тобой хоть на несколько мгновений. Вот
тогда и обсудим безграничные возможности человека и ветра.
Ветер был любопытен -- такого он еще не знал. Ему хотелось
бы потолковать об этом поподробнее, но он и в самом деле
понятия не имел, как превратить человека в ветер. А ведь он мог
многое! Умел создавать пустыни, пускать на дно корабли, валить
вековые деревья и целые леса, пролетать над городами, где
гремела музыка и раздавались непонятные звуки. Он-то считал,
что все на свете превзошел, и вот находится малый, который
заявляет, что он, ветер, способен еще и не на такое.
-- Это называется "любовь", -- сказал Сантьяго, видя, что
ветер уже готов исполнить его просьбу. -- Когда любишь, то
способен стать кем угодно. Когда любишь, совершенно не нужно
понимать, что происходит, ибо все происходит внутри нас, так
что человек вполне способен обернуться ветром. Конечно, если
ветер ему окажет содействие.
Ветер был горд, а потому слова Сантьяго раздосадовали его.
Он стал дуть сильней, вздымая пески пустыни. Но в конце концов
пришлось признать, что хоть он и прошел весь свет, однако
превращать человека в ветер не умеет. Да и любви не знает.
-- Мне не раз приходилось видеть, как люди говорят о любви
и при этом глядят на небо, -- сказал ветер, взбешенный тем, что
пришлось признать свое бессилие. -- Может, и тебе стоит
обратиться к небесам, а?
-- Это мысль, -- согласился Сантьяго. -- Только ты мне
помоги: подними-ка пыль, чтобы я мог взглянуть на солнце и не
ослепнуть.
Ветер задул еще сильней, все небо заволокло песчаной
пылью, и солнце превратилось в золотистый диск.
Те, кто наблюдал за этим из лагеря, почти ничего не
различали. Люди пустыни уже знали повадки этого ветра и
называли его "самум". Он был для них страшнее, чем шторм на
море, -- впрочем, они отродясь в море не бывали. Заржали
лошади, заскрипел песок на оружии.
Один из военачальников повернулся к вождю:
-- Не довольно ли?
Они уже не видели Сантьяго. Лица были закрыты белыми
платками до самых глаз, и в глазах этих застыл испуг.
-- Пора прекратить это, -- сказал другой военачальник.
