-- Пусть Аллах явит все свое могущество, -- ответил вождь.
-- Я хочу увидеть, как человек обернется ветром.
Однако имена тех, кто выказал страх, он запомнил. И решил,
когда ветер уляжется, снять обоих с должности, ибо людям
пустыни страх неведом.
-- Ветер сказал мне, что ты знаешь любовь, -- обратился
Сантьяго к солнцу. -- А если так, то должно знать и Душу Мира
-- она ведь сотворена из любви.
-- Отсюда мне видна Душа Мира, -- отвечало солнце. -- Она
обращается к моей душе, и мы вместе заставляем травы расти, а
овец переходить с места на место в поисках тени. Отсюда -- а
это очень далеко от вашего мира -- я научилось любить. Я знаю,
что если хоть немного приближусь к Земле, все живое на ней
погибнет, и Душа Мира перестанет существовать. И мы издали
глядим друг на друга и издали любим друг друга. Я даю Земле
жизнь и тепло, а она мне -- смысл моего существования.
-- Ты знаешь любовь, -- повторил Сантьяго.
-- И знаю Душу Мира, потому что в этом нескончаемом
странствии во Вселенной мы с ней много разговариваем. Она
рассказала мне, в чем главная ее трудность: до сих пор лишь
камни и растения понимают, что все на свете едино. И потому не
требуется, чтобы железо было подобно меди, а медь ничем не
отличалась от золота. У каждого свое точное предназначение в
этом едином мире, и все слилось бы в единую симфонию Мира, если
бы Рука, которая написала все это, остановилась в пятый день
Творения. Однако был и шестой.
-- Ты мудро, -- ответил юноша, -- ибо все видишь издали.
Но ты не знаешь, что такое любовь. Не было бы шестого дня
Творенья -- не появился бы человек. И медь так и оставалась бы
медью, а свинец -- свинцом. Да, у каждого Своя Стезя, но
когда-нибудь она будет пройдена. А потому надо превратиться во
что-то иное, начать новую Стезю. И так до тех пор, пока Душа
Мира в самом деле не станет чем-то единым.
Солнце призадумалось и стало сиять ярче. Ветер, получавший
удовольствие от этого разговора, тоже задул сильней, спасая
Сантьяго от ослепительных лучей.
-- Для того и существует алхимия, -- продолжал Сантьяго.
-- Для того чтобы каждый искал и находил свое сокровище и хотел
после этого быть лучше, чем прежде. Свинец будет исполнять свое
назначение до тех пор, пока он нужен миру, а потом он должен
будет превратиться в золото. Так говорят алхимики. И они
доказывают, что, когда мы стараемся стать лучше, чем были, все
вокруг нас тоже становится лучше.
-- А с чего ты взял, будто я не знаю, что такое любовь? --
спросило солнце.
-- Да ведь когда любишь, нельзя ни стоять на месте, как
пустыня, ни мчаться по всему свету, как ветер, ни смотреть на
все издали, как ты. Любовь -- это сила, которая преображает и
улучшает Душу Мира. Когда я проник в нее впервые, она мне
показалась совершенной. Но потом я увидел, что она -- отражение
всех нас, что и в ней кипят свои страсти, идут свои войны. Это
мы питаем ее, и земля, на которой мы живем, станет лучше или
хуже в зависимости от того, лучше или хуже станем мы. Вот тут и
вмешивается сила любви, ибо, когда любишь, стремишься стать
лучше.
-- Ну, а от меня чего ты хочешь?
-- Помоги мне обернуться ветром.
-- Природа знает, что мудрее меня ничего нет на свете, --
ответило солнце, -- но и я не знаю, как тебе обернуться ветром.
-- К кому же тогда мне обратиться?
Солнце на миг задумалось: ветер, прислушивавшийся к
разговору, тотчас разнесет по всему свету, что мудрость светила
не безгранична. А кроме того, неразумно было бы бежать от этого
юноши, говорившего на Всеобщем Языке.
-- Спроси об этом Руку, Написавшую Все, -- сказало оно.
Ветер ликующе вскрикнул и задул с небывалой силой.
Несколько шатров было сорвано, привязанные лошади оборвали
поводья, люди на скале вцепились друг в друга, чтобы не
слететь.
Сантьяго повернулся к Руке, Написавшей Все, и сейчас же
ощутил, как Вселенная погрузилась в безмолвие. Он не осмелился
нарушить его.
Потом сила Любви хлынула из его сердца, и он начал
молиться. Он ни о чем не просил в своей молитве и вообще не
произносил ни слова, не благодарил за то, что овцы нашли
пастбище, не просил ни посылать в лавку побольше покупателей
хрусталя, ни чтобы женщина, которую он повстречал в пустыне,
дождалась его. В наступившей тишине он понял, что пустыня,
ветер и солнце тоже отыскивают знаки, выведенные этой Рукой,
тоже стараются пройти Своей Стезей и постичь написанное на
одной из граней изумруда. Он понял, что знаки эти рассеяны по
всей Земле и в космосе и внешне в них нет никакого значения и
причины. Ни пустыни, ни ветры, ни солнца, ни люди не знают,
почему они были созданы. Только у Руки, Создавшей Все, были для
этого причины, и только она способна творить чудеса: превращать
океаны в пустыни, а человека -- в ветер. Ибо она одна понимала,
что некий замысел влечет Вселенную туда, где шесть дней
Творения превращаются в Великое Творение.
И юноша погрузился в Душу Мира, и увидел, что она -- лишь
часть Души Бога, а Душа Бога -- его собственная душа. И он
может творить чудеса.
Самум дул в тот день как никогда. И из поколения в
поколение будет передаваться легенда о юноше, который
превратился в ветер и едва не уничтожил весь лагерь, бросив
вызов самому могущественному военачальнику пустыни.
Когда же ветер стих, все поглядели туда, где стоял юноша,
но его там уже не было. Он находился на другом конце лагеря,
рядом с часовым, полузасыпанным песком.
Колдовская сила напугала всех. Лишь двое улыбались:
Алхимик, гордившийся своим учеником, и вождь племени -- он
понимал, что ученик этот осознал могущество Всевышнего.
На следующий день он отпустил Сантьяго и Алхимика на все
четыре стороны и дал им в провожатые одного из своих воинов.
Они ехали весь день, а когда стало смеркаться, Алхимик
отправил воина обратно и слез с коня.
-- Дальше поедешь один, -- сказал он Сантьяго. -- До
пирамид три часа пути.
-- Спасибо тебе, -- отвечал юноша. -- Ты научил меня
Всеобщему Языку.
-- Я просто напомнил тебе то, что ты знал и без меня.
Алхимик постучал в ворота монастыря. К нему вышел монах в
черном, они о чем-то коротко переговорили по-коптски, и Алхимик
пригласил Сантьяго войти.
-- Я сказал, что ты мне поможешь.
На монастырской кухне Алхимик развел огонь в очаге, монах
принес ему кусок свинца, и Алхимик, опустив его в железный
сосуд, поставил на плиту. Когда свинец расплавился, он достал
из кармана стеклянное желтое яйцо, отколупнул от него
крохотный, не больше булавочной головки, осколок, обмазал его
воском и бросил в расплавленный свинец.
Жидкость стала красной как кровь. Алхимик снял котел с
огня и дал ей остыть, беседуя тем временем с монахом о войне в
пустыне.
-- Боюсь, что это надолго, -- сказал он.
Монах досадовал: из-за войны караваны уже давно стояли в
Гизехе. "Но на все воля Божья", -- добавил он смиренно.
-- Верно, -- сказал Алхимик.
Когда котел наконец остыл, Сантьяго и монах в восторге
переглянулись: свинец, принявший круглую форму сосуда, в
котором лежал, превратился в золото.
-- Неужели и я когда-нибудь научусь этому? -- спросил
юноша.
-- Это была моя Стезя, -- моя, а не твоя. Я просто хотел
тебе показать, что это возможно.
Они снова вернулись к воротам обители, и там Алхимик
разделил золотой диск на четыре части.
-- Это тебе, -- сказал он, протягивая одну монаху. -- За
то, что всегда радушно встречал паломников.
-- За свое радушие я получаю слишком много, -- возразил
монах.
-- Никогда так больше не говори. Жизнь может невзначай
услышать и дать в следующий раз меньше, -- ответил Алхимик и
повернулся к Сантьяго. -- А это тебе, взамен тех денег, что
достались вождю.
Юноша тоже хотел сказать, что это золото стоит гораздо
больше, но смолчал.
-- Это мне, -- продолжал Алхимик. -- Я должен вернуться
домой, а в пустыне идет война.
Четвертый кусок он снова протянул монаху:
-- Это -- тоже для Сантьяго. Может, понадобится.
-- Но ведь я иду за сокровищами! -- воскликнул тот. -- И я
уже совсем близко!
-- И я уверен, что ты их найдешь, -- сказал Алхимик.
-- Но тогда зачем мне золото?
-- Потому что ты уже дважды лишался всего, что имел. В
первый раз тебя обманул мошенник, во второй обобрал вождь. Я
старый суеверный араб и верю в правоту нашей пословицы, а она
гласит: "Что случилось однажды, может никогда больше не
случиться. Но то, что случилось два раза, непременно случится и
в третий".
Они сели на коней.
-- Хочу рассказать тебе историю о снах, -- молвил Алхимик.
-- Подъезжай поближе.
Юноша повиновался.
-- Так вот, жил да был в Древнем Риме, во времена
императора Тиберия, один добрый человек, и было у него два
сына. Один стал воином и отправился служить на самую дальнюю
окраину империи. Второй писал стихи, приводившие в восхищение
весь Рим.
Однажды старику приснился сон, будто к нему явился
небесный вестник и предрек ему, что слова, написанные одним из
его сыновей, будут известны во всем мире, и люди спустя много
сотен лет будут повторять их. Старик заплакал от счастья:
судьба была к нему щедра и милостива, ибо даровала высшую
радость, какую только может испытать отец.
Вскоре он погиб -- пытался спасти ребенка из-под тяжелой
повозки, но сам попал под колеса. Поскольку жизнь он вел
праведную, то прямо отправился на небеса, где повстречал
вестника, явившегося к нему во сне.
-- Ты был добрым и хорошим человеком, -- сказал он ему. --
Жизнь твоя была исполнена любви, а смерть -- достоинства. Я
могу выполнить любую твою просьбу.
-- И жизнь была ко мне добра, -- отвечал старик. -- Когда
ты явился мне во сне, я почувствовал, что все мои усилия были
не напрасны. Ибо стихи моего сына будут переходить из поколения
в поколение. Для себя мне просить нечего, но всякий отец
гордился бы славой того, кого он пестовал, учил и наставлял. А
потому мне бы хотелось услышать в далеком будущем слова моего
сына.
Вестник прикоснулся к его плечу, и оба они в мгновение ока
очутились в далеком будущем -- в огромном городе, среди тысяч
людей, говоривших на неведомом языке.
Старик опять прослезился от радости.
-- Я знал, что стихи моего сына переживут века, -- сквозь
слезы сказал он. -- Ответь мне, какие его строки повторяют все
эти люди.
Вестник ласково усадил старика на скамейку и сам сел с ним
рядом.
-- Стихи твоего сына прославились на весь Рим, все любили
их и наслаждались ими. Но кончилось царствование Тиберия, и их
забыли. Люди повторяют слова другого твоего сына -- того, что
стал воином.
Старик воззрился на вестника с недоумением.
-- Он служил в одной из далеких провинций, -- продолжал
тот. -- И стал сотником. Он тоже был справедлив и добр. Как-то
раз заболел один из его рабов -- он был при смерти. Твой сын,
услышав, что появился некий целитель, пустился на поиски этого
человека. А по пути узнал, что этот человек -- Сын Божий. Он
встретил людей, исцеленных им, услышал его учение и, хоть и был
римским сотником, перешел в его веру. И вот однажды утром
предстал перед ним. И рассказал, что слуга его болен. И Учитель
-- как называли этого человека -- собрался идти за ним. Но
сотник был человеком веры, и, заглянув в глаза Учителю, он
понял, что стоит перед Сыном Божьим. Вот тогда твой сын и
произнес слова, которые не позабудутся во веки веков. Он сказал
так: "Господи! Я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но
