его белые губы. Однако царь решился возразить, заботясь о том, чтоб его
слова были эффектны.
- Не более, чем моя эпоха.
Заметив, что гетайры прислушиваются к их разговору, Александр
спросил:
- Ты будешь сопровождать меня во дворец?
Афинянка отрицающе качнула головой.
- Нет, я хочу побывать в храме.
- Тогда я пойду с тобой, - решил македонянин.
Он подошел к воротам храма и постучал в них кулаком.
- Открывайте! Царь Азии хочет осмотреть храм.
Ответом было молчание. Рассердившись, Александр забарабанил вновь, на
этот раз рукоятью меча. И снова никакой реакции. Язвительный Филота
невежливо хихикнул. Царь побледнел от гнева, жилы на его шее вздулись.
Казалось, еще мгновенье и он прикажет гетайрам взять храм приступом.
Однако Таис упредила подобный необдуманный поступок. Встав рядом с
Александром, она заговорила звонким чистым голосом, который, по слухам
ставил ей сам Демад [известный афинский оратор, сторонник македонской
партии], за что Таис расплачивалась с оратором любовью. Гетера произнесла
лишь одну фразу, как показалось македонянам на фарси. Через миг двери
распахнулись.
- Ты знаешь язык парсов! - воскликнул Александр. Вопрос этот не нашел
ответа, так как Таис уже вошла в храм. Царю не оставалось ничего иного,
как последовать за девушкой.
Оказалось, Таис знала не только фарси, но и местные обычаи. Минуя
застывших у двери жрецов - их бесстрастные бритые лица и белоснежные
одежды наталкивали на мысль о полной отрешенности от мира - гетера
извлекла из-за пояса тонкий прозрачно-зеленоватый платок и обернула его
вокруг головы таким образом, что совершенно скрыла нос и свой изящный
ротик.
- Сделай то же самое, - велела она царю, не оборачиваясь.
Тот хотел было рассердиться, но передумал и стал осматриваться в
поисках необходимого куска материи. Так как ничего подходящего под руку не
попадалось, царь сбросил с плеч великолепный пурпурный плащ искусной
работы Геликона, оторвал часть его и обернул драгоценной материей шлем,
оставив свободными лишь глаза. Края ткани, небрежно завязанной на затылке
свисали до середины спины, придавая царскому одеянию шутовской вид, и
Александр почувствовал себя несколько неловко. Опасаясь, что гетайры
заметят его смущение, царь швырнул остатки плаща на землю и поспешно
шагнул вслед за Таис. Его примеру последовали Гефестион, Кратер и
Птолемей, также пожертвовавшие своими плащами. Остальные предпочли
остаться снаружи.
Внутри храма, который, как оказалось, представлял собой попросту
огороженный высокой стеной двор, было пустынно. Здесь не было ни статуй,
ни украшений, ни жертвенных чаш и посвящений, столь обычных для эллинских
святилищ, не было фресок и драгоценной посуды, а также изображений
чудовищ, как в храмах Вавилонии, не было изящных каменных барельефов,
обычных таинственным святилищам Кемта. Единственным культовым сооружением
был расположенный посреди храма алтарь, на котором пылало девственно
чистое пламя. Языки этого пламени были прозрачны настолько, что сквозь них
были видны руки жреца, стоящего за алтарем. Как уверяли Александра
переметнувшиеся на сторону македонян парсийские вельможи, силу этому огню
давало горячее дыхание земли, вырывающееся из бездонных глубин,
расположенных дальше бездн Тартара.
Таис остановилась у алтаря и завороженно устремила взор на огонь.
Александр подошел к ней. Вначале он, как и девушка, глядел на пламя,
протягивавшее скользкие языки вверх, словно пытаясь взвиться в манящее
небо, затем перевел взгляд на Таис. В ее опушенных выгнутыми ресницами
глазах плясал багровый вихрь. Мешаясь с аквамарином глазных яблок, он
окрашивал очи девушки багровым туманом, в котором мелькали алые вспышки,
подобные стремительным молниям. Эти молнии пронизывали глаза гетеры
насквозь и оттого казалось, что они наполнены колдовской силой.
Раздался негромкий кашель. Александр и Таис одновременно повернули
головы. Рядом с ними стоял неслышно подошедший маг. Лицо его было
наполовину прикрыто повязкой, волосы блистали белизной. Парс отвесил
поклон и произнес короткую фразу.
- Он благодарит тебя, царь, что ты спас храм Ахурамазды от поругания,
- сказала Таис.
- Скажи ему, что владыка Азии заботится о любой вере, при условии,
что эта вера признает его царскую власть.
Таис хотела перевести ответ царя, однако маг опередил ее.
- Не стоит утруждать себя, красавица, я знаю язык эллинов.
- Вот как! - Александр принял слегка напыщенную позу, скрестив на
груди руки. - Я много слышал о твоей вере, маг!
- Мне ведомо, что идеи Заратустры известны эллинским мудрецам, в их
числе и светлому разумом Аристотелю.
- Верно. Учитель не раз говорил мне, что знаком с учением Заратустры,
но не захотел посвятить меня в его суть. Я так и не смог понять почему.
Вокруг глаз жреца появились морщинки, свидетельствовавшие о том, что
парс улыбается.
- Он опасался, что ты увлечешься этими идеями и твой поход обретет
совершенно иные цели.
- О чем ты?
- Пойдем. - Маг поманил царя рукой.
- Куда?
- В мой дом. Я объясню тебе суть откровений, какую пытался скрыть от
тебя Аристотель.
Александр заколебался.
- У меня были иные планы, жрец.
- Пойдем! - попросила Таис, коснувшись тонкими пальцами царской руки.
- Я просто ужас как хочу узнать, что собирается рассказать нам этот маг.
Говорят, они все великие волшебники!
- Не бойся, тебе не причинят вреда, - прибавил парс.
- Бояться? Мне? - Александр засмеялся. - Ступай вперед, жрец! Я лишь
скажу своим гетайрам, чтоб ждали меня у ворот храма.
Александр подозвал к себе стоявших неподалеку друзей и что-то
негромко сказал им. Глаза воинов посуровели, они с подозрением посмотрели
на мага, однако перечить царю не осмелились. Придерживая мечи, македоняне
пересекли храм и скрылись за воротами.
- Сюда, - сказал жрец и повел гостей в свой дом.
Право, мало кто б решился назвать это убогое жилище домом. Скорее,
это было похоже на каморку раба, не имевшую ко всему прочему крыши. Ее
заменяли небольшие, не шире фута карнизы, дававшие чисто символическую
защиту от солнца и еще меньшую от дождя. Посреди "дома" располагался
плоский камень, игравший роль стола, вокруг которого были разложены ветхие
куски ткани, предназначенные для сидения. Демонстрируя неприхотливость,
царь немедленно устроился на одном из них.
- Я знаком с философом Диогеном, самым бескорыстным из всех живущих.
Домом ему служит винная бочка, одеждой - ветхое рубище, а питается он
оливками и черствым хлебом. Когда я однажды спросил мудреца, желает ли он,
чтобы я для него что-нибудь сделал, сей Диоген ответил: подвинься, ты
загораживаешь мне солнце. Признаюсь, подобный ответ восхитил меня. Так
вот, бочка, в которой живет сей мудрый старик, может показаться дворцом по
сравнению с твоим жилищем.
Маг выслушал эту тираду и усмехнулся. Он уже избавился от своей
лицевой повязки, так что гости могли рассмотреть его лицо. То было лицо
аскета, познавшего сокровенный смысл жизни.
- Диоген - дешевый фигляр. Хотя ему нельзя отказать в мудрости и
цинизме.
- Однако, ты дерзок, маг! - сердито проговорил Александр. - Как твое
имя?
- У меня нет имени. Я ученик Заратустры. Зови меня так. - Меж слов
маг извлек из груды тряпья глиняный сосуд и показал его царю. - Вина?
У Александра давно пересохло во рту, но царь не желал в этом
сознаться. Вино предполагает долгий разговор, Александр же не думал
задерживаться в этом странном месте.
- Если оно такое же, как твой дом, то не стоит.
- Важен не внешний облик, а содержание, - нравоучительно заметил маг.
- Мой дом удобен мне. Здесь всегда веет свежий ветер, днем согревает
солнце, а ночью я любуюсь звездами. Я не могу предложить золотых кубков,
но смею заверить, мое вино куда лучше того, что хранится в дворцовых
подвалах.
С этими словами парс наполнил золотистой жидкостью три убогих
глиняных чаши. Александр осторожно пригубил напиток и нашел его
превосходным.
- Действительно, твое вино отменно! - признался он.
- Может быть, царь желает разбавить его, как это делают эллины? У
меня найдется чистейшая родниковая вода.
- Нет, я предпочитаю пить вино неразбавленным. В подтверждение своих
слов царь осушил чашу до дна.
Хозяин одобрительно кивнул.
- Я тоже употребляю сей божественный напиток в чистом виде. Не стоит
смешивать стихии. От этого они теряют свою первозданную силу.
Таис промолчала, но судя по выражению очаровательного лица, вино ей
тоже пришлось по вкусу.
Какое-то время все трое уделяли должное прекрасному напитку, затем
маг поставил чашу на пол и произнес:
- Теперь, если почтенные гости не против, пришло время посвятить вас
в тайны учения Заратустры. - Царь утвердительно кивнул и надел маску
задумчивости, словно желая показать, что он весь во внимании.
Маг взял прислоненный к стене бамбуковый посох и начертил на земляном
валу круг, разделив его последующим движением надвое.
- Мир состоит из двух частей, противоположных по сути. Как день и
ночь, огонь и вода, земля и воздух, живое и мертвое. И даже больше. Все
то, что я перечислил подразумевает наличие полутонов: утро, вечер, пар,
невесомая пыль, момент умирания, когда сердце не бьется, а мозг еще не
лишился последних желаний. Мир же подобен этому кругу, разделенному на две
половины, одна из которых черная, словно сажа, а другая - белее горного
снега. И грань между ними столь тонка, что не содержит полутонов. Это есть
грань! Мир есть противостояние двух враждебных сил, несовместимых друг с
другом, мир есть противостояние добра и зла. Черное и белое. Ахурамазда и
Ариман. Они вечно борются между собой и в этом заключена суть того мира, в
котором мы живем. Наш мир и существует лишь благодаря этой борьбе. Как
только она завершится, и злое начало исчезнет, в начале благом возникнет
новая суть, осененная появлением совершенного человека, поборовшего зло
ради добра. В этом суть истины.
- Я перебью тебя, маг, - лениво вставил Александр. - Мы, эллины,
считаем иначе. Нет ни добра, ни зла. Есть провидение и человек, покорный
этому провидению. И как провидению угодно, так и случится. А добро и зло
столь сильно перемешаны между собой, что трудно понять, что из них в том
или ином случае одерживает верх.
- Мне ведомы идеи мудрецов Эллады. Мы черпаем немало премудростей из
их учений, так же, как они используют мысли, порожденные устами
Заратустры. Мы не отрицаем судьбу. Мы лишь именуем ее временем. Изначально
время властвует над всем, но его власть ограничивается, когда возникает
добро и зло. Эти силы составляют душу человека и в зависимости от того,
какая одерживает верх, человек совершает добрые или злые поступки. Добро
делает человека мудрым, зло делает его сильным. В наш век существует зло и
это век силы, но когда данная сила породит человека, великого духом,
подобно Заратустре, то она превратится в мудрость и наступит век добра.
Лишь мудрый черпает силу от осознания своей мудрости. Лишь мудрый может
подчинить себе пороки и слабости. Лишь мудрый искоренит жестокость и
беззащитность. Придет сильный человек. Придет человек мудрый. Он будет
схож с нами телесной оболочкой, но разниться по внутренней сути. Его не
будут волновать ни золото, ни низменные страсти, ни власть. Он не будет
подвластен ни похотливым женщинам, ни блеску царской короны, ни жажде
славы. Он будет велик от осознания, что он тот, кому предназначено владеть
