горах свирепствовал холод, на дорогах - разбойники-фракийцы. Путь армии
был отмечен мириадами трупов. Лишь каждый второй воин из числа тех, кто
покинули Аттику после Саламина, добрался до Сард. Но это было уже неважно,
империя устояла.
Оставленный покорять Элладу Мардоний не бездействовал. На зиму он
отвел своих воинов в Беотию, где их ждали теплый кров и обильная еда.
Перезимовав и пополнив войско фессалийцами и фиванцами, Мардоний вернулся
в Аттику, заставив афинян вновь искать спасения на Саламине. Понимая, что
после ухода части великой армии силы враждующих сторон примерно
уравнялись, вельможа попытался расколоть неприятельскую коалицию. Он
предложил афинянам заключить мир, клятвенно обещая больше не трогать их
земли. Это был весьма расчетливый ход - разгромить оставшихся без
союзников спартиатов, а уж потом заняться афинянами. Однако последние не
клюнули на заманчивое предложение, хотя и предупредили лакедемонян, что
если те будут и впредь бездействовать, наблюдая за тем, как варварское
войско разоряет Аттику, то буле прислушается к предложению Мардония. Это
подействовало. Спартиаты прекратили бесконечные празднества и вышли из-за
укреплений Истма. Войско возглавил Клеомброт, а после его внезапной смерти
- Павсаний. Наученный горьким опытом Марафона Мардоний не решился дать
сражение на изобилующей холмами, скалами и оврагами земле Аттики и отошел
на Беотийскую равнину. Здесь он мог в полной мере использовать
преимущество парсийской конницы. Эллины после небольшой заминки, вызванной
необходимостью дождаться опаздывающие ополчения, последовали за вражеским
войском. Сначала они стали в предгорьях Киферона, затем переместились на
более удобную позицию поближе к Платеям. Войско Мардония неотступно
следовало за неприятелем. И вот уже десять дней враги стояли друг против
друга, не решаясь начать битву. И вот уже десять дней Мардоний приходил в
шатер Таллии и донимал ее упреками.
Ионийка по одной ей известной прихоти не пожелала последовать с
Ксерксом, а осталась при войске Мардония. Царь тогда долго уговаривал свою
бывшую наложницу, но применить силу отчего-то не решился. О, теперь
Мардоний понимал отчего. Девушка осталась и вела неприметный образ жизни,
общаясь по преимуществу со своими слугами. Она терпеливо выслушивала
упреки Мардония, становившиеся день от дня все более резкими. Вельможа
простил этой женщине и царя, и Артабана, он желал вновь обладать ею, но
Таллия лишь смеялась над мужской страстью.
- Ты похож на похотливого быка!
- Пусть, - отвечал Мардоний. - А ты грязная шлюха. На кого ты
работаешь?
Таллия сделала удивленное лицо.
- О чем ты?
Мардоний пристально посмотрел в небесно-голубые глаза, девушка
спокойно выдержала этот взгляд. Тогда вельможа начал говорить.
- Я посылал своих людей в Лидию и Византий. Они выяснили, что там
ничего не знают о тебе. Нет никакого купца, который помнил бы о маленькой
красивой девочке, рабыне из Византия, а в самом Византий никто не знает о
дочери Гистиэя. Мои люди говорили с доверенным слугой казненного тирана и
тот поклялся, что у Гистиэя не было детей от связей с византийскими
женщинами и что у него не было наложницы, взятой с понтийского корабля.
Так что ты не дочь Гистиэя.
- Ну и что? - с усмешкой поинтересовалась Таллия.
- Кто же в таком случае ты?
- Какая тебе разница?
Мардоний ощерился жестокой улыбкой.
- А быть может ты враг царя и нашего государства?
- И что же? Чего ты хочешь: разоблачить меня или моей любви?
Вельможа на мгновение заколебался, а затем хрипло выдавил:
- Любви.
- То-то же! - Таллия звонко рассмеялся. - Я подумаю об этом.
- Ты не поняла, - зловеще процедил парс. - Я могу в любой момент
распять тебя на кресте как опасную заговорщицу, покушавшуюся на жизнь царя
и его эвергетов. Так что... - Вельможа подошел к Таллии и взялся рукою за
ее подбородок. - Решай, красотка! Ах!
Вскрикнув, Мардоний согнулся, потому что девушка резко ударила его
ногой в пах. Затем крепкая ручка схватила вельможу за волосы. Сильный
рывок - и парс уперся лицом в один из вертикальных столбов, на которых
держался шатер. Неведомо, что Таллия намеревалась предпринять дальше, но в
этот миг за легким пологом раздался деликатный кашель. Услышав его,
ионийка отпустила вельможу. Едва он выпрямился и пригладил рукой волосы,
как в шатер ворвался Артабаз, ближайший помощник Мардония.
- Сиятельный! - закричал он, не тратя время на приветствия. - Эллины
оставили свой лагерь и отступают!
При этом известии Мардоний преобразился. Он расправил плечи, глаза
его засверкали.
- Трусы! Наконец-то они показали свое истинное обличье! Настичь их и
уничтожить! За мной!!
Подчеркнуто не глядя на Таллию, Мардоний выскочил из шатра, однако
Артабаз последовал за ним не сразу. Убедившись, что Мардоний не вернется,
мидянин подошел к девушке и заключил ее в объятья. Таллия в ответ положила
руки на плечи военачальника, нашла его губы и впилась в них поцелуем. Он
был бесконечен. Когда девушка отстранилась, Артабаз покачнулся, словно
готовый потерять сознание. Таллия слегка хлопнула его по щеке.
- То, что ты получишь после, будет во много раз слаще. А теперь
запомни: что бы ни случилось, твой корпус не должен сделать ни шагу
вперед. Слышишь, ни шагу! - Глотая слюну, Артабаз кивнул головой. - А
теперь иди! Мардоний, верно, уже заждался своего преданного друга. Иди!
Артабаз повиновался. Как только он исчез за шелковой тканью, Таллия
беззвучно рассмеялась.
Смех этот был страшен. Так смеются несущие смерть. То был прекрасный
бокал смерти.
Упрямца звали Амомфарет. Командуя шестьюстами таких же упрямцев,
морой [мора - отряд спартиатов численностью 400-900 человек] из Питаны
[Питана - один из пяти округов Спарты], он наотрез отказывался отступать,
заявляя, что предпочтет умереть, но не опозорит доблестной славы предков и
мужей, полегших в ущелье.
- Мы будем достойны памяти павших в Фермопилах!
Питанетов уговаривали. Сначала Павсаний и его помощник Еврианакт,
возглавлявшие войско, а затем к спартиатам присоединился афинянин Аристид,
муж доблестный и мудрый. Здравый смысл был на их стороне. Позиция, которую
занимало эллинское войско, оказалась не слишком удобной. Парсийские
всадники денно и нощно беспокоили сторожевые посты, осыпая эллинов
калеными стрелами. Конные разъезды блокировали все дороги, совершенно
перерезав сообщение. Так на днях бактрийцы захватили обоз с зерном, мясом
и оливками, шедший из Мессении, лишив войско необходимого провианта. Но
самое неприятное случилось накануне: по подсказке злокозненных беотийцев
мидийская конница засыпала источник, снабжавший питьевой водой армию
эллинов. Теперь для того, чтобы набрать воды, приходилось посылать воинов
к Асопу. Пока одни наполняли амфоры, другие отбивали атаки быстрых
всадников-массагетов. После каждой подобной вылазки эллины недосчитывались
двух, а то и трех десятков воинов. Все это было в высшей степени
неприятно, и военный совет решил, что войску надлежит отойти к храму Геры,
где были и вода, и защита от стрел, и дорога, по которой можно было
подвезти продовольствие. Коринфяне и аркадяне уже выступили в путь,
афиняне оставляли лагерь, и в этот миг питанеты вдруг заявили, что
отказываются отступать. Это случилось вечером. Всю ночь Павсаний и
Еврианакт уговаривали гордецов, взывая к их разуму. Амомфарет и его
товарищи, отвечая, напоминали о славе и чести, и еще о законе, который
запрещал спартиатам оставлять поле битвы иначе как победителями.
Закончилось все это ссорой. Предводитель питанетов бросил под ноги
Павсания камень, а тот обозвал Амомфарета исступленным безумцем и приказал
начать отступление.
Солнце было уже на локоть от горизонта, когда спартиаты и афиняне
вышли из лагеря. Питанеты с презрением смотрели на своих товарищей, что,
пряча глаза, проходили мимо, оставляя врагу поле битвы. Однако, когда все
эллины ушли, питанеты забеспокоились. Одно дело сдерживать парсов в узком
ущелье, где каждый защитник стоит сотни врагов, другое - сражаться в
чистом поле, имея дело со всадниками и превосходно стреляющими лучниками.
Посовещавшись, питанеты решили последовать за войском. Гордость помешала
им покинуть лагерь сразу. Они выждали какое-то время, прежде чем вышли на
протоптанную тысячами ног тропу. Шедший во главе колонны Амомфарет нарочно
замедлял шаг, словно не желая признаться себе, что отступает вместе с
прочими. Питанеты достигли святилища Деметры, когда на них напали
варвары...
Всегда было так - если врезаться конной лавой в ряды отступающего
войска, оно неминуемо обращается в бегство. Так было всегда. Но на
востоке, где сам факт отступления равносилен признанию поражения. Враг
пятится и остается лишь добить его, бросив в погоню визжащих, пускающих
стрелы всадников. Однако в этот раз парсы имели дело с эллинами, для
которых ретирада была обычным маневром, нередко подготавливающим будущую
победу.
Питанеты не побежали. Они быстро перестроились в фалангу и встретили
первый наскок конницы. Всадники-массагеты вначале пытались расстроить
шеренги спартиатов стрелами, затем атаковали с мечами и сагарисами. Однако
стена копий остановила горячих степных витязей. Скакуны вставали на дыбы и
сбрасывали всадников наземь. Не успевал варвар подняться, как в его
защищенную лишь войлочным доспехом грудь вонзались меч или копье. Не
ожидавшие подобного отпора кочевники обратились в бегство. На смену им
спешили отряды бессмертных, парсийских и мидийских всадников,
беспорядочные толпы пехотинцев.
Вся мидийская рать покинула лагерь и устремилась вдогонку за
отступающими эллинами. Мидяне наступали в полном беспорядке, напрочь
лишенные общего командования и четкого плана действий. Воинственный
настрой придавал атаке варваров мощь, но то была мощь волны,
обрушивающейся на базальтовый утес. Одна-две неудачи, и подобная волна
возвращается в морское лоно, испуганно замирая в глубине.
Павсаний - он не бросил питанетов на произвол судьбы и вместе с
основными силами спартиатов поджидал их близ храма Деметры - понял это
первым и решил принять бой. Послав гонца к афинянам, которые по его
расчетам должны были находиться неподалеку, он велел спартиатам готовиться
к битве. Пока жрецы приносили жертвы, три тысячи гоплитов-тегейцев пришли
на помощь питанетам. Сообща отразив еще несколько конных атак, смельчаки
присоединились к основным силам, которые выстраивались в фалангу на
поросшем кустами холме прямо у святилища Деметры.
Вид, открывающийся отсюда, поражал своим грозным великолепием. Из-за
высоких порыжелых холмов, окружавших русло Асопа, - казалось, из-под
земли, - вырастали бесчисленные полчища варваров: облаченные в блестящие
доспехи бессмертные, схватки с которыми опасались даже спартиаты, парсы и
мидяне, несшие большие круглые щиты, вооруженные по эллинскому образцу
лидийцы. Справа, напротив того места, где находились афиняне, мерно
ступали фаланги беотийцев и фессалийцев. Меж неровных колонн пехоты
скакали отряды всадников - бактрийцев, парсов, индийцев, мидийцев,
массагетов, поднимая пыль неслись колесницы. Все это воинство расползалось
по обе стороны горизонта, захлестывая оборонительные позиции эллинов.
Однако последним было не до созерцания этой военной стихии, они
лихорадочно готовились к битве. Вскоре на холме выросла фаланга, правый
