которое правит большей частью мира (Аттила имел в виду самого себя).
Противоречивого человека, который подвергает мечу и огню целые города,
разоряет страны, но делает это из государственной необходимости, а не
личной жестокости. И вот теперь люди увидят новую черту его характера, о
существовании которой даже не подозревали. Великодушие. Послание известит
о помиловании оставшихся. Столь неожиданное милосердие потрясет всех. Эти
восемь будут испытывать чувство безмерной благодарности. Собравшаяся толпа
заревет от восторга. Они даже забудут, что им не дали посмотреть еще на
восемь казней.
Энтузиазм Аттилы захватил и Гизо.
- Великий Танджо! - воскликнул он. - Это потрясающе. Такими деяниями
великий правитель укрепляет верность своих подданных. Вся империя будет
превозносить тебя.
Аттила кивнул.
- Но они поймут, что мое великодушие не есть поощрение дальнейшего
неповиновения.
- Урок будет столь же поучительным, что и десять отрубленных голов, -
Гизо помолчал, прежде чем продолжить. - Разумеется, в коробку, из которой
будут тянуть жребий, положат девять листков с именами.
Аттила, вновь возобновивший хождение вдоль стола, резко остановился,
посмотрел на слугу.
- Что ты хочешь этим сказать?
Резкость тона заставила Гизо помедлить с ответом.
- О, король, я подумал, что нет нужды идти на риск. Вдруг слепой
жребий назовет среди двух несчастных и отца прекрасной Сванхильды?
- Ты думаешь, я способен на обман?
- Какой же это обман, великий король. Эта очаровательная женщина
женщина обожает своего отца. Благодаря тебе ей не придется оплакивать ее,
ничего больше.
Странное изменение произошло с правителем гуннов. Мистический огонь
зажегся в его глазах.
- Гизо, ты был со мной, когда я принес на курултай моих вождей меч,
дарованный мне богами, меч Марса. Он мог быть найденлишь в степях, где
паслись табуны гуннов? Теперь он принадлежал мне, что означало лишь одно:
бог войны коснулся моего плеча. Я и только я должен был с этого момента
править гуннами и более не делить власть с моим братом Бледой. Ты, как и
я, знаешь, что в тот миг моя судьба висела на волоске. Вдруг они бы не
поверили в божественное происхождение меча? Тогда умер бы я, а не Бледа, и
мир не дождался бы появления великой империи. В тот день я пошел на риск.
И сейчас готов положиться на волю жребия.
Гизо, конечно, знал, откуда в действительности взялся меч Марса. Но
не счел возможным противоречить своему господину.
- Да, великий владыка! Ты всегда прислушивался к голосам, которые
шепчут лишь в твое ухо и никому более.
- Так как ты мог тогда подумать, что сегодня я решусь на обман? -
воспросил Аттила. - Слишком многое поставлено на карту. Это ослепительное
дитя, страсть к которому удивляет меня самого, станет моей женой, если ее
отец останется жив. Если же жребий укажет на него, - вновь глаза Аттилы
полыхнули мистическим огнем, - тогда я пойму, что ей не суждено стоять
рядом со мной и править миром, который покорят мои армии, - он встретился
взглядом с Гизо. - В государственных делах я могу лгать и обманывать, дабы
достичь поставленной цели. Тут дело другое. Я должен помнить о движущих
мною высших силах. Не разгневаются ли они, если я возьму это решение на
себя? Нет уж, пусть оно остается за ними.
- Но ведь так легко, господи мой, достигнуть нужного результата, - не
унимался Гизо. - Ты жаждешь принцессу. Так позаботимся о том, чтобы она
стала твоей.
Аттила покачал головой.
- Я тебе все сказал. Более не докучай мне, Гизо. Да и мои шансы
велики. Пять к одному, - он указал на лежащие на столе бумаги. - Возможно,
я буду занят, когда прибудет Всегда-одетый. От новобрачной не так-то легко
оторваться. Встреть его и препроводи сюда. Скажи ему, что мои
военноначальники не смогли найти способ перебросить армии с востока. Он
поймет, чего я от него жду. А сейчас пошли ко мне Онегезия.
Когда Аттила поделился с Онегезием новым планом, тот также предложил
опустить в ящик листки с девятью именами. Вновь императору пришлось
объяснять, что он не волен вмешиваться в действия высших сил. Но Онегезий
подумал, что он лучше знает, чего хочет Аттила. "В ящике будут листки с
девятью именами, - сказал он себе. - Я не хочу, чтобы вина пала на меня,
если Аттиле не повезет со жребием".
3
Лагерь Аттилы, как он называл свою столицу, лежал на равнине между
Дунаем и Тисой, вдали и от воды, и от гор. На то были две главные причины.
Гунны лучше всего сражались конными, а потому открытые пространства
позволяли с наибольшим эффектом использовать ударную мощь их конницы. Этот
довод с лихвой перекрывал все остальные, так что летом раскаленные лучи
солнца немилосердно жгли торопливо построенный город, в котором не было ни
единого деревца, а зимой холодные ветры тоскливо завывали у его деревянных
стен.
Вторая состояла в том, что эта земля называлась Великим маршем и
населяли ее маркоманни, смелый народ, так и не покоренный римлянами. И
вождь, готовивший атаку на город на Тибре, не мог выбрать лучшего места
для своей штаб-квартиры, чем равнина, не знавшая тяжелой поступи римских
легионов.
Хотя армии, собираемые Аттилой, находились в палаточных городках к
западу и вдоль реки, неизбежность войны превратила лагерь в бурлящий
город. Жены императора, выглядывающие из-за стен, видели тысячи
наводняющих улицы солдат. Тут были золотоволосые богатыри с севера, один
вид которых заставлял учащенно биться сердца черноглазых женщин, делящих
одного мужа на всех, конные гунны, маленькие темнокожие мужчины с востока
в белых бурнусах, бьющихся о голые ноги, с правой рукой, всегда лежащей на
рукояти изогнутого клинка. Тысячеголовые табуны лошадей паслись вокруг
города. И его жителям часто казалось, что Аттила и его военноначальники
больше думают о кормах для лошадей, чем о припасах для них. Но никто не
жаловался. Все понимали, что скоро каждому из них достанется жирный кусок
от брошенного на разграбление мира. "Женщина, - говорили многим мужья, -
скоро ты будешь спать со мной в кровати, на которой возлежал пьяный
римский император". Они говорили и драгоценностях и дорогих тканях,
которые достанутся им, о золотых чашах, из которых они будут пить
выдержанные вина, о рабах, которые будут повиноваться мановению их пальца.
"Скоро, - похвалился как-то Онегезий, - прислуживать мне будет римский
сенатор. И я не пожалею кнута для его жирной, белокожей задницы".
Во второй половине того самого дня, когда Аттила приговорил к смерти
десять непокорных правителей и влюбился в дочь одного из них, у въездных
ворот трижды пропела труба. Мужчины и женщины, позабыв обо всем, с
радостными криками бросились к воротам. Они знали, что их там ждет: в
город прибыл караван Микки Мидеского.
Микка был загадкой для всех, даже для Аттилы и Онегезия, которые
давно пытались вызнать правду о его происхождении. Старый, высокий, с
серебряной бородой, гордым взглядом, Микка обладал энциклопедическими
познаниями. Он всегда улыбался и щедро раздавал подарки. Во всем известном
мире люди хорошо отзывались о Микке и с распростертыми объятьями встречали
его караваны. А по окончании торгового дня усаживались кругами вокруг него
и слушали длинные истории, которые он так любил рассказывать. Как
рассказчику Микке не было равных. С первого до последнего слова люди
слушали его, затаив дыхание.
Торговля шла у него более чем успешно, и многие полагали, что он
безмерно богат. Караван состоял из двух десятков навьюченных лошадей и
полдюжины четырехколесных фургонов, расписанных яркими цветами. Микка
продавал драгоценности, ткани, шелка с Востока, разнообразное оружие,
лекарства и волшебные снадобья, сладости и сушеные фрукты. Он объездил
весь мир. Его видели в Константинополе и Риме, в Антиохии, Алеппо,
Иерусалиме, в Галлии и Испании. Трижды в год он наведывался в столицу
Аттилы, точно в назначенный срок, ни раньше и не позже. Ходили слухи, что
ему принадлежат караваны, курсирующие на Дальний Восток и обратно, а также
торговые лавки во всех крупных городах.
Караван не вошел в ворота, за которыми находились владения Генизария,
но расположился неподалеку от них. Фургоны выстроились полукругом. Из
щитов и стоек тут же соорудили длинные столы. На них вывалили привезенный
товар. Вновь пропела труба, и народ хлынул сквозь ворота.
Гунны уже не пасли свои стада и табуны. Они обрели власть и
могущество. Но сердцем остались кочевниками. Они были несведущи в ремеслах
и ничего не умели делать руками. Кое-как пошитая одежда из шкур животных
более не устраивала их, им хотелось одеваться в парчу, шелк, бархат. Все
это они могли только купить, а потому приход каравана Микки играл важную
роль в их жизни. Они осадили столы, яростно торгуясь с помощниками Микки.
Сам же Микка устроил представление для детей. Когда они собрались
вокруг него, он поднял руки, показывая, что они пусты. Затем в одной из
них внезапно появился кусок эластичной кожи. Микка надувал его до тех пор,
пока он не превратился в голову Билбила, бога Зла, с длинным носом и
раздвоенным хвостом. Завязав шарик, Микка подбросил его над головами
детей. За первым шариком последовал второй, третий, четвертый... И дети
разбежались за ними с криками: "Билбил, спускайся! Дай мне подержаться за
твой длинный нос!"
Горожане с интересом наблюдали за фокусами Микки. Появились головы и
над забором Двора королевских жен. Милашки Аттилы знали, что Микка придет
к ним лишь после того, как облегчит кошельки остальных горожан. Двор
королевских жен никогда не приносил прибыли. Аттила держал их в строгости,
так что купить они могли какие-то мелочи да и то за собственные деньги.
Дворец Аттилы, отгороженный от города высокой деревянный стеной, не
поражал размерами. Над воротами развевались знамена покоренных гуннами
государств, а над ними гордо реял королевский штандарт Аттилы, с
изображение Серого Турула. Все материалы для строительства дворца были
доставлены издалека. Большую его часть занимал обеденный зал, в котором
Великий Танджо трапезничал со своими приближенными. В конце зала
находилось возвышение, отделенное от зала тяжелыми занавесками. Там Аттила
спал на огромной квадратной кровати, захваченной его дядей Ругиласом в
каком-то византийском городе и привезенной сюда на повозке, запряженной
шестью лошадьми. Под возвышением размещалось несколько небольших комнат, в
одной из которых великий правитель занимался делами своей необъятной
империи.
В ней он и сидел за мраморным столиком, в свое время украшавшим
какой-нибудь греческий дворец, погруженный в раздумья. Увидев вошедшего
Гизо, Аттила недовольно нахмурился.
- Он пришел, - объявил слуга. - Стоит и смотрит на кровать. Наверное,
гадает, спят ли в ней все жены одновременно.
- О ком ты?
- О ком я? Естественно, об этом сладкоголосом старикашке. Ястребе,
рядящемся в тогу голубя. О Микке Медеском.
- Пригласи его сюда, - пробурчал Аттила, не поднимая глаз.
- С ним еще один человек. Я вижу его впервые. Он хочет увидеть тебя
первым.
- Пусть будет так.
Но Гизо и не думал уходить.
- Женщину в шлеме не примешь за солдата. Этот носит цвета слуги
Микки, но сразу видно, что к каравану он не имеет ни малейшего отношения.
Так кто он? Чего он хочет?
- Приведи его, и я все выясню сам, - резко бросил Аттила.
Гизо привел невысокого мужчину в тунике из грубой ткани с широкими
