низшем классе рабской иерархии при дворе Аэций связаны, за исключением
нескольких жутких эпизодов, с едой. Его постоянно мучил голод. Кормили
рабов дважды день. Утром давали какое-то подобие каши из разваренной
пшеницы, которая насыщала, но не отличалась изысканным вкусом. Во второй
половине дня трапеза состояла из толстого ломтя хлеба с мясными обрезками
или кусочком козьего сыра и кружки кислого вина.
И уж совсем становилось Николану невмоготу, когда его вместе с
другими рабами отправляли на кухню: такое случалось, когда Аэций принимал
гостей. Тут уж вид и запах блюд просто сводили Николана с ума. Много раз
помогал он в приготовлении блюд для этих гаргантюанских пиров, на которые
диктатор приглашал знатных римлян. Однажды ему поручили набивать
внутренности медведя, целиком насаженного на вертел, копчеными сосисками.
В другой раз послали к кондитерам, работающим вдали от пышущих пламенем
печей, в которых жарилось мясо. Он провел несколько часов в окружении
засахаренных фруктов, миндаля, свежеиспеченных тортов и пирожных. Как же
хотелось схватить что-нибудь из этой вкуснятины и засунуть в рот. К
счастью для Николана, он никогда не поддавался искушению. Не одна пара
острых глаз присматривала за рабами и часто даже попытка покушения на еду
Аэция сопровождалась криками "Вор" или "Птицы на вишне". Наказание не
отличалось разнообразием. Первое нарушение каралось пятью ударами кнута,
второе - десятью.
Приговор приводился в исполнение незамедлительно. Сначала трижды
звенел Колокол наказаний, и все рабы, не занятые в тот момент на каких-то
работах, собирались в кухонном дворе. Виновный раздевался до пояса и
опускался на колени. Высокий евнух из Нумибии брал кнут. Владел негр
кнутом блестяще, так что при желании мог обвить его вокруг тела, не
вызывая никакой боли. Но гораздо чаще, если он недолюбливал провинившегося
или тот был ему безразличен, кнут из буйволиной кожи обжигал согнутую
спину, словно раскаленный прут.
Первое наказание Николан перенес достаточно легко. Во всяком случае,
ему удалось сдержать крик. Второй раз ему повезло меньше. Ему сообщили,
что его мать умерла. Ее жизнь оборвалась через полмесяца после того, как
ее продали богатому старику. Она не вняла предупреждению Тригетия, а
потому ее подвергли порке, после которой она и отдала Богу душу.
Опечаленный сын не смог сдержать эмоций, и когда бейлифу [домоправителю]
доложили о выкрикиваемых юношей угрозах, тот прибегнул к испытанному
методу, назначив Николану десять ударов. В этот раз евнух бил со всей силы
и после того, как кнут в десятый раз опустился на плечи и спину Николана,
он потерял сознание. Его отправили в дворцовую больничку, где он несколько
недель приходил в себя.
Со временем он поднялся на более высокую ступень рабской иерархии, во
многом благодаря сноровке, проявленной в порученной ему работе. Теперь он
уже не спал в подвале на всегда влажном соломенном матрасе. У него была
своя кровать в длинной комнате, где жили еще семьдесят рабов. Рядом
находилась ванная, где могли одновременно мыться полдюжины взрослых.
Женщины пользовались ею до двух часов дня, мужчины - после двух. Ел он
теперь, в той же компании привилегированных рабов, в каменном зале,
примыкающем к кухне. Кормили лучше, но еда была столь же однообразной.
К удивлению Николана, его заинтересовали разговоры за столом.
Предпочтение отдавалось двум темам: дворцовые дела и возможности
заработать побольше денег. В последнем случае речь шла о наиболее
эффективном использовании peculium, вознаграждении, которое им разрешали
получать и оставлять у себя. Иногда говорили о мировой политике,
искусстве, религии, философии. Николана поражала эрудированность некоторых
рабов. Сравнивая их разговор с тем, что он слышал наверху, в большом
обеденном зале, где пировали господа, он не мог не отметить, что рабы куда
более умны и остроумны, чем купающиеся в роскоши хозяева мира.
Поначалу Николана определили к переписчикам. Порученную ему работу он
выполнял столь быстро, что его перевели в секретари. И наконец, ему стал
диктовать сам Аэций. Высокий, никогда не улыбающийся римлянин, несомненно,
узнал его (он не забывал увиденных лиц), но не подал и виду, что знаком с
Николаном, когда тот в первый раз вошел в его кабинет. Скоро, однако,
стало ясно, что работой Николана он доволен. Еще через неделю Аэций
диктовал только ему.
Диктовал Аэций быстро, начиная со слов "Письмо" или "Записка", после
чего следовала череда связанных предложений. Иногда он замолкал, потирая
кончик носа, но обычно доходил до последней точки, не останавливаясь.
Чтобы угнаться за ним, пальцам молодого раба приходилось двигаться с той
же скоростью, что и ногам солдата атакующего легиона.
Благодаря частому пребыванию в кабинете Аэция, из окна которого
открывался прекрасный вид на Вечный город, Николану стал известен один из
секретов диктатора Рима. Зная о презрении, которое испытывали к нему
патриции, Аэций намеревался возвыситься над ними, разведясь с женой и
женившись вновь на сестре императора, юной и жизнерадостной принцессе
Гонории.
Аэций обсуждал свой замысел с несколькими ближайшими помощниками,
сенаторами, военачальниками, чиновниками. Говорили, разумеется, шепотом,
но никто не таился от сидевшего в углу, за маленьким столиком секретаря.
Он был рабом, а потому под угрозой жесточайшего наказания, не имел права
говорить о том, что касалось его господина. Так что, обсуждая дальнейшие
действия, они не обращали на него ни малейшего внимания.
Николан также не вникал в их разговоры. Да и какое, собственно, было
ему дело до планов его господина породниться с императорской семьей? Все,
что происходило в этом гордом и богатом городе, центре коррупции и
лицемерия, все, что он слышал и видел, лишь усиливало его ненависть к Риму
и римлянам. Однажды он сказал себе, что Рим похож на умирающего
прокаженного, в сверкающих шелках и с короной на голове. Фраза эта запала
ему в память, и он часто повторял ее про себя, гордясь, что сам придумал
ее.
Люди, с которыми советовался Аэций, вроде бы одобрили его идею. Этот
союз, говорили они, значительно упрочит его положение. Лишь один выразил
сомнения.
- А как же старуха? - спросил он. - Ты никогда не получишь ее
согласия.
На это Аэций лишь улыбнулся.
- Не будет для меня большего удовольствия, чем перепрыгнуть через ее
голову. Я все улажу с императором до того, как она прослышит об этом.
Вскорости было объявлено, что принцесса Гонория, жившая вместе с
высланной в Равенну матерью (произошло это после возвышения Аэция, к
которому перешла вся полнота власти), приедет в Рим. Аэций тут же начал
искать подходящий подарок для высокой гостьи. Он вызвал лучших ювелиров,
но их предложения ему не понравились. Их воображение не шло дальше колец,
ожерелий, браслетов, которые стоили бы баснословные деньги, но не принесли
бы желанного эффекта. Так получилось, что в это время в Риме находился
Микка Медеский, прослышавший о затруднениях Аэций. Николан сидел за своим
столиком в кабинете диктатора, когда туда ввели Микку. Купец держал под
мышкой какой-то сверток.
- О великий Аэций! - воскликнул Микка, поклонившийся, едва переступив
порог. - Мне сказали, что ты ищешь подарок, и я подумал, что могу помочь.
У меня есть то, что тебе нужно.
Суровое лицо Аэция чуть смягчилось.
- Мне действительно нужен очень необычный подарок. И я в отчаянии от
того, что не могу его найти.
- Если господин мой Аэций позволит показать то, что я принес... -
Микка приблизился к мраморному столу, за которым Аэций каждый день
проводил много часов. Положил сверток и начал разматывать шелк. Внутри
оказался высокий сосуд удивительной красоты, не с одним, а с четырьмя
носиками. Из белого камня, украшенный великолепными рубинами, на
серебряной подставке. Красота его поразила даже Аэция. По всему
чувствовалось, что сосуд очень древний и имеет богатую историю.
- Для чего он предназначен? - спросил, наконец, Аэций.
- Смотри, господин мой, - Микка коснулся одного из носиков и из
сосуда брызнула ароматная жидкость. - Это бальзам. Внутри сосуд разделен
на четыре отделения, с разными духами в каждом. Это... - Микка запнулся,
любуюсь принесенной диковиной, - господин мой Аэций, старинный сосуд.
Доставили его с Востока и я слышал, что он принадлежал императору Китая.
Признаюсь, доказательств тому у меня нет. Сделан он из белого нефрита,
украшен, как ты видишь сам, великолепными рубинами, - он помолчал. -
По-моему, лучшего подарка не найти.
Аэций, похоже, согласился с Миккой. Он поднялся и обошел стол, дабы
осмотреть сосуд со всех сторон. Он даже улыбнулся, что случалось с ним
чрезвычайно редко.
- Какова цена? - спросил он.
- Цена, господин мой, очень высока, - вкрадчиво проворковал Микка. -
Скажем так. Ценой будет твое неизменное ко мне доверие. Твое согласие
взять этот сосуд - большая честь для меня. Если он тебе нравится, он твой.
Я с радостью отдаю его. Ни о какой другой форме оплаты не может быть и
речи.
После ухода Микки Аэций долго не мог оторвать глаз от сосуда, а затем
принялся за сопроводительное письмо. Слова он подбирал с особой
тщательностью, так что времени на это ушло немало. Чувствовалось, что этот
человек, перехвативший бразды правления империей у безвольного императора
и его честолюбивой мамаши, настроен более чем решительно в своем
стремлении породниться с августейшей семьей. Разве сама Плачида второй раз
не вышла замуж за Константия, генерала-иллирийца, военные заслуги которого
не шли ни в какое сравнение с победами одержанными им, Аэцием? И, тем не
менее, Константий делил императорский престол с братом Плачиды, которой
был пожалован титул Высочайшей правительницы. Так почему история не может
повториться вновь?
Взгляд, брошенный на уминающего завтрак Ивара, напомнил Николану о
том дне, когда он впервые увидел высокого бритонца. Он улыбнулся, и его
друг, на мгновение оторвавшись от еды, ответил ему тем же.
В дополнении к нефритовому сосуду Аэций решил послать множество
мелких подарков: драгоценные безделушки, восточные ткани, а также фрукты и
цветы. Каждый подарок укладывался на зеленую бархатную подушечку. Николан
попал в число рабов, которым поручили нести подарки. По этому случаю их
обрядили в белые туники с зелеными полосами, поперечной на груди и
круговой по подолу, и в новые сандалии с зелеными завязками. Всем подробно
объяснили, что от них требуется.
Их ввели в зал в императорском дворце, в котором через несколько
минут появилась и принцесса, сопровождаемая служанками и придворными. Она
перемолвилась несколькими словами с молодым офицером, передавшим ей письмо
Аэция. Николан был выше большинства рабов, а потому его поставили в самый
конец. На его подушечке лежал флакон с натуральным нардом, редким и
дорогим ароматическим веществом. К его удивлению, его разбирало
любопытство. Очень хотелось посмотреть, какая из себя принцесса Гонория.
Он увидел стройную девушку с огромными глазами. Она часто улыбалась
и, судя по всему, ей очень понравился нефритовый сосуд. Произвел на
принцессу впечатление и офицер, с курчавыми черными волосами и
мужественным загорелым лицом. Когда он преклонил перед ней колено, ее веер
коснулся его плеча. На одно мгновение, как бы случайно. Наконец, пришла
очередь Николана подняться на три ступени и встать на колени перед
принцессой, низко наклонив голову. От красоты девушки у него перехватило
