для продолжительных путешествий. Странно, Михаил Сергеевич,
обожавший роскошь и комфорт, не мог более или менее сносно
оборудовать свой самолет. Поэтому в 93-м году Ельцин принял
решение подготовить самолет президента России на базе нового
ИЛ-96. Управление делами выделило полмиллиона долларов, и
вскоре руководитель Государственной транспортной компании
"Россия" продемонстрировал обновленный за эти деньги салон.
Внутреннее пространство пассажирского отсека было
разделено хлипкими картонными перегородками на комнаты,
которые мне напомнили кабинки для примерки одежды в
универмагах. Недостаток дизайна, видимо, должны были
компенсировать развешанные повсюду кокетливые занавески. Но
особенно нас поразила широкая двуспальная кровать - смотрелась
она на фоне скромного интерьера как рояль в огороде.
- А где президентский санузел? - начал с вопроса по
существу Павел Бородин, управляющий делами президента.
- Во втором салоне.
- Это что же, Борис Николаевич должен через весь самолет
бегать в общественный туалет?!
Руководитель компании оказался находчивым человеком и с
ходу предложил оригинальный вариант - рядом с кроватью
поставить персональный биотуалет для президента. "За
занавесочкой", - добавил про себя я.
После провалившегося проекта реконструкции мы с Бородиным
съездили на завод в Швейцарию, где делают салоны для
президентов, шейхов, королей и просто состоятельных клиентов.
Продемонстрированные образцы салонов понравились, и мы
пригнали на этот завод ИЛ-96. Внутри он был абсолютно пустым.
По эскизам сына русского художника Ильи Сергеевича Глазунова -
Ивана - швейцарцы сделали изумительный интерьер. В новом
самолете можно было работать и жить не менее комфортно, чем в
Кремле. Теперь появились душевые кабины для президента и
персонала, две спальни, зал для совещаний на 12 человек,
просторные кресла для сопровождающих. В ту пору мы планировали
визит в Австралию и радовались, что полетим на другой
континент без бытовых неудобств. Сопровождающие нас врачи тоже
ликовали - наконец-то появилось место для сложного,
громоздкого медицинского оборудования.
Комфорт в полете был не основной причиной наших стараний.
Внешний вид и внутреннее убранство самолета - это одна из
составляющих престижа президента России.
...Но тогда, в Америке, мы разместились в горбачевском
ИЛ-62. Самые важные члены делегации рассаживались в салоне
первого класса. Он вмещал восемь персон.
Президентские апартаменты тоже выглядели скромно: тесная
раздевалочка, умывальник, унитаз, коридор с двумя узкими, как
в поезде, кроватями и откидным столиком. Был и общий салон, в
котором вдоль стен опять же стояли узкие диваны - на них
иногда кто-нибудь спал во время дальних перелетов.
Обычно до взлета мы все, словно по команде, переодевались
в спортивные костюмы. Часто сопровождающие президента члены
делегации не умещались в первом салоне, и шефу протокола -
Владимиру Шевченко предстояло определить, кому покинуть первый
салон и перейти на менее удобное и престижное место.
У меня с Виктором Илюшиным места были постоянными - мы
сидели напротив друг друга. Перед глазами маячила кнопка
"вызова", она была между нами. Если Борис Николаевич хотел с
кем-нибудь из нас переговорить, сразу загорался сигнал. Потом
установили такую же кнопку рядом с креслом врача. К тому
моменту с нами уже постоянно летала целая бригада докторов.
Но где бы и как бы кто ни рассаживался, особого
дискомфорта не ощущал. Кормили всех одинаково - сытно и
вкусно. Стюардессы предлагали спиртное. У Ельцина, как и
полагалось по инструкции, даже в самолете еда была особой - ее
готовили личные повара из "президентских", тщательно
проверенных продуктов.
Спустя некоторое время после взлета шеф вызывал меня и
спрашивал:
- Кто там у нас в салоне?
Я начинал перечислять.
- Кого позовем сюда, ко мне?
И вот мы вдвоем обсуждали, кого же пригласить. Принцип
отбора был предельно простым - кто чаще всех летал, того
звали. Если нас сопровождал Козырев, значит, звали Козырева.
Если Сосковец был, то его обязательно приглашали. По канонам
безопасности в одном самолете или вертолете не должны летать
вместе президент и премьер. Поэтому Виктора Черномырдина в
нашей самолетной компании никогда не было. А вообще-то
постоянный круг включал Илюшина, Грачева, Бородина, Барсукова
и обязательно шефа протокола Шевченко.
Порой места всем не хватало за одним столом, и мы
накрывали второй. За едой обсуждали поездку и практически
никогда не критиковали Бориса Николаевича. С нами всегда
сидела и Наина Иосифовна. В первые поездки Ельцин ее старался
не брать, но потом, когда начались проблемы со здоровьем, мы
все были заинтересованы, чтобы с президентом кто-то постоянно
находился рядом. Мало ли что с ним ночью случится. Хотя в
последнее время он любил проводить время в одиночестве.
Вызовет официанта, прикажет что-то принести и сидит молча, в
задумчивости.
В Америке ничего из ряда вон выходящего не произошло,
поэтому все присутствующие за столом дружно поздравляли Бориса
Николаевича с очередной дипломатической победой, от
комплиментов он млел. Ельцин давно заметил, что льстивые
дифирамбы мне не нравились. Когда мы оставались вдвоем, он
постарчески ворчал:
- Я же знаю, как вы меня ненавидите. Никогда хорошего
слова от вас не услышишь, одна критика.
Но критика утопала в потоке похвал. Андрей Козырев
произносил свой фирменный тост, дипломатично называя Наину
Иосифовну "секретным оружием президента". Она своим обаянием
располагала жен других президентов. Наина умела вести себя
безукоризненно. Я поражался ее способности находить общий язык
с совершенно незнакомыми людьми. Жены высокопоставленных
людей, как правило, достаточно простые милые женщины. И если
они видят, что к ним относятся по-доброму, без зазнайства,
протокольная чопорность исчезает мгновенно.
Борис Николаевич тоже произносил тост за команду, за тех
людей, которые ему помогали, писали бумаги, охраняли...
Видимо, Ельцин чувствовал, что с ним происходит что-то
неладное. Он был то чересчур возбужден, то беспричинно
подавлен. Поэтому мы долго не засиживались, да и выпили совсем
немного. Все устали, хотелось спать.
Когда шеф лег в своей комнатке, к нам подошла Наина
Иосифовна и предложила перейти в общий салон, где обедали. Со
столов уже убрали, и можно было прилечь, вытянув ноги на узких
диванах. С моим ростом и комплекцией почти невозможно
отдохнуть в кресле. Сергей Медведев, пресс-секретарь
президента, хоть и длинный, а виртуозно складывался на
сиденье. Остальные тоже за считанные минуты засыпали в смешных
позах, только животы двигались, да щеки, словно жабры,
раздувались. Если же я спал в кресле, то всегда задевал
Илюшина ногами. Никак нас судьба не разводила, даже в
самолете.
Приглашение жены президента я принял с удовольствием -
улегся на диване, накрывшись пледом и положив под голову пару
миниатюрных подушек. Заснул моментально.
Вдруг сквозь сон слышу панический шепот Наины Иосифовны:
- Александр Васильевич, Александр Васильевич...
Я вскочил. Наина со святым простодушием говорит:
- Борис Николаевич встал, наверное, в туалет хотел... Но
упал, описался и лежит без движения. Может, у него инфаркт?
Врачей из-за щекотливости ситуации она еще не будила,
сразу прибежала ко мне. В бригаде медиков были собраны
практически все необходимые специалисты: реаниматор, терапевт,
невропатолог, нейрохирург, медсестры, и я крикнул Наине:
- Бегом к врачам!
А сам вошел в комнату президента. Он лежал на полу
неподвижно, с бледным, безжизненным лицом. Попытался его
поднять. Но в расслабленном состоянии сто десять килограммов
веса Бориса Николаевича показались мне тонной. Тогда я
приподнял его, обхватил под мышки и подлез снизу. Упираясь
ногами в пол, вместе с телом заполз на кровать.
Когда пришли врачи, президент лежал на кровати в
нормальном виде. Начали работать. Была глубокая ночь. В
иллюминаторы не видно ни зги, под ногами океан. Через три часа
у нас запланирована встреча в Шенноне.
Доктора колдовали над Ельциным в сумасшедшем темпе -
капельницы, уколы, искусственное дыхание. Наина Иосифовна
металась по салону, причитая:
- Все, у него инфаркт, у него инфаркт... Что делать?!
Охает, плачет. Я не выдержал:
- Успокойтесь, пожалуйста, ведь мы же в полете, океан
внизу.
Все, конечно, проснулись. Начало светать. Я говорю
Сосковцу:
- Олег Николаевич, давай брейся, чистенькую рубашечку
надень, на встречу с ирландским премьером пойдешь ты.
Олег опешил. А что делать?! Нельзя же Россию поставить в
такое положение, что из официальной делегации никто не в
состоянии выйти на запланированные переговоры.
Доктора тем временем поставили диагноз: либо сильный
сердечный приступ, либо микроинсульт. В этом состоянии не
только по самолету расхаживать нельзя - просто шевелиться
опасно. Необходим полный покой.
Сосковец сначала отказывался выйти на переговоры вместо
Ельцина, но тут уже и Илюшин и Барсуков начали его уламывать:
- Олег, придется идти. Изучай документы, почитай, с кем
хоть встречаться будешь.
У Олега Николаевича память феноменальная, к тому же он
читает поразительно быстро.
Приближается время посадки, и тут нам доктора сообщают:
- Президент желает идти сам.
- Как сам? - я оторопел.
Захожу в его комнату и вижу душераздирающую картину.
Борис Николаевич пытается самостоятельно сесть, но приступы
боли и слабость мешают ему - он падает на подушку. Увидел меня
и говорит:
- Оденьте меня, я сам пойду.
Наина хоть и возражала против встречи, но сорочку подала
сразу. Он ее натянул, а пуговицы застегнуть сил не хватает.
Сидит в таком жалком виде и пугает нас:
- Пойду на переговоры, пойду на переговоры, иначе выйдет
скандал на весь мир.
Врачи уже боятся к нему подступиться, а Борис Николаевич
требует:
- Сделайте меня нормальным, здоровым. Не можете, идите к
черту...
Меня всегда восхищало терпение наших докторов.
Приземлились. Прошло минут десять, а из нашего самолета
никто не выходит. Посмотрели в иллюминатор - почетный караул
стоит. Ирландский премьер-министр тоже стоит. Заметно, что
нервничает. Олег Николаевич стоит на кухне, в двух шагах от
выхода, и не знает, что делать.
Ельцин обреченно спрашивает:
- А кто тогда пойдет?
- Вместо вас пойдет Олег Николаевич.
- Нет, я приказываю остаться. Где Олег Николаевич?
Свежевыбритый, элегантный Сосковец подошел к президенту:
- Слушаю вас, Борис Николаевич.
- Я приказываю вам сидеть в самолете, я пойду сам.
Кричит так, что, наверное, на улице слышно, потому что
дверь салона уже открыли. А сам идти не может. Встает и
падает. Как же он с трапа сойдет? Ведь расшибется насмерть.
Тогда принимаю волевое решение, благо, что Барсуков рядом
и меня поддерживает:
- Олег Николаевич, выходи! Мы уже и так стоим после
приземления минут двадцать. Иди, я тебе клянусь, я его не
выпущу.
И Олег решился. Вышел, улыбается, будто все замечательно.
Когда он спустился по трапу, я запер дверь и сказал:
- Все, Борис Николаевич, можете меня выгонять с работы,
сажать в тюрьму, но из самолета я вас не выпущу. Олег
Николаевич уже руки жмет, посмотрите в окно. И почетный караул
