Владимир Виноградов, бизнесмен. Он в 91-м году тоже нам
помогал. Володя в этой обстановке напоминал французского
"маки" - в модной светлой тужурке из тонкой кожи и с автоматом
в руках. Он добежал до подъезда, самого ближнего к горбатому
мостику, и крикнул:
- Тут никого нет.
Я рванул следом. За нами стали подтягиваться остальные.
Барсуков почти одновременно вошел в Белый дом с другого крыла,
с остальной частью группы.
Мы начали обследовать первый этаж. В нос ударил
специфический запах - смесь больничного спертого воздуха и
вокзального сортира. Значит, воду действительно отключили.
Повсюду валялись обрывки бинтов, повязок, ваты, остатки еды,
какие-то коробки. Грязища страшная.
Осмотрев крыло здания на первом этаже - то самое, которое
выходит на гостиницу "Мир", мы поднялись на второй этаж. Там
кто-то зашевелился около лестницы, я шагнул вперед, а в это
время мой сотрудник внезапно выпустил очередь из автомата.
Чуть не ранил меня. Пули пролетели прямо около уха, и от
выстрелов я оглох.
Никаких трупов внутри Белого дома я не видел. Коридоры
были забиты поломанной мебелью. На полу валялась макулатура.
Мне это зрелище напомнило кадры из старых революционных
фильмов.
Дошли до третьего этажа, и вдруг кто-то открыл стрельбу
по окнам здания из крупнокалиберного пулемета. На голову
посыпались осколки камней, стекол. Мы укрылись в нише и стали
задать: кто же это устроил? Вроде всех боевиков вокруг здания
выбили. Стрельба продолжалась минут десять. Потом выяснилось,
что это приехал санкт-петербургский ОМОН и сходу вступил в
бой. Очередной пример несогласованности действий.
ОМОН вызвали на подмогу группе "Витязь" после "мясорубки"
у телецентра "Останкино". Но омоновцы успели приехать только к
концу штурма. От случайной пули омоновцев, увы, пострадал
полковник другой спецгруппы - "Вымпела". Его ранило в ногу.
Пуля изуродовала коленный сустав, и боевой офицер без боя
превратился в инвалида.
Связались с ОМОНом по рации, объяснили, что стреляют по
своим.
На пятом этаже "Альфа" активизировалась. Меня начали
оберегать. Впереди шел офицер и постоянно предупреждал:
- Александр Васильевич, подождите, тут опасно.
Ребята поняли, что неудобно повсюду пропускать генерала
вперед.
Наконец были обнаружены люди. Они сидели в темноте, в
небольшом зале заседаний, обреченные, готовые ко всему. Бойцы
"Альфы" предложили:
- Может, туда гранату бросить
Я возразил:
- Да вы что! Давайте сначала выясним, кто там находится.
Могут сидеть простые сотрудники.
До нас доходила информация, что некоторых женщин -
машинисток, стенографисток, уборщиц, буфетчиц - специально не
выпускали, держали как заложников.
Начинаем выяснять, кто такие. Оказалось, депутаты и
технический персонал - человек пятьдесят. Среди них, например,
был Иван Рыбкин. У меня до сих пор хранится список всех тех,
кого мы застали на пятом этаже.
Образовали своеобразный КПП. Первым обыскивал задержанных
боец "Альфы". А я проверял удостоверения и бросал их в
спортивную сумку - Виноградов ее специально притащил для этой
процедуры.
Набралась полная сумка документов.
Среди депутатов была женщина высокого роста и
богатырского телосложения. Еще раньше мы ее прозвали "женщиной
с веслом". В советские времена белую скульптуру фигуристой
тетки с веслом в руке можно было встретить в каждом парке. И
эта депутатка напоминала нам знакомое с детства каменное
изваяние.
Она кичилась своей духовной близостью к Борису
Николаевичу. Всегда к нему подходила на съездах и приемах,
старалась встать поближе. Соратникам рассказывала, какая она
ярая поклонница президента, как чутко Борис Николаевич
реагирует на ее советы. А в итоге оказалась в этой темной
комнате Белого дома. Я намеренно не называю фамилии бывшей
депутатки, но удостоверение храню, может, спросит.
Процедура досмотра продолжалась больше часа. Ко мне
подошел офицер "Альфы" и доложил: внизу, в холле парадного
подъезда находятся Руцкой и Хасбулатов. Никто не знает, что с
ними делать. Они встали в середину группы депутатов и сами не
выходят. Их опасаются забирать силой.
Я спустился на первый этаж. Барсукова там не встретил. Он
в это время занимался отправкой в следственный изолятор
задержанных генералов - Баранникова, Ачалова, Дунаева. С
Бараннниковым даже успел приватно поговорить: дескать, как тот
дошел до жизни такой, что вступил в открытую вооруженную
борьбу с президентом.
В парадном подъезде Белого дома действительно находилась
большая группа гражданских. Полковник МВД доложил:
- Депутаты окружили Хасбулатова и Руцкого. Что делать?
Никто не хочет выходить.
Я спросил:
- Есть автобус со шторками?
- Есть.
- Подгоняйте прямо ко входу.
Подъехал автобус. Я посмотрел на эту плотную массу и
понял: действовать надо решительно. Если зачинщиков не убрать,
процесс затянется. У меня за два дня накопилось столько злобы,
что выглядел я, наверное, как Бармалей.
Подошел к депутатам и металлическим голосом произнес:
- Хасбулатов и Руцкой, прошу на выход.
В ответ - молчание. Около ста человек стояли тихо, не
шевелясь. Лица у всех подавленные, веки опущены. Помедлив
несколько секунд, нерешительно расступились и выпустили бывших
Председателя Верховного Совета РФ и вице-президента.
Ко мне приблизился начальник охраны Руцкого и попросил
немного подождать:
- Александр Васильевич, извините, пожалуйста, сейчас
сотрудники пошли за его вещами, в кабинет.
Руцкой понимал, что его повезут в тюрьму, и заранее
приказал собрать вещи. Вскоре действительно принесли такой
огромный баул, что я подумал, будто генерал в него матрас
закатал.
Хасбулатов был без вещей. Держался он достойно. Глаз не
прятал, только выглядел слишком истощенным и необычно бледным.
Ни от кого из депутатов спиртным не пахло, и их внешний
вид показался мне достаточно аккуратным.
Руцкой, не поднимая глаз, вошел в автобус. В толпе я
заметил генерала Макашова. Приказал:
- Взять в автобус и Макашова заодно.
Согласно Указу президента, зачинщиков беспорядков можно
было задержать на тридцать суток - за оказание сопротивления.
Под руководством этих людей разгромили телецентр, мэрию,
устроили ералаш в Белом доме. К тому же был подписан отдельный
приказ президента об аресте Руцкого и Хасбулатова.
Я всегда выполнял приказания Верховного
главнокомандующего без обсуждений. Если бы в армии обсуждали
все распоряжения командования, вооруженных сил как таковых
просто бы не было. Именно поэтому меня возмутили колебания
офицеров "Альфы" - они военные люди, присягу давали.
Руцкой дважды сдавался в плен в Афганистане. Пока ждали
его вещи, я ему сказал:
- Генерал трижды в плен не попадает. Иначе это не
генерал.
Он ничего не ответил. Руцкой носил звезду Героя
Советского Союза. Героя из него сделал Горбачев. В период
показушной компании в спешном порядке искали, кого бы еще из
высшего руководства наградить в оправдание этой бессмысленной
афганской эпопеи. Нашли несостоявшегося "водителя самолета".
...Наконец усадили всех в автобус. В салон подсели
"альфисты", Барсуков, Захаров. Договорились ехать в
сопровождении бронетранспортеров. Через всю Москву повезли
"компанию" в Лефортово. Десантники открыто сидели на боевых
машинах, над их головами развевался российский флаг. Народ нас
приветствовал как освободителей. Кричали вслед: "Ура! Победа!"
Довезли всех до Лефортовской тюрьмы без происшествий.
Руководителей мятежа приняли, проводили к следователям.
В тюрьме я оказался впервые. Нас пропускали внутрь через
своеобразные шлюзы. Заезжаем в один шлюз, ворота закрывают с
двух сторон, отсекая и от вольной жизни, и от тюремной
одновременно. Проверяют документы и затем пропускают в другой
шлюз.
Охрана в Лефортово показалась мне надежной - оттуда не
сбежишь. Камеры, кстати, тоже отличаются от тех, что в обычных
российских тюрьмах, - светлые, чистые. Постельное белье
определенного цвета. Сам я в камеры не заглядывал, но коллеги
рассказывали. В тот момент я даже пожалел: сколько раз мог по
бывать на экскурсии в этой тюрьме, да все времени не хватало.
Осенью 96-го, когда Чубайс в экстазе требовал моего
ареста, "экскурсия" в Лефортово стала почти реальностью. Но
совсем не за что было зацепиться.
Эта тюрьма всегда принадлежала КГБ, потом Министерству
безопасности. Но неожиданно, за два дня до амнистии зачинщиков
октябрьских беспорядков (я их называл "узниками совести"), в
начале 1994 года ее передали в ведение Генеральной
прокуратуры. Сделал это Юрий Батурин - тогда он был помощником
президента по национальной безопасности. Потом Батурин перед
Ельциным, как рассказывал президент, на коленях ползал, умолял
не сердиться - он, видите ли, по ошибке подготовил
распоряжение о передаче тюрьмы Генпрокуратуре. На распоряжении
не было визы ни одного силового министра, стояла только
фамилия помощника Батурина.
Если бы тюрьма принадлежала Министерству безопасности,
никто бы, даже несмотря на объявленную Думой амнистию, не
выпустил бы в одночасье пленников из Лефортова. Нельзя было с
такой легкостью простить содеянное ими. Президент даже не
успел обсудить вопрос об амнистии с Думой, только протест туда
направил. Октябрьские события были не чем иным, как
государственным преступлением. И я до сих пор задаю вопрос:
почему никто не ответил за нелепые штурмы мэрии, телецентра,
Белого дома, за погибших там людей?
Ельцин приказал сделать все что угодно, но из Лефортова
никого не выпускать. Мы с Барсуковым и с юристами-экспертами
собрались в кабинете у Батурина. Попросили приехать
Генерального прокурора России Казанника. К этому моменту он
написал прошение об отставке и предупредил, что отправил
бумагу президенту. На самом деле лукавил: никому ничего не
отправлял.
Мы попросили Казанника:
- Потерпите с отставкой, давайте мирно решим вопрос. Вас
ведь недавно назначили Генеральным прокурором, а уже грозите
отставкой.
Но Казанник не поддался на уговоры. Тогда я лично
позвонил в Лефортово, переговорил с ответственным лицом и
попросил не выполнять решение Думы хотя бы до согласования с
президентом.
- Извините, но ничего не можем сделать, мы подчиняемся
сейчас Генеральной прокуратуре, - таков был ответ.
До сих пор не возьму в толк: зачем прокуратуре тогда
понадобилась собственная тюрьма? Она ведь не карательный
орган. Если следовать подобной логике, то и у судов должны
быть свои ведомственные тюрьмы. Потом, конечно, это
распоряжение президент отменил, а тюрьму передал МВД.
После освобождения мятежников я сделал вывод: Батурину
доверять нельзя. Он заметил перемену в моем отношении и начал
заискивать. Старался при встрече, подчеркнуть, что его
служебное положение гораздо ниже моего. Никогда не упускал
случая подобострастно улыбнуться, лишний раз сказать:
"Извините, Александр Васильевич!" Видимо, таким способом давал
понять, что помнит о нелепой ситуации в начале 94-го, когда
фактически из-за него удалось выпустить на свободу без суда
тех, кто обязан был ответить за погибших в октябре 1993 года.
...Около 18 часов 4 октября 93-го, благополучно сдав
мятежников с рук на руки, мы с Барсуковым прямо из Лефортова
поехали в Кремль, на доклад. Президента не застали в кабинете,
