могли собираться на собрания, демонстрации, делать то, что не имели права
подданные императора в царской России до революции 1905 года.
Живя под Мюнхеном, супруги Иордановы, по словам Надежды Кйнстантиновны,
"соблюдали строгую конспирацию... Встречались только с Парвусом, жившим
неподалеку от нас в Швабинге, с женой и сынишкой... Тогда Парвус занимал
очень левую позицию, сотрудничал в "Искре", интересовался русскими делами".
Кто такой этот Парвус? Редакторы десятитомных "Воспоминаний о Владимире
Ильиче Ленине", откуда я цитирую эти строчки, практически не дают никакой
информации на Парвуса, пишут только, что настоящая фамилия его Гельфанд, а
инициалы А. А.
В вышедшем недарно втором томе Большого энциклопедического словаря
находим краткую справку. "Парвус (наст. имя и фам. Ал-др Львович Гельфанд.
1869-1924), участник рос. и герм. с-д. движения. С 1903-го меньшевик. В 1-ю
мировую войну социал-шовинист: жил в Германии. В 1918-м отошел от полит.
деятельности". Между тем личность Парвуса требует особого внимания.
Товарищ Крупская многое о нем не договаривает! Это что же за семьянин
такой примерный, Парвус, у домашнего очага которого, играя с сынишкой,
грелась бездетная чета Ульяновых?
Почему Надежда Константинбвна, упомянув, какую позицию занимал Парвус в
начале века и чем интересовался в прошлом, ни словом не обмолвилась о том,
чем занимался упомянутый деятель позднее, как будто ее читатели хорошо были
осведомлены о нем.
Да, хорошо, очень хорошо многие большевики знали этого примерного
семьянина Парвуса: и Надежда Константиновна, и Владимир Ильич, и Лев
Давидович Троцкий - все другие вожди, а также Максим Горький.
Ворочал Парвус большими деньгами и когда сотрудничал в "Искре", и когда
перестал интересоваться российскими делами. Максим Горький поручал ему
собирать литературные гонорары с иностранных издательств, и тот, откачав
астрономические суммы в пору, когда писателя публиковали во всем мире, а
его пьесы шли во многих заграничных театрах, не вернул положенную
издательскую дань автору, прокутил тысячи с любовницей, о чем сокрушенно
писал "Буревестник".
Этот же Парвус в марте 1915 года направил правительству Германии
секретный меморандум "О возрастании массовых волнений в России", где особый
раздел посвятил социал-демократам и лично вождю партии большевиков, хорошо
ему известному по совместной работе в "Искре". Вслед за тем в марте того же
года (какая оперативность) казначейство Германии выделило 2 миллиона марок
на революционную пропаганду в России. А 15 декабря Парвус дал расписку, что
получил 15 миллионов марок на "усиление революционного движения в России",
организовав некое "Бюро международного экономического сотрудничества",
подкармливая из его кассы легально верхушку всех социалистических партий, в
том числе большевиков. В бюро Парвуса оказался в качестве сотрудника
соратник Ильича Яков Ганецкий, будущий заместитель народного комиссара
внешней торговли. Через коммерческую фирму его родной сестры по фамилии
Суменсон и большевика (соратника Ленина) М. Козловского, будущего
председателя Малого Совнаркома, текла финансовая германская река в океан
русской революции, взбаламучивая бурные воды, накатывавшие на набережную
Невы, где стоял Зимний дворец.
Как этот тайный механизм нам сегодня знаком по страницам современных
газет, где сообщается о других подставных лицах, других фирмах "друзей",
через которые утекли из нашей страны сотни миллионов (может быть, больше,
кто их теперь сосчита-. ет?) за границу на дело мировой революции, так и не
состоявшейся вслед за "Великой Октябрьской"!
Да, не жил Владимир Ильич "впроголодь", не отдавал "последние копейки" на
издание газеты, как показалось "товарищу Леве", рядовому революционеру. На
издание и доставку "Искры" расходовались тысячи рублей в месяц, велики были
расходы на тайную транспортировку. В чемоданах с двойным дном везли газету
доверенные люди, агенты. Кроме, большевиков, занимались этим делом
контрабандисты, они альтруизмом не отличались. Транспорты с газетой шли по
суше, через разные таможни, а морем через разные города и страны:
Александрию на Средиземном море, через Персию, на Каспийском море...
"Ели все эти транспорты уймищу денег", - свидетельствует секретарь
"Искры" Крупская, хорошо знавшая технологию сего контрабандоного дела, она
пишет, что в условленном месте завернутая в брезент литература
выбрасывалась в море, после чего "наши ее выуживали". Поистине глобальный
масштаб, титанические усилия.
Так же, как в Мюнхене, под чужим именем обосновался Ленин весной 1902
года в Англии.
"В смысле конспиративном устроились как нельзя лучше. Документов в
Лондоне тогда никаких не спрашивали, можно было записаться под любой
фамилией, - повествует Н. К. Крупская. - Мы записались Рихтерами. Большим
удобством было и то, что для англичан все иностранцы на одно лицо, и
хозяйка так все время считала нас немцами".
Как все просто было у этих некогда легкомысленных немцев и англичан! В
Мюнхене можно было представиться Мейером, потом жить под паспортом
Иорданова, вписав в него жену безо всяких справок под именем Марица... В
Лондоне вообще паспорта не потребовалось, записались, очевидно, в домовой
книге Рихтерами...
Читаешь воспоминания Крупской про все эти конспиративные хитрости и
думаешь, что не такие они невинные, как может показаться на первый взгляд.
Именно эти маленькие хитрости, мистификации, обманы привели всех нас к
большой беде.
С чего начиналась вся эта игра? С ложного адреса, указанного в формуляре
Румянцевской библиотеки? Или с лодложного паспорта, выкраденного у
умиравшего коллежского секретаря Николая Ленина? С обмана простоватого
минусинского исправника, у которого запрашивалось разрешение на поездку к
друзьям-партийцам под предлогом... геологического исследования интересной в
научном отношении горы?
Пошло все с обмана филеров - жандармов, исправников, урядников, а
кончилось обманом всего народа, который вместо обещанного мира с Германией
получил лютую гражданскую войну; вместо хлеба - голод, вместо земли -
комбеды, политотделы, колхозы; вместо рабочего контроля над фабриками и
заводами - совнархозы, наркоматы, министерства...
И в Лондоне Ульяновы-Рихтеры жили по-семейному, вызвали, как обычно, мать
Недежды Константиновны, сняли квартиру, решили, по словам Крупской,
кормиться дома, а не в ресторанах, "так как ко всем этим "бычачьим
хвостам", жареным в жиру скатам, кексам российские желудки весьма мало
приспособлены, да и жили мы в это время на казенный счет, так что
приходилось беречь каждую копейку, а своим хозяйством жить было дешевле."
Лев КОЛОДНЫЙ.
Лев Колодный
Цикл "Ленин без грима"
Сквозь синие очки
...В начале весны 1906 года поезд опять доставил жившего по подложному
паспорту вождя из Питера в Москву.
На вокзале его никто не встречал. Ильич из конспиративных соображений
никого не уведомил о приезде. С Каланчевской площади направился на квартиру
в Большой Козихинский переулок (ныне улица Остужева) вблизи Тверской, где
жил учитель городского училища на Арбате Иван Иванович Скворцов, большевик,
член так называемой литературно - лекторской группы при МК РСДРП. Через
него намеревался связаться с руководством глубоко ушедшего в подполье
Московского комитета, зализывавшего раны после катастрофы в декабре 1905
года.
Хозяин квартиры СкворцовСтепанов, будущий редактор газеты "Известия",
несколько раз принимал дорогого гостя, который просил подробных рассказов
все о том же подавленном московском восстании. Поселили вождя на квартире
врача, некоего "Л", фамилию, его так и не удалось установить, несмотря на
усилия следопытов, изучавших жизнь Ленина в Москве. В те мартовские дни
1906 года. заночевал он однажды на Большой Бронной, в доме 5, на квартире
артиста Малого театра Н, М. Падарина. Охранке не могло прийти в голову, что
в хоромах артиста императорского театра привечают революционера, больше
всех повинного в той кровавой драме, что разыгралась на улицах Москвы.
Как вспоминал о тех днях Скворцов - Степанов: "С жгучим вниманием
относился Владимир Ильич ко всему, связанному с московским восстанием. Мне
кажется, я еще вижу, как сияли его глаза и все лицо освещалось радостной
улыбкой, когда я рассказывал ему, что в Москве ни у кого, и прежде всего у
рабочих, нет чувства подавленности, а скорее наоборот... От повторения
вооруженного восстания нет оснований отказываться".
Тысяча с лишним убитых студентов, рабочих, женщин, детей, множество
раненых: похороны, стенанья родственников покойных, свежие могилы. И лицо,
озарявшееся улыбкой!
В те дни посетил Ильич давнего знакомого врача Мицкевича, бывшего члена
"шестерки" студентов, которые в конце XIX века организовали группу, от
которой пошла история Московской партийной организации, увлекшей народ на
баррикады.
Жена Мицкевича, принимавшая гостя, также засвидетельствовала, что он был
полон оптимизма, предостерегал товарищей, чтобы они не впадали в уныние,
доказывал, что наступило временное вынужденное затишье перед новыми боями.
Московские партийцы сделали все возможное, чтобы в "красной Москве" вождь
не провалился, не был арестован. По-видимому, больше одной ночи он ни у
кого из тех, кто предоставлял кров, не ночевал. чтобы не попасть в поле
зрения дворников и полиции. В те дни Ленин все еще верил, что партии
удастся вызвать всплеск еще одной мощной революционной волны. Ильич
ошибочно полагал, что она снова в том же году должна была высоко подняться.
В Девятинском переулке прошла конспиративная встреча главного теоретика
большевизма с боевиками и членами так называемого военно - технического
бюро, то есть практиками. Одни из них предпочитали оборонительную тактику
восстания, другие - наступательную. Вождь внимательно слушал обе стороны,
и, естественно, поддержал сторонников активных действий.
"Декабрь подтвердил наглядно, - писал Ленин в статье "Уроки Московского
восстания", - еще одно глубокое и забытое оппортунистами положение Маркса,
писавшего, что восстание есть искусство и что главное правило этого
искусства - отчаянно - смелое, бесповоротно - решительное наступление".
Судя по дошедшим до нас сведениям, Ильич в мартовские дни 1906 года
перемещался по городу с утра до ночи, с места на место, с одной
конспиративной квартиры на другую, с одного совещания на другое. На том из
них, которое было назначено в Театральном проезде в помещении Музея
содействия труду, вся эта кипучая деятельность оборвалась. Помешал
околоточный, который, завидев скопление людей, поинтересовался, есть ли
разрешение на такое собрание.
- Наверху полиция. Мне удалось вырваться. Надо немедленно уходить, -
такими словами встретил спешившего на заседание вождя один из участников
совещания, успевший уйти от греха подальше.
Пришлось Ильичу спешно ретироваться из Москвы. О тех днях, проведенных в
городе, на стенах зданий напоминает несколько мемориальных досок: они на
доме на Остоженке, где на конспиративной квартире собирался московский
актив партии, на Большой Сухаревской, где на квартире фельдшерицы
Шереметевского Странноприимного дома заседал Замоскворецкий райком, на доме
в Мерзляковском переулке, где проживал присяжный поверенный, некто В. А.
Жданов, член уже упоминавшейся литературно-лекторской группы...
Никому из артистов, врачей, фельдшериц, учителей, адвокатов, которые
предоставляли жилища для собраний, ночевок вождя, в голову не приходила
мысль, что Ленин,- придя к власти, вышвырнет всех их из уютных гнезд.
Рассказывая о проживании Владимира Ильича по чужим квартирам, Надежда
Константиновна не раз подчеркивала, что он при этом испытывал большое,
неудобство, переживал, что приносит порой незнакомым людям беспокойство
своим поселением.
"Ильич маялся по ночевкам, что его очень тяготило. Он вообще очень
стеснялся, его смущала вежливая заботливость любезных хозяев...". Вот еще
одно подобное замечание: "часами ходил из угла в угол на цыпочках, чтобы не
