реализацией самою жизнию! А в это время Александр сидит на троне - державой
правит! Авель тоже сидит, правда в тюрьме, на острове, тоже при деле - вшей
давит! У каждого своя доля и свое постоянное занятие! Говоря языком песни,
"все поровну, все справедливо!"
Год идет за годом. Что было в это время в России - вам известно из
истории, которую я не стану пересказывать. Что оыло с Авелем? Много
претерпеть пришлось ему за эти десять лет! Он "10 раз был под смертию, 100
раз приходил в отчаяние, 1000 раз находился в непрестанных подвигах, и
прочих искусов было о.Авелю число многочисленное и число бесчисленное.
Однако, благодатию Божисю, ныне он, слава Богу, жив и здоров и во всем
благополучен", - повествует Житие об этом периоде жизни моего героя. Далее
в Житии сказано: "Ныне от Адама семь тысяч и триста и двадесятый год, а от
Бога Слова тысяча и восемьсот и второй на десять (т.е. 1812 год. - Ю.Р.). И
слышим мы в Соловецком монастыре, якобы южный царь, или западный, имя ему
Наполеон, пленит грады и страны и м ноги я области, уже и в Москву вшел. И
грабит в ней и опустошает все церкви и вся гражданская, и всяк взывая:
"Господи, помилуй, прости наше прегрешение. Согрешихом пред Тобою, и несть
достойны нарекаться Рабами Твоими: попусти на врага и губителя за грех наш
и беззакония наша!" И прочая таковая взываху весь народ и вей людие. В то
самое время, когда Москва взята, вспомнил сам Государь пророчество о.Авеля;
скоро приказал князю Голицыну от лица своего написать письмо в Соловецкий
монастырь".
В Соловецком же монастыре в ту пору начальником был архимандрит Илларион.
Получив от имени Государя письмо, коим предлагалось отца Авеля выключить из
числа колодников и включить в число монахов на полную свободу, он был
безмерно испуган и озадачен. Сам Государь печется о безродном монахе?!! К
чему бы это...
И убоялся, видно, отче... А тут еще, как на грех, к письму приписка:
"Ежели он жив и здоров, то ехал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть
и с ним нечто поговорить". Так именно и было написано от лица Самого
Государя! Было отчего затрястись поджилкам архимандрита, тем более что он,
как никто другой, знал "кое-какие далеко не детские грешки за собою". И
убоялся дюже!
А тут и еще одна приписочка обнаружилась: "Дать отцу Авелю на прогон
денег, что должно до Петербурга, и вся потребная".
Письмо пришло в монастырь в самый Покров, 1 октября. Архимандрит был в
ужасе: уедет Авель в Петербург, там встретится с Императором... В
результате выяснится, что творится в Соловецком монастыре, управляемом
Илларионом, прознают и о гнусных проделках его: воровстве, издевательствах
и избиениях заключенных... Вспомнил он и множество пакостей, творившихся им
над Авелем, о том, что уморить его собирался и... убоялся отче! И написал
он письмо князю Голицыну, что-де:
"Ныне отец Авель болен и не может он к вам быть, а разве на будущий год
весною..." - и так далее, в расчете на то, что все как-то... само собой...
рассосется...
Ан не тут-то было! Письмо это Голицын показал Императору, Государь же, не
мешкая, приказал сочинить именной указ Святейшему Синоду и послать
архимандриту: "...чтобы непременно Авеля выпустить из Соловецкого монастыря
и дать ему пашпорт во все российские города и монастыри; при том же, чтобы
он всем был доволен, платьем и деньгами".
Увидел архимандрит Илларион тот указ и понял, что дело-то не шуточно
обернулось... Вспомнил, как он колодников голодом, холодом да теснотою
морил, в железах в нетопленные каморы сажал, побуждал солдат истязать
заключенных и пригорюнился. Однако указ пришлось исполнить.
"Приказал он на него, отца Авеля, написать пашпорт и отпустить его честно
со всяким довольством; а сам сделался болен от многия печали; поразил его
Господь лютою болезнею, тако и скончался", Получил Авель паспорт и свободу
и вышел из Соловецкого монастыря 1 июля 1813 года. Душа его пела и
ликовала. По прибытии в Петербург он явился к князю Александру Николаевичу
Голицыну, с которым был преизрядно знаком.
Надо сказать, что у Авеля было много знакомых высокопоставленных лиц и со
многими "сильными мира сего" он вел регулярную переписку. Встретились они -
монах и князь, и завязалась доверительная беседа двух хорошо знавших друг
друга взаиморасположенных людей, которая в Житии... описана следующим
образом:
"Князь же Голицын, видя отца Авеля, и рад бысть ему до зела; и нача
вопрошати его о судьбах Божий х и о правде его. Отец же Авель начал ему
рассказывать вся и обо всем, от конца веков и до конца, и от начала времен,
до последних..."
И снова возникает вопрос: какой же период "просматривался" Авелем? Как
глубоко во мглу времен, в будущее, проникал его пророческий дар и взгляд?
Вопрос этот не случаен. К нему мы еще вернемся.
Пока же познакомимся с некоторыми свидетельствами, в значительной мере
расширяющими и уточняющими сообщения Жития. В работе "прорицатель Авель.
Новые подлинные сведения о его судьбе" сообщается, что сразу же после
убийства Павла Первого, по вступлении на престол его старшего сына
Александра Павловича была учреждена специальная комиссия для пересмотра
прежних дел.
Была пересмотрена и переписка об Авеле, согласно которой оказалось, что
он содержался в С.-Петербургской крепости с 26 мая 1800 года за разные
сочинения его, заключающие в себе пророчества и другие инакозначащими
литерами нелепости. В марте месяце 1801 года Авель отослан бьл к Амвросию
для помещения в монастырь по его усмотрению и далее в Соловецкий монастырь,
а 17 октября Архангельский гражданский губернатор донес, что Авель
вследствие указа Синода из-под стражи освобожден и отдан архимандриту в
числе прочих монашествующих. Выпущенный на полю, Авель сочинил третью
книгу, с предвещением взятия Москвы неприятелем, за что его снова заточили
на многие годы в Соловецкий монастырь. В исходе 1812 года министр духовных
дел князь Голицын выписал его к себе в Петербург. После таинственных бесед
с главою тогдашнего духовничества ему дана полная свобода. Он повел опять
скитальческую жизнь.
Из тетрадей его и писем видно, что в своих фантазиях он был убежден
совершенно и готов за них отдать свою жизнь.
Несомненный интерес вызывает то обстоятельство, что при обыске
сказавшегося больным Авеля, учиненном настоятелем Валаамского монастыря
Назарием вместе с одним иеромонахом того же монастыря, в келье Авеля была
найдена и изъята книга, "писанная языком неизвестным", и листок с русскими
литерами. А при пересмотре же переписки об Авеле упоминаются "разные
сочинения его, заключающие в себе пророчества и другие инакозначащими
литерами нелепости...".
Создается впечатление, что литеры в книге были русские, то есть
гражданский шрифт, утвержденный указом Петра Первого в 1708 году, или
славянскими буквами, кои изредка Авель применял и, несомненно, знал.
Не пришел ли он в конце концов в результате множества гонений за "писания
нелепые, вздорные и злокозненные и оскорбительные" к шифрованным записям? В
этом случае естественным было бы использование им привычных известных ему
литер гражданского, скажем, шрифта именно в той форме, которая определена в
тексте протокола "Дела" как ИНАКОЗНАЧАЩИЕ?
А тогда не являлся ли вложенный в книгу листок с русскими литерами ключом
простейшего шифра, примененного Авелем для обеспечения скрытности записей и
невозможности дальнейших обвинений в "семидесяти семи грехах"?
Так или иначе, но было бы крайне интересно поискать эту "шифровку" Авеля,
а в случае удачи - даже им собственноручно исполненный ключ. Но и без
ключа, надо полагать, шифровальщики наших дней без особого труда прочли бы
текст книги Авеля. Если бы удалось ее найти в архивах, то мы бы прочли то,
что никому пока неведомо!
Надо сказать, что факт предсказания Авелем нашествия Наполеона и сожжения
Москвы задолго до вторжения армий Наполеона на территорию Российской
Империи подтверждает в своем докладе о монахе Авеле на первом Всербссийском
съезде спиритуалистов сотрудник дореволюционного журнала "Реоус" Сербов.
Косвенно свидетельствует о существовании этого предсказания и упомянутое
ранее "Дело о крестьянине...". Так очевиден повышенный интерес "высших
эшелонов власти" тех лет к названному документу сразу же после вступления
Наполеона в пределы Российской Империи.
Оказывается, "Дело о..." было отослано 29 августа 1812 года (а Наполеон,
как известно, пересек границу России 12 июня 1812 года. - Ю. Р. ) министру
юстиции Дмитриеву по предложению его, а в августе 1815 года возвращено от
министра юстиции Трощинского. Только желание сравнить предсказания с
последовавшей затем реальностью может оправдать подобный запрос министра в
горячую пору вторжения. Но вернемся к тексту Жития.
ПОД ЗАНАВЕС
Житие сообщает, что, обретя свободу, отец Авель пришел в Невский
монастырь и получил благословение у митрополита Амвросия. "Отец же Авель,
видя у себя пашпорт и свободу во все края и области, и потечет из
Петербурга к югу и востоку и в прочие страны и области. И обошел многая и
множество. Был и в Царь-Граде, и во Иерусалиме, и в Афонских горах; оттуда
же паки (паки - опять. - Ю.Р.) возвратился в Российскую землю: и нашел
такое место, где вся своя исправил и вся совершил. И всему положил конец и
начало, и всему начало и конец; там же и жизнь свою скончал; пожил на земли
время довольно, до старости лет своих. Зачатия ему было месяца июня,
основания сснтяоря; изображения и рождения, месяца октября и марта. Жизнь
свою скончал месяца генваря, а погребен в феврале. Тако и решился отец наш
Авель, новый страдалец... Жил всего время - 83 года и 4 месяца".
"Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в напастях и
тяжестях,. в слезах и болезнях, в темницах и затворах, в крепостях и в
крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях..."
Так заканчивается повествование "Житие и страдание отца и монаха Авеля".
Именно сейчас, по завершению рассмотрения Жития, мне кажется, нужно
сообщить о некоторых важных событиях в жизни Авеля, умалчиваемых по
каким-то причинам в рассмотренном документе. Речь идет о пострижении в
монахи.
Внимательный читатель, вероятно, уже обратил внимание на некоторые
связанные с этим несообразности. В самом деле. Событие, надо полагать,
основополагающее в жизни человека, решившего удалиться от мирской суеты в
стенах монастыря, дать обет безбрачия, посвятить себя служению Богу -
постриг, - не нашло почему-то в Житии отражения. Я не беру на себя смелость
это объяснить, однако считаю себя обязанным поделиться тем, что мне об этом
удалось узнать.
Вы, быть может, уже обратили внимание на несколько слов в названии
неоднократно цитированного выше документа Тайной Экспедиции "Дело о
крестьянине вотчины Льва Александровича Нарышкина Василие Васильеве,
находящемся в Костромской губернии в Бабаевском монастыре под именем
иеромонаха Адама, а потом названном Авелем, и о сочиненной им книге",
датированном 17 марта 1796 года?
В названном документе Авель предстает в трех разновременных ипостасях:
Василий Васильев, Адам и уже привычном нам - Авель.
Не правда ли, странно? Но странность эта лишь кажущаяся. Дело в том, что
после обнаружения настоятелем монастыря Бабайки первой дерзостной и
оскорбительной книги нарушителя отправили в костромскую епархию, где:
"Епископ Костромской (Павел. - Ю.Р.), находя в книге Авеля ересь,
полагал, что за это, на основании указа 1737 года 14 ноября, его следовало
бы предать светскому суду; но так как в книге своей он проводит дерзостной
и вредный толк об особе Императрицы и о ея царском роде, в чем заключается
секрет важный, относящийся до первых двух пунктов (названного указа. -
Ю.Р.), то, сняв с Авеля монашеское одеяние на основании указа доя
исследования и поступления по законам, епископ за крепким караулом
предоставил его в Костромское наместническое правление.
Что было дальше - вы уже знаете. Итак, примерно в феврале 1796 года Авель
