- Папа, - сказала она моему бывшему патрону, - позволь тебе предста-
вить...
Господин Жером Фу, он же СенѕРомен, в те времена, когда его еще не
называли господином Лефранком, учил меня никогда не торопиться с отве-
том. Он говорил, что человек, оказавшийся в затруднительном положении,
должен посчитать до пяти, прежде чем открыть рот. По возникшей паузе я
понял, что он следует собственному совету.
- Я был с ним знаком под другой фамилией, - спокойно сказал он Же-
невьеве.
Он еще раз оглядел меня с головы до ног, продолжая, как и я, искать
предлог, чтобы расстаться. Внезапно его взгляд замер. Словно чемѕто за-
интригованный и как бы отказываясь чтоѕлибо понимать, отец Женевьевы по-
качал головой.
- Я бы выбрал другой галстук, - сказал он.
И, взяв под руку ошарашенную Женевьеву, направился с ней к двери.
В тот вечер в компании бразильца я основательно напился и, когда
взошло солнце, признался другу, что намерен покончить с собой изѕза нес-
частной любви.
Бразилец с восторгом поддержал мое намерение и заверил, что не пере-
живет меня.
Мы пожелали друг другу удачи и встречи в лучшем мире. Вернувшись к
себе, я заснул, так и не выполнив свое намерение.
Утром меня разбудил телефонный звонок. Не успев припомнить вчерашние
события и принятое в связи с ними решение, я услышал от администратора,
что меня немедленно желает видеть господин Лефранк. Я поспешно вскочил с
постели, коеѕкак причесался, накинул халат и стал ждать, медленно счи-
тая:
- Раз, два, три, четыре...
Я загадал нечетное число. В дверь трижды постучали, что вопреки всем
ожиданиям сулило мне некоторую надежду. Мой бывший патрон начал с того,
что стал поливать меня необычайно изощренными оскорблениями, но когда
перешел к делу, его красноречие заклинило. В этот момент я сообразил,
что Женевьева, которой теперь было все известно, не разлюбила меня. Ко-
роче, передо мной предстал растерянный Лефранк, который, чтобы прикрыть
свое отступление, еще продолжал отдавать распоряжения.
- Ты отправишься путешествовать. Ты пробудешь за пределами Франции
год...
Хочешь денег?
Следуя его совету, я посчитал до пяти, после чего любезно открыл
дверь, приглашая гостя покинуть помещение.
- Поскольку вы смеете усомниться в чистоте моих намерений...
Он не дал мне продолжить, возобновив свои обвинения и чередуя их с
воспоминаниями о прошлом. Я невозмутимо ждал, когда разъяренный, но уже
обессиленный бык станет доступным для удара.
- Только дураки способны упрекать меня за ошибки молодости, - заметил
я ему, едва он смолк.
Эта его собственная цитата положила конец борьбе. Враг был укрощен.
Он не признал поражения, не раскрыл мне объятия, но теперь я знал, что у
этого сильного человека есть слабое место - его дочь, а она любила меня,
и скоро моя победа будет окончательной. Еще мгновение - и мне ничего
другого не останется, как почувствовать неуместное умиление. И когда
зверь с увлажненным взором прошепчет: "Обещай сделать мою дочь счастли-
вой", я вложу свою руку в его и стану испытывать к господину Жерому са-
мую нелепую симпатию.
Но тут послышались поспешные шаги и в открытую дверь влетела женщина,
которая устремилась в мои объятия. Это была Лелиа.
- Я успела вовремя, - произнесла она с рыданиями в голосе.
Позднее я узнал, что, протрезвев, бразилец вспомнил о моей угрозе. Не
сомневаясь, что всему виной Лелиа, он поспешил предупредить ее о моем
замысле.
Репетировавшая со своим профессором "Тоску" и лучше других сознавая
свою вину, она примчалась мне на помощь и, еще не остыв от драматургии
Сарду, решила разыграть сцену, которой не хватало только музыки Пуччини.
К сожалению, эту сцену наблюдал еще один зритель.
Лелиа не сразу заметила господина Лефранка, но когда после поцелуев
подняла залитые слезами глаза и увидела его, это ничуть ее не удивило.
Ей и в голову не могло прийти, какая искусная интрига свела всех персо-
нажей нашей драмы в этом номере.
- Это он, - сказала она, указав на меня моему сопернику, - это он
нуждается во мне!
И, дабы не осталось ни малейших сомнений, добавила, прижимая меня к
своему сердцу:
- Прости меня! Я не знала, что ты так меня любишь!
6
Глава шестая
Сей последний эпизод, во время которого Судьба обрекла меня на пытку
несбыточной надеждой, прибегнув к изощренности, не оставившей сомнений
относительно ее намерений, лишь укрепил меня в принятом накануне реше-
нии.
Лефранк ушел, не произнеся ни слова. Вся еще трепещущая от своего
поступка, Лелиа вернулась к репетиции, полагая, что финальная сцена уже
сыграна. Я же остался один, сознавая, что опустившийся занавес отнюдь не
положил конец моим испытаниям. Лефранк несомненно расскажет Лелии о моем
романе с Женевьевой, а Женевьеве станет известна моя связь с Лелией. Но
не эти неизбежные последствия драмы подталкивали меня уйти окончательно
со сцены. Я решил это сделать по той причине, что мой прежний союзник,
Случай, изменил мне самым недостойным образом, словно после серии из
двадцати девяти успешных ставок шарик единственный раз в истории игр вы-
пал снова на Красное, чтобы окончательно добить проигравшего.
Игроки более склонны к самоубийству, чем другие смертные с менее
изощренным воображением, которые, пережив катастрофу в битве с преврат-
ностями судьбы, возвращаются, смирившись, на пепелище, к своему му-
равьиному существованию.
Игрок же, преисполнившись гордыни в результате столь же грандиозного,
как и удача, невезения, чувствует себя античным героем и совершенно ес-
тественно начинает подумывать о достойном древнегреческой трагедии фина-
ле. С тех пор как любовь заставила меня оттолкнуть невидимую и направля-
ющую руку Судьбы, все случившееся со мною было отмечено печатью неизбеж-
ности, и с этим не имело никакого смысла бороться.
У меня не возникло сомнений по поводу выбора средств, к которым надо
прибегнуть, и я не собирался испрашивать совета богов, уже доказавших
свою злопамятность. Положив в карман револьвер, с которым больше не
расставался, я почувствовал некоторое облегчение. С печальной безмятеж-
ностью прогуливался я по Парижу до самого вечера, прощаясь с любимыми
местами и снисходительно улыбаясь веселому оживлению прохожих.
Когда наступила ночь, я приготовился написать Женевьеве прощальное
письмо. Но, подумав, что больше не увижу свою любимую, с негодованием
восстал против своей слабости. Раз я решил умереть, раз исключил себя из
общества живущих людей, к чему было подчиняться общепринятым условнос-
тям? Кто мог помешать мне поступить по своему усмотрению, отправиться к
Лефранку, взломав, коли потребуется, дверь, и заставить Женевьеву выслу-
шать меня, уверить ее в своей любви? В моей искренности она сможет убе-
диться на другой день, когда газеты сообщат о моей смерти.
К тому же я надеялся, что не застану дома Лефранка, который, как го-
ворила мне Женевьева, каждый вечер отправлялся в редакцию своей газеты.
Женевьева скорее всего была дома. Не требовалось прибегать к помощи
сверхъестественных сил, чтобы представить себе то, что произошло в тече-
ние дня: Лефранк наверняка поделился с дочерью теми сведениями, которые
узнал от Лелии, и его разоблачения вряд ли могли побудить Женевьеву отп-
равиться в город ужинать или пойти в театр. Это предположение лишь укре-
пилось, когда я пришел на маленькую улочку в районе Пасси, где в глубине
находился особняк, в котором жила Женевьева. За шторами ее виднелись по-
лоски света. Ее комната на первом этаже выходила в темный тупик, куда я
и направился. Приблизившись к окну, из которого падал свет, я с радостью
увидел, что оно приоткрыто. Неужели Судьба решила оказать мне последнюю
милость, подобную глотку рома приговоренному перед казнью?
Я тихо позвал ее, но, не получив ответа, миновал ограду, отделявшую
меня от освещенного окна, и тихо постучал по стеклу. Потом, убедившись,
что никто за мной не следит, я подтянулся на руках и оказался один перед
приготовленной ко сну и оставшейся нетронутой постелью. Растроганный ви-
дом этой постели и знакомым запахом духов, я застыл на месте, пока над
моей головой не послышался шорох.
Я вышел в коридор с лестницей в глубине и двинулся вперед, на удивле-
ние легко ориентируясь в доме, где до сих пор ни разу не бывал. Я шел с
непринужденностью человека, которому нечего терять. Но как только у меня
под ногами скрипнула ступенька, я подумал, что может появиться слуга и
поднять тревогу. Вынув для храбрости револьвер, который, впрочем, соби-
рался использовать лишь против самого себя, я по привычке считал ступе-
ни. Их оказалось восемнадцать. Прежде я бы остался доволен комбинацией
из двух цифр, сумма которых составила девятку, не раз благоприятствовав-
шую мне, но сегодня я отверг подобное поощрение со стороны обманчивой
арифметики.
Достигнув площадки второго этажа, я очутился перед двумя закрытыми
дверями, столь похожими друг на друга, что почувствовал вновь готовность
уступить своей обычной нерешительности. Я искал средство, способное ока-
зать давление на мою волю, но, не смея прибегнуть к отвергнутому мною
методу, решил привлечь внимание Женевьевы легким покашливанием. На мой
кашель, прозвучавший подобно грому, в соседней комнате ответил стук
сдвинутого с места кресла. Чуть тише, дабы не испугать Женевьеву, я каш-
лянул снова. На этот раз послышались шаги, затем одна из дверей откры-
лась и появилось обеспокоенное лицо господина Лефранка.
Одним прыжком я оказался рядом с ним. Угрожая револьвером и не заме-
чая полного несоответствия между моими воинственными жестами и словами,
я постарался его успокоить.
- Вам нечего волноваться, - сказал я ему тихо. - Где Женевьева?
- Жалкий подонок, - прохрипел он. - Я доберусь до тебя.
- Можете со мной расправиться хоть сейчас, - ответил я, протянув ему
револьвер. - Вы окажете мне огромную услугу.
Он отступил, и я вошел следом за ним в комнату, которая служила ему
кабинетом.
Его искаженное страхом и гневом лицо выглядело довольно забавным. Яв-
но ожидая подвоха, он не решался протянуть руку за вожделенным револьве-
ром.
- Скажите только, где Женевьева. Я не желаю ей зла.
- Положи револьвер, тогда скажу.
Я слишком хорошо знал этого человека, чтобы поверить ему на слово. И
тем не менее положил револьвер на отделявший нас друг от друга стол.
- Вам, видно, очень хочется завладеть этим предметом?
- Я не трону его, - ответил он.
- Разве вам можно верить?
- Даю свое честное слово.
- В таком случае перед вами доказательство моей доброй воли, - сказал
я, не обращая внимание на его бесстыдный ответ.
Едва я отошел от стола, как он схватил оружие и направил его на меня.
- Стой, иначе я выстрелю.
Его бесчестность, которая, разумеется, не была для меня новостью,
вызвала с моей стороны только смех. Презрение к жизни придавало мне нео-
быкновенную самоуверенность. "Неужто это и есть храбрость?" - подумал я,
радуясь превосходству над стоявшим напротив негодяем. Повернувшись к не-
му спиной, я направился к двери.
- Я сам найду Женевьеву, - сказал я ему.
Он снова крикнул: "Стой!" - и схватил телефонную трубку.
Я понял, что он собирается вызвать полицию. Этого я не предусмотрел и
осудил себя за такое легкомыслие.
- На этот раз тебя запрут на больший срок.
Он не успел окончить фразу, как я набросился на него, стараясь выр-
вать револьвер. Раздались два выстрела, и я упал, уверенный, что ранен,
и удивленный тем, что не испытываю боли.
Поднявшись и освободив ногу от телефонного провода, ставшего, поѕви-
димому, причиной моего падения, я обнаружил, что в доме царила мертвая
тишина. Таким же мертвым было тело господина Жерома, лежавшего у моих
ног с револьвером в руке.
Последнее обстоятельство сразу поразило меня. Ничто в комнате не го-
