встречу.
Мне неизвестно было только ее имя, и я никогда не видел ее в лицо.
Свое имя она назвала сама, ибо никто не представил нас друг другу. Ее
лицо явилось мне в отблеске луны между двумя наплывами теней, за которые
цеплялись кружева старинного вальса. Она так походила на образ из моих
снов, что я тотчас узнал ее.
- Лелиа...
Я назвал ее по имени в первый же вечер. Мы вместе ушли с приема, ко-
торый устроил один из друзей бразильца в саду Булонского леса, и я про-
водил ее до порога дома.
- Вам, разумеется, известно, что мы встретимся снова, - сказал я ей,
когда мы расставались.
Моя уверенность подтвердилась на следующее же утро при первом взгля-
де, брошенном на газету. Никогда еще согласные так радостно не толпились
вдоль длинной линейки, разделявшей их дружественные группы. Никогда еще
гласные, разбросанные, подобно отступающим в панике войскам, не играли
столь ничтожной роли в алфавите. Мой взгляд скользил вдоль напечатанной
колонки, где были собраны новости о железнодорожной катастрофе, страшном
пожаре, угрозе войны, убийстве и резне, а буквы, собравшиеся на краю
этих дымящихся строчек, составляли нежнейшие послания:
- Она думает обо мне...
- Ты увидишь ее вечером...
- Ты будешь ее возлюбленным...
К чему приводить подробности моего счастья? Любовные откровения
счастливчиков часто надоедает слушать, тогда как изложение любовных пе-
редряг всегда встречает у собеседника больший интерес, чем описание бла-
женства, которого многим не дано узнать. Таковы мужчины, если о них су-
дить по мне самому.
Поэтому я и пропущу рассказ о нескольких упоительных неделях, чтобы
подойти к тому, что способно пробудить любопытство читателя, не вызвав с
его стороны чувство зависти.
Лежа не в своей постели, я проснулся однажды под звуки арии из оперы
"Богема", доносившейся из соседней комнаты. Будучи сама нежность и кра-
сота, в сочетании со всеми другими возможными женскими достоинствами,
Лелиа, при ближайшем рассмотрении, обнаруживала лишь один небольшой не-
достаток: она была певицей и мечтала выступать в Комической опере. Спешу
сказать, что этот недостаток мог бы выглядеть таковым лишь в глазах
беспристрастного судьи. Для меня же, подчиняющегося законам, чтимым лю-
бовниками, чья страсть не имеет границ, утренние часы обладали бы
большим очарованием, если бы их мирное течение не нарушалось музыкой
Массне или Леонкавалло.
Подчас, одетая в легкий пеньюар, Лелиа, прервав вокализы, входила в
комнату, где я притворялся спящим, чтобы разбудить меня поцелуем. Сегод-
ня, когда она появилась, глаза мои были открыты.
- О чем ты думаешь?
- О том, что называется чудом, - ответил я. - Разве не чудо наша
встреча? Ты родилась в Алжире, а я в Париже, близ ПортѕСенѕДени. В мо-
мент твоего рождения я, возможно, играл после школы на улице.
- Я родилась в одиннадцать часов вечера, - сказала она.
- В этот час я спал на своей железной кровати с медными шарами. Воз-
можность грядущей любви между спящим мальчуганом и красивой девочкой, в
которую превратится новорожденная, была самой незначительной. Если бы
ангел вздумал держать пари на эту возможность, божественный букмекер не
шибко рисковал бы, приняв у него ставку в размере десять миллионов про-
тив одного. И тем не менее ангел бы выиграл.
- Разве это не чудесно? - спросила Лелиа смешливо.
- Чудесно и тревожно. Чудесно для того, у кого ничего нет и кто наде-
ется, что шанс обрести неожиданное состояние никогда не исключается из
теории вероятности. Но может ли мужчина, как я, уже обладающий сокрови-
щем, быть уверенным, что у него его не похитят?
Почему я сказал это? Лелиа ушла, бросив напоследок улыбку, и я остал-
ся один, смущенный продолжавшим звучать во мне эхом собственных слов.
Рядом как раз лежала газета. Я поспешно развернул ее и убедился, что се-
годня перевес не на стороне согласных.
- Есть ли у меня основания для беспокойства?
- Вероятно, - ответила буква "е".
- Это касается нашей любви?
И тотчас другое "е", а затем и "а" и "у" соединили свои силы, чтобы
подтвердить обоснованность моего беспокойства. Группами по две и по три
гласные выстраивались по вертикальной линии, и между ними терялись неко-
торые редкие согласные, бессильно и без всякого смысла фигурируя в пар-
ном сочетании и глядясь дрейфующими обломками кораблекрушения или остан-
ками моего разрушенного счастья.
Напевая, Лелиа вошла в комнату.
- Я не смогу с тобой ужинать сегодня вечером, дорогой. У меня хорошие
новости,
- сказала она, присаживаясь на постель.
И, сделав паузу, чтобы подчеркнуть значение своих слов, важно произ-
несла:
- Я ужинаю сегодня с администратором Комической оперы.
Ужин, на который меня не пригласили, дан был господином Эме Лефран-
ком. Моя подруга не раз говорила об этом влиятельном господине, возглав-
лявшем газету "Порядочность", она читала ее каждое утро, который, будучи
большим любителем музыки и театра, испытывал по отношению к Лелии восхи-
щение, не дававшее мне пока оснований считать, что оно не было исполнено
глубокого уважения. На другой день Лелиа сказала, что довольна проведен-
ным вечером, но не сообщила никаких подробностей относительно того, что
там произошло. В последующие дни мне удалось лишь узнать, что благодаря
тактичной поддержке господина Лефранка дело ее было на мази, но она ни-
как не объяснила причин, побуждавших директора "Порядочности" действо-
вать в ее интересах. К несчастью, колонки этой газеты, читаемые в верти-
кальном порядке, согласно изложенному выше методу, были куда менее сдер-
жанны, чем Лелиа, и каждый день, пробегая их, я ощущал то же самое, что
испытывает человек, получающий анонимные письма. На мои сначала невин-
ные, а затем все более настойчивые вопросы Лелиа отвечала насмешками и с
оскорбленным видом отвергала подозрения, которые мне действительно нечем
было подкрепить. Не мог же я раскрыть ей источники моей информированнос-
ти, не поставив себя в смешное положение. Так что мне пришлось искать
другие способы проверить справедливость слов оракула.
Потеряв терпение, я отправился однажды вечером в редакцию "Порядоч-
ности", где заявил, что должен сообщить директору издания совершенно
конфиденциальное и большой важности известие. В приемной, куда меня вве-
ли, я увидел стопку газет и начал по привычке подсчитывать число гласных
и согласных. И тут оракул, столь же переменчивый, как стрелка барометра,
стал показывать хорошую погоду:
выходило, что от встречи, которой я так опасался, мне не надо ждать
ничего плохого.
- Давно пора тебя изобличить, - проворчал я. - Твои бесконечные пре-
дупреждения привели меня в это место лишь для того, чтобы получить подт-
верждение своему несчастью. И теперь ты еще меня призываешь быть опти-
мистом? Что означает такой поворот?
Я не успел получить ответ на свою гневную тираду. За мной пришел
курьер, и я последовал за ним, размышляя над тем, каким образом моим
провидцам удается выпутаться из ситуации, в которой они оказались.
- Мой отец в поездке, но вы можете рассказать мне все, как ему само-
му.
Эти слова произнесла встретившая меня молодая девушка, и я был нас-
только удивлен, что поначалу не оценил ее любезность. Но едва начал про-
износить вступительную фразу, сам не зная, чем ее закончить, как мадему-
азель Лефранк, сидевшая в кожаном кресле и наполовину скрытая огромным
дубовым столом, показалась мне примулой, попавшей в бухгалтерский кляс-
сер.
- Слушаю вас, сударь, - сказала она с серьезным видом, который был ей
очень к лицу.
Я смотрел на нее с таким любопытством, что она опустила глаза. Мне
абсолютно нечего было сказать мадемуазель Лефранк. И тем не менее наша
беседа, начавшаяся в половине седьмого, закончилась лишь за полночь.
Едва покинув ее, я расхохотался.
- Друг мой, Червь Удачи, разве я не оказался прав? - воскликнул я. -
Разве можно считать абсолютно невозможным, чтобы дочь китайского импера-
тора обратила на тебя внимание!
И я вообразил себе свой разговор в утро перед визитом с Судьбой, если
бы она удосужилась изъясняться без обиняков.
- Еще до конца этого дня, - сказала бы она, - ты будешь держать в
объятиях дочь твоего соперника. На что я бы ответил:
- Быть того не может!
- Но такова относительная, а не абсолютная невероятность.
- Я даже не знаю, есть ли у этого Лефранка дочь.
- Вполне возможно, что у него она есть.
- Разумеется, но мне нужно увидеть ее отца.
- Он может быть в отъезде.
- Допускаю. Но его дочь...
- ...может оказаться в кабинете и, заинтересованная твоими словами,
примет тебя вместо отца.
- О чем же прикажешь с ней говорить?
- Я ждала этого вопроса: твое замешательство позабавит ее.
- Я сразу распрощаюсь.
- Разве абсолютно невероятно, что мадемуазель Лефранк окажется краси-
вой?
- Конечно, нет, но я влюблен в Лелию.
В этом месте Судьба начала бы смеяться, что с ней случается довольно
часто.
- Мне хорошо известна хрупкость вечных чувств! - произнесла бы она. -
Можешь ли ты поклясться, что не способен увлечься другой женщиной? Что
не забудешь о цели своего визита? Что не захочешь продлить очарование
столь неожиданной беседы?
- Это маловероятно.
- Но не невозможно.
- А с чего бы этой молодой девушке включиться в игру?
- Может быть, она пребывала в грустном настроении. Может быть, ей не
захотелось в отсутствии папы ужинать в одиночестве.
- Я что, буду с ней ужинать?
- Я вижу очень милый ресторанчик на берегу Сены, благожелательные не-
беса над вами, приглушенный свет, скрипач, возникший из темноты, чтобы
позволить вашим взглядам сказать то, что не рискуют произнести уста,
прогулку вдоль ласкающей берег темной и позолоченной воды, руку, которая
не отталкивает твою... Короче, тебе не захочется, чтобы ночь кончилась.
- И как она кончится?
- Целомудренно.
- А ведь ты же сказала...
- На пороге дома ты обнимешь ее. Ты получишь лишь короткий прощальный
поцелуй.
Но этот поцелуй завершит твою победу. И ее тоже.
Как бы я ни был искушен в причудах Судьбы, я бы не поверил подобным
предсказаниям. Но то, что может показаться невероятным в будущем, ставши
прошлым, представляется вполне естественным. Вспоминая каждую подроб-
ность этого вечера, я не мог припомнить ни одной, которая бы имела ха-
рактер чуда.
Мне пришлось согласиться с тем, что все, что должно случиться, сбыва-
ется, и что я влюбился в Женевьеву. Так после нашей прогулки по набереж-
ным я стал называть мадемуазель Лефранк.
Столь озаботившее меня предсказание не оказалось, однако, ложным. Мо-
ей любви к Лелии грозила опасность. Но эта опасность, вместо того чтобы
воплотиться в грузного господина Лефранка, каким я себе представлял,
явилась в образе его прелестной дочери, и я почувствовал себя, словно по
мановению волшебной палочки, освобожденным от вызванной Лелией ревности.
Мой восторг не был бы таким полным, если бы я не считал фонари, мимо ко-
торых проходил. Я загадал нечетное число, и каждый раз выходило именно
нечетное.
Все, казалось, способствовало моей новой любви. На другой день Лелиа
сообщила мне, что отправляется в Виши обсудить контракт. Она уезжала на
два дня, и только по ее возвращении я осознал, что ее путешествие дли-
лось неделю. Эту неделю я подарил Женевьеве, которая в отсутствии отца
была тоже совершенно свободна. Возвращение Лелии, чья короткая отлучка
сделала ее еще более нежной, вызвало у меня ощущение некоторой неловкос-
ти. Я почувствовал угрызения совести, которые старался погасить, твердя
сам себе, что не верю в свободу выбора, что я ведь не знал, что влюб-
люсь! Что же касается неловкости, то она исчезла бесследно, и вскоре я
смог без помех вкушать невероятное счастье, любя Лелию и Женевьеву од-
