средствами, а потом - бесчестными. Когда Джек хорошо обоснованными
аргументами опрокинул ее намеки и пресек постоянное зудение на тему "я не
согласна", Венди настроила против него сына, попыталась убить его
бутылкой, а потом заперла - надо же куда! - в проклятую кладовку, мать ее!
И все-таки Джека поддразнивал негромкий внутренний голосок:
(да, но откуда взялось спиртное? разве не в этом собака зарыта? Ты
знаешь, что бывает, когда ты напиваешься, знаешь это по собственному
горькому опыту: когда ты пьешь, ты перестаешь соображать.)
Он швырнул коробку "трискитов" через всю комнатушку. Они стукнулись
об полку с консервами и свалилась на пол. Джек проводил коробку взглядом,
утер губы ладонью, а потом посмотрел на часы. Было почти полседьмого. Он
пробыл здесь уже четыре часа. Запертый женой, он провел здесь уже
несколько часов, так их растак.
Он уже мог посочувствовать своему отцу.
Джек теперь понял - он никогда не задавался вот каким вопросом: что
довело его отца до пьянства. Да, правда... если опускаешься до состояния,
которое его прежние ученики называли "вшивый алкаш"... разве дело не в
женщине, на которой ты женат? Половая тряпка, а не баба, она всегда молча
таскалась по дому с мученическим выражением лица. Ядро, прикованное цепью
к отцовской щиколотке. Нет, не ядро на цепи. Она никогда не предпринимала
активных попыток лишить отца свободы, а Венди поступила с ним именно так.
Судьба отца Джека, вероятно, была скорее подобна судьбе дантиста Мак-Тига
из известного романа Фрэнка Норриса: прикован наручниками к мертвецу в
пустыне. Да, это более удачное сравнение. Его мать, мертвая духовно и
душевно, была скована с отцом наручниками их брака. И все-таки папа
пытался поступить справедливо, волоча по жизни ее гниющий труп. Он пытался
вырастить четверых детей так, чтоб они отличали хорошее от плохого,
понимали дисциплину и, прежде всего, уважали своего отца.
И все они оказались неблагодарными, включая и самого Джека. За что он
теперь и расплачивается - его собственный сын тоже оказался неблагодарным.
Но оставалась надежда. Он как-нибудь выберется отсюда. И накажет - сурово
накажет - обоих. Он подаст Дэнни пример, ведь мальчик повзрослеет... пусть
же, когда придет день, Дэнни лучше Джека будет знать, как поступить.
Он вспомнил тот воскресный ужин, когда отец за столом избил мать
тростью... как все они ужаснулись. Теперь Джек сумел понять необходимость
этого, сумел понять, что отец лишь притворялся пьяным, а его ум все время
оставался живым и острым, подстерегая малейший признак неуважения.
Джек подполз к крекерам и снова принялся есть, усевшись возле двери,
которую столь вероломно заперла Венди. Он задумался, что же именно заметил
отец и как подловил мать своим притворством. Может, она потихоньку
глумилась над ним? Показывала язык? Делала непристойные жесты? Или просто
надменно и оскорбительно смотрела на него, убежденная, что он слишком
отупел от выпитого, чтобы заметить это? Что бы она ни делала, отец застиг
ее на этом и немедленно покарал. И теперь, двадцать лет спустя, Джек смог,
наконец, оценить отцовскую мудрость.
Конечно, можно сказать, что самой большой глупостью, какую сделал
отец, была женитьба на такой бабе - приковать себя к подобному трупу... уж
коли на то пошло, к трупу, совершенно его не уважавшему. Но за поспешный
брак молодые расплачиваются медленно. Может быть, и отец отца был женат на
женщине такого же типа, так что отец Джека подсознательно выбрал в жены
такую же - как и сам Джек. Вот только его жена вместо того, чтоб
удовлетвориться тем, что пассивно загубила карьеру Джека на одном поприще
и изуродовала - на другом, поставила себе задачу, до отвращения требующую
активных действий: уничтожить последний шанс мужа стать одним из служащих
"Оверлука" и, возможно, в свое время возвыситься... до поста управляющего.
Она попыталась отнять у него Дэнни, который был его, Джека, пропуском.
Конечно, это глупо - зачем нужен сын, если можно заполучить отца? - но
наниматели частенько бывают привержены дурацким идеям, и таково
поставленное ему условие.
Теперь Джек понял: он не намерен уговаривать ее. Он попытался
урезонить Венди в баре "Колорадо", но она отказалась выслушать и за все
свои старания он получил бутылкой по голове. Но скоро ему представится
другой случай. Он выберется отсюда.
Джек вдруг затаил дыхание и резко поднял голову. Где-то играли на
пианино буги-вуги, а люди смеялись и хлопали в ладоши. Хоть тяжелая
деревянная дверь и заглушала звуки, расслышать их можно было. Играли
песенку "В старом городе сегодня будет пыль столбом".
Пальцы Джека беспомощно сжались в кулаки. Чтобы удержаться от
очередной атаки на дверь, пришлось напрячься. Вечеринка снова началась.
Спиртное, должно быть, льется рекой. Где-то, с кем-то другим, танцует
девушка, которая под белым шелковым платьем казалась на ощупь такой
одуряюще обнаженной.
- Вы за это заплатите! - взвыл он. - Чтоб вы провалились, вы оба за
это заплатите! Вы свое получите, чтоб вас! Даю честное слово. Я...
- Ну, ну, - раздался за дверью негромкий голос. - Зачем же кричать,
старина, я вас прекрасно слышу.
Джек вскочил на ноги.
- Грейди? Это вы?
- Да, сэр. Именно так. Кажется, вас заперли.
- Выпустите меня, Грейди. Быстро.
- Я вижу, что вы, сэр, вряд ли справитесь с делом, которое мы
обсуждали. С тем, чтобы наказать жену и сына.
- Они-то меня здесь и заперли. Отодвиньте засов, ради Бога!
- Вы позволили им запереть вас здесь? - В тоне Грейди прозвучало
благовоспитанное удивление. - Ах, Господи. Женщина вдвое меньше вас и
маленький мальчик? Вряд ли это характеризует вас как человека, имеющего
задатки занять один из самых высоких управленческих постов, верно?
В ручейках сосудов на правом виске Джека запульсировала кровь.
- Выпустите меня, Грейди. Я о них позабочусь.
- Действительно, сэр? Не знаю, не знаю. - Благовоспитанное удивление
сменилось благовоспитанным сожалением. - Очень больно говорить об этом,
сэр, но я сомневаюсь. Я... и остальные, мы пришли к убеждению, что вы не
вкладываете в это души, сэр. Это вам... не по зубам, сэр.
- Вкладываю! - заорал Джек. - Клянусь, вкладываю!
- Вы отдадите нам вашего сына?
- Да! Да!
- Ваша жена будет очень сильно возражать, мистер Торранс. Она,
кажется... несколько сильнее, чем мы воображали. Так сказать, у нее
больший запас прочности. Конечно же, все лучшее она взяла от вас.
Грейди поцокал языком.
- Вероятно, мистер Торранс, вам следовало заняться ей с самого
начала.
- Я отдам его, клянусь, - сказал Джек. Теперь он приблизил лицо к
двери. Его прошиб пот. - Она не станет возражать. Клянусь, не станет. Она
не сможет.
- Боюсь, вам придется убить ее, - холодно заметил Грейди.
- Я поступлю, как должно. Только выпустите меня отсюда.
- Вы даете слово, сэр? - настаивал Грейди.
- Слово, обещание, клятву, что угодно, черт возьми. Если вы...
Засов с невыразительным щелчком отодвинулся. Дверь дрогнула и
приоткрылась на четверть дюйма. У Джека захватило дух, а слова замерли на
губах. На секунду ему показалось, что за дверью стоит сама смерть. Он
прошептал:
- Спасибо, Грейди. Клянусь, вы не пожалеете. Клянусь.
Ответа не было. Он сознавал, что прекратились все звуки, только за
стенами отеля свистит холодный ветер.
Он толкнул дверь, и та открылась. Слабо скрипнули петли.
Кухня была пуста. Грейди исчез. В холодном белом сиянии ламп дневного
света все выглядело оцепеневшим, неподвижным. Взгляд Джека упал на большую
колоду для разделки мяса, за которой они ели всей семьей.
Там стояли: бокал из-под мартини, пяток бутылок джина и пластиковое
блюдце с оливками.
К блюдцу прислонили молоток для роке, который Джек видел в сарае.
Он долго глядел на него.
Потом откуда-то - отовсюду - раздался голос, куда более глубокий и
властный, чем у Грейди... голос раздался внутри Джека.
(держите же свое слово, мистер Торранс)
- Сдержу, - ответил он. И услышал в своем голосе лакейскую
угодливость, однако справиться с ней не сумел. - Будет сделано.
Он прошел к колоде, взялся за рукоятку молотка.
И поднял его.
Взмахнул.
Молоток со злобным свистом рассек воздух.
Джек Торранс заулыбался.
49. ХОЛЛОРАНН: НА СЕВЕР, В ГОРЫ
Когда он, наконец, съехал с дороги, была уже четверть второго
пополудни и, если верить залепленным снегом указателям и счетчику миль, до
Эстес-Парк оставалось неполных три мили. Такого быстро и яростно падающего
снега, как тут, на возвышенности, Холлоранн в жизни не видел (впрочем,
возможно, такое сравнение мало о чем говорит - ведь всю жизнь Холлоранн
старался видеть снег как можно реже), ветер же, налетавший прихотливыми
порывами то с запада, то из-за спины, с юга, застилал Дику поле зрения
облаками пушистого снега и раз за разом бесстрастно заставлял сознавать,
что стоит Дику прозевать поворот, и он за милую душу нырнет вниз с дороги
на пару сотен футов. "Электра", крутя колесами, полетит вверх тормашками.
Положение ухудшало еще и то, что к зимним дорогам Холлоранн не привык. Его
пугала погребенная под крутящейся поземкой желтая разделительная полоса,
пугали свободно налетавшие из-за макушек холмов резкие, сильные порывы
ветра, которые буквально разворачивали тяжеленный бьюик. Пугало то, что
почти все дорожные знаки прятались под снегом - хоть монетку кидай, чтобы
узнать, справа или слева оборвется впереди эта дорога с белого экрана
кинотеатра для автомобилистов, по которому, казалось Холлоранну, он едет.
Он был напуган, еще как. С того момента, как к западу от Боулдера и
Лайонса Холлоранн поднялся к холмам, он вел машину весь в холодном поту,
обращаясь с газом и тормозом так, будто это вазы эпохи "минг". Диск-жокей
между рок-н-ролльными мелодиями настойчиво советовал шоферам держаться
подальше от главных магистралей и ни под каким видом не ездить в горы,
поскольку все дороги опасны, а по многим невозможно проехать. Передали
сводку мелких дорожных происшествий, сообщили о двух серьезных авариях:
компания лыжников в микроавтобусе "фольксваген" и семья, которая
пробиралась в Альбукерк через горы Сагре-де-Кристо. В обеих авариях
четверо погибло и пятеро получили ранения. "Так что держитесь подальше от
дорог и слушайте хорошую музыку", - бодро заключил диск-жокей и завел
"Дети моря на солнце", отчего Холлоранн почувствовал себя еще несчастней.
"Мы смеемся, мы ликуем, мы..." - радостно выпаливал Терри Джекс, и
Холлоранн злобно выключил приемник, зная, что через пять минут снова
включит его. Плевать, что передают всякую дрянь - все лучше, чем ехать
сквозь белое безумие в одиночестве.
(давай колись! энтого вот черного парня такой мандраж бьет... аж
евонная спина, так ее раз эдак, сверху до низу трясется!)
Веселей не стало. Если бы не убежденность Дика, что мальчуган в
ужасной беде, он дал бы задний ход еще не доезжая до Боулдера. Даже
сейчас, где-то в глубине, под черепом, тоненький голосок (Холлоранн
подумал, что это говорит скорее здравый смысл, нежели трусость) твердил
ему: пересиди ночь в мотеле в Эстес-Парк и дождись хотя бы, чтобы
снегоочистители расчистили центральную полосу. Голосок снова и снова
напоминал, как трясло самолет, когда тот садился в Стэплтоне, как сердце
Холлоранна уходило в пятки от ощущения, что они вот-вот воткнутся носом в
землю и вместо калитки N 39, дорожка Б, окажутся прямехонько у врат ада.
