ему будущего. Ему, блин, уже пятьдесят один год, а пятьдесят один год,
блин, это чересчур много для того, чтобы мечтать о будущем. В пятьдесят
один ты просто бежишь для того, чтобы ускользнуть от снежной лавины
своего прошлого.
Если бы сейчас было рабочее время, он бы все-таки заглянул сюда. Будь
он трижды проклят, если бы не заглянул. Он бы вошел, такой большой
ребенок, и спросил, сколько стоит лисий хвост в витрине. Но было десять
часов вечера, и все магазины на Мейн стрит замкнуты так плотно, как пояс
целомудрия на снежной королеве, а когда он проснется завтра утром с
осколком кривого зеркала в глазах, он забудет начисто об этом
великолепном хвосте такого трепетно-рыжего цвета.
И все же он не мог отойти от витрины, водя по стеклу своими грязными
заскорузлыми пальцами, как ребенок у магазина игрушек. Слабая улыбка
тронула углы его губ. Улыбка была нежная и совсем неуместная на лице
Святоши Хью. И тогда где-то на Касл Вью несколько раз тормознула машина,
пронзив тяжелый от дождя воздух острыми как выстрел взвизгами, и Хью
пришел в себя.
К черту. О чем я мечтаю?
Он отвернулся от витрины и обратился лицом к дому, если только
двухкомнатную берлогу с забитой хламом кладовкой, можно назвать домом.
Но, проходя под навесом, он искоса взглянул на дверь... и снова застыл.
На двери, конечно же, было написано ОТКРЫТО. Словно во сне, Хью
протянул руку и дотронулся до дверной ручки. Она легко повернулась. Над
головой дзинькнул серебряный колокольчик. Звук, казалось, доносился с
какого-то невероятно далекого расстояния.
Посреди магазина стоял человек. Он смахивал пыль со стеклянных
витринных стоек перьевой метелкой и напевал что-то себе под нос. Услышав
звон колокольчика, он повернулся навстречу Хью. И следа удивления не
возникло у него на лице при виде человека, появившегося в магазине в
десять минут одиннадцатого вечера в среду. Уж если кто и был удивлен так
это Хью, но только глазами хозяина магазина - они были такими темными,
как глаза индейца.
- Ты забыл повернуть свою табличку, приятель, - сказал Хью. Вернее,
не сказал, а услышал, как произносит эти слова.
- Нет, я не забыл, - вежливым тоном объяснил человек. - Просто плохо
сплю по ночам и поэтому иногда до самой ночи не закрываю магазин. Кто
знает, когда заглянет посетитель... как вы, например, и, может быть, ему
что-нибудь приглянется. Входите и посмотрите, если желаете.
Святоша Хью вошел и закрыл за собой дверь.
7
- Там лисий хвост. - начал Хью. но замолк, чтобы откашляться и начать
сначала. Слова с огромным трудом пробирались наружу и представляли из
себя невнятно-хриплое бормотание. - У вас в витрине лисий хвост.
- Безусловно, - сказал хозяин магазина. - Красивый, правда? - Он
держал метелку прямо перед собой, скрывая нижнюю часть лица, а его
черные индейские глаза смотрели на Хью с нескрываемым интересом. Не видя
губ. Хью все же предполагал, что они растягиваются в улыбке. Обычно он
чувствовал себя не в своей тарелке, если люди, особенно незнакомые,
смеялись над ним. У него сразу руки начинали чесаться и хотелось лезть в
драку. Но теперь, как ни странно, это его вовсе не трогало. Может быть
оттого, что он все еще находился под впечатлением воспоминаний.
- Да, - сказал он. - Прямо-таки красавец. - У моего отца был
кабриолет и к его радиоантенне я привязывал такой же. Это было давно, в
детстве. В нашем дешевом городишке наберется целая куча народу, которая
не верит в то, что я когда-то был ребенком. Но я был им так же, как и
все остальные.
- Безусловно, - глаза хозяина были по-прежнему прикованы взглядом к
глазам Хью и, странное дело, они, казалось, увеличивались в размере. Хью
не в силах был отвести взор. Слишком пристальный интерес был обычно
второй причиной, по которой у него сжимались кулаки. Но в эту ночь на
него ничто не действовало.
- Мне всегда казалось, что лисий хвост нервы успокаивает, - продолжал
Хью. - Именно успокаивает, так мы тогда говорили, а не то, что теперь -
стализиби... стазилиби... ста-би-ли-зи-ру-ет -- вот, тьфу, черт, не
выговорить, не то что понять. А вы понимаете?
Но хозяин Нужных Вещей все так же стоял и смотрел своими индейскими
глазищами поверх перьевой метелки.
- Ну все равно, это неважно, я хочу его купить. Продадите?
- Безусловно, - сказал Лилэнд Гонт в третий раз. Хью почувствовал
облегчение и внезапное необъяснимое счастье. Он вдруг решил, что все
будет очень хорошо - все. Мысль представлялась невероятной - он был
должен всем и каждому в Касл Рок и еще в трех соседних городках,
последние полгода он был на грани потери работы, его "бьюик" ездил на
одном честном слове - но мысль казалась вполне реальной.
- Сколько? - спросил Хью. У него в голове пронеслось отчаянное
предположение, что он просто не сможет оплатить такую шикарную вещь, и
возникло состояние, близкое к панике. Что если так случится? А вдруг еще
хуже - он в течение завтрашнего дня наберет денег, а этот парень уже
продаст хвост.
- Ну что ж, это зависит...
- От чего это зависит?
- От того, сколько вы намерены за него заплатить.
Словно во сне Хью вытащил из заднего кармана потрепанный бумажник.
- Убери его, Хью.
Разве я называл свое имя?
Хью не помнил, чтобы представлялся, но бумажник послушно вернул на
место.
- Выверни свои карманы, прямо сюда, на эту стойку.
И снова Хью сделал, как ему велели. Выложил перочинный нож, рулон
папиросной бумаги, зажигалку и огромную сумму приблизительно в полтора
доллара мелочью, обсыпанной табачными крошками.
Монетки звякнули упав на стекло.
Человек наклонился и пристально изучил образовавшуюся кучку.
- Я, думаю, этого достаточно, - сказал он наконец, и прошелся по
кучке метелкой. Когда он ее убрал, нож, папиросная бумага и зажигалка
остались на месте, а мелочь исчезла.
Хью смотрел на все это без всякого удивления. Он оставался стоять
безмолвно и неподвижно, словно детская игрушка, у которой иссякли
батарейки, а хозяин магазина направился к витрине и, вернувшись с лисьим
хвостом, положил его настойку рядом с кучкой жалкого имущества Хью.
Он медленно протянул руку и погладил хвост. Он был холодный на ощупь
и густой, от него сыпались искры статического электричества. Гладить его
было все равно, что гладить ночное звездное осеннее небо.
- Красивый? - спросил Гонт.
- Очень. - Голос Хью как будто доносился издалека. Он хотел забрать
хвост.
- Не трогай, - резко приказал Гонт, и рука Хью мгновенно упала. Он
смотрел на Гонта с такой глубокой обидой, что она скорее походила на
горе. - Мы еще не до конца рассчитались.
- Да, - согласился Хью и снова потянулся за бумажником. Я под
гипнозом, думал он, будь я проклят, если этот тип не загипнотизировал
меня, но все равно это очень приятно... как ни странно.
Рука его тянулась к карману медленно, как это бывает под водой.
- Оставь в покое свой бумажник, кретин, - нетерпеливо произнес мистер
Гонт и отложил метелку в сторону. И снова рука Хью бессильно повисла.
- Почему люди считают, что ответы на все вопросы таятся в бумажниках?
- голос Гонта звучал раздраженно.
- Не знаю, - ответил Хью. На самом деле он никогда не задумывался над
этим. - Но это и вправду глупо.
- Хуже, - рявкнул Гонт. Голос его слегка дрожал как у человека,
который устал или сердится. Он и в самом деле устал: день был длинный и
утомительный. Многое сделано, но работа еще только в самом начале. - Это
хуже, чем глупо, это преступно! Знаешь, Хью, мир полон нищих, которые не
подозревают, что все вокруг них идет на продажу... если только ты готов
заплатить сполна. Они следуют привычному порядку и тешат себя
собственной гордостью и непродажностью. А такая гордость - самообман,
Хью, самообман, не стоящий выеденного яйца.
- Яйца... - эхом отозвался Хью.
- За то, что людям действительно необходимо, деньгами расплачиваться
нельзя. Самый толстый бумажник в этом городе не стоит капли пота из-под
мышки рабочего человека. Бумажник! Какая чушь! А души? Души, Хью? Если
бы у меня был всего лишь гривенник, веря каждому на слово, кто готов
продать душу за то-то и то-то, я бы уже давно купил Импайр Стэйт
Билдинг. - Он подался вперед, и губы его искривились в хищной усмешке,
обнажив желтые кривые зубы. - Скажи мне, Хью, что бы я, клянусь всем
живым, ползающим под землей, делал с твоей душой?
- Ничего, наверное, - голос его по-прежнему доносился издалека, как
будто из глубины огромной темной пещеры.
- Мне, думается, твоя душа, Хью, теперь не в самой лучшей форме.
Мистер Гонт внезапно успокоился и выпрямился.
- Хватит лжи и полуправды, Хью, тебе знакома женщина по имени Нетти
Кобб?
- Дурочка Нетти? Все в городе знают дурочку Нетти. Она убила своего
мужа.
- Так говорят. А теперь послушай меня, Хью, и слушай внимательно. И
тогда ты сможешь забрать свой лисий хвост и отправиться домой.
Святоша Хью слушал очень внимательно. На улице уже шел сильный дождь
и свистел ветер.
8
- Брайан! - резко окликнула мисс Рэтклифф. - Брайан Раск! Ну, я от
тебя этого не ожидала. Подойди-ка сюда! Быстро!
Он сидел в заднем ряду класса, где проводились уроки логопеда, и
сделал что-то не так, нечто ужасное, судя по тону мисс Рэтклифф, но он
не понимал, что именно до тех пор, пока не встал. И только тогда он
понял, что раздет донага. Жар, как волна стыда захлестнула его, но и
возбудила одновременно. Взглянув вниз и заметив, как пенис постепенно
напрягается, он почувствовал смешанное чувство тревоги и гордости. - Ты
слышал, что я сказала? Подойти сюда!
Он медленно прошел на середину комнаты, а остальные - Сэлли Мейерс,
Донни Френкель, Нонни Мартин, и бедняжка придурочный Слоупи Додд -
хихикали над ним.
Мисс Рэтклифф стояла у своего стола, руки в боки, глаза мечут искры,
потрясающий ореол угольно-черных волос над головой.
- Ты - плохой мальчик, Брайан, очень плохой.
Он стыдливо потупил голову, зато головка его пениса приподнялась, так
что стала казаться, будто это единственная часть его тела, которая стыда
не испытывает, потому что она не плохая вовсе, а совсем наоборот - очень
хорошая. В том, чтобы быть плохим, вероятно, тоже есть своя прелесть.
Она вложила в его руку кусок мела. Он почувствовал короткий
электрический разряд, когда их пальцы встретились.
- А теперь, - сурово произнесла мисс Рэтклифф. - Ты напишешь
предложение: Я РАСПЛАЧУСЬ СПОЛНА ЗА КАРТОЧКУ СЭНДИ КУФЭКСА, пятьсот раз
на доске.
- Да, мисс Рэтклифф.
Он начал писать, поднявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до верхней
части доски, и чувствовал дуновение теплого воздуха на своих ягодицах.
Он написал еще только Я РАСПЛАЧУСЬ СПОЛНА, когда рука мисс Рэтклифф
обхватила его пенис нежными пальцами и начала тихонько теребить. Это
было так приятно, что ему показалось он вот-вот свалится без чувств
прямо под доску.
- Продолжай писать, - суровым тоном приказала мисс Рэтклифф, - а я
буду продолжать делать вот это.
- М-мисс Рэ-Рэ-Рэт-тклифф, а как же мои уроки речи? - обиделся Слоупи
Додд.
- Заткнись, не то я тебя выгоню на автомобильную стоянку, - сказала
мисс Рэтклифф. - Ты у меня поверещишь, сопляк.
Разговаривая с заикой, она продолжала теребить штуковину Брайана. Он
уже стонал. Это было дурно, он хорошо все понимал, но зато так приятно.
Это было прямо то, что доктор прописал, ни больше ни меньше, как раз тык
в тык.
А потом она обернулась, и это уже была не мисс Рэтклифф, а Вильма
Ержик, со своим огромным круглым рыхлым лицом и маленькими глубоко
посаженными карими глазками, как две изюминки, вдавленные в тесто.
