Что-то во всем этом заставляло меня почувствовать собственную
неполноценность.
"Но не могла же она заплатить за пребывание в больнице, ведь так?"
-спросил я. В конечном счете, это не имело никакого значения, но мне
нужно за что-нибудь зацепиться, чтобы дать выход охватившему меня
чувству огорчения. "Разве можно сказать заранее, сколько времени ей
придется пролежать в больнице. Или вы читаете будущее, Элла?"
"Я ей говорила то же самое, но она спросила, сколько времени в
среднем находятся в больнице женщины при отсутствии каких-либо
осложнений. Я сказала, что шесть дней, разве нет?"
Я был вынужден признать, что это так.
"Она сказала, что заплатит за шесть дней, а если ей придется
пролежать дольше, то она внесет дополнительную плату. Но если..."
"Если меньше, то мы можем возместить ей лишние расходы", - утомленно
закончил я. Я подумал: "Черт бы побрал этих женщин". И тут же
рассмеялся. У нее есть голова на плечах. Невозможно это отрицать. И
неплохая голова. Миссис Дэвидсон позволила себе улыбнуться... и если я в
какой-то момент, особенно сейчас, когда нахожусь в старческом маразме,
начинаю верить, что знаю все о людях, которые меня окружают, то пытаюсь
вспомнить эту улыбку. До того дня я готов был поклясться жизнью, что
никогда не увижу, как миссис Дэвидсон, одна из самых лучших "правильных"
женщин, которых я когда-либо знал, улыбается при мысли о девушке,
забеременевшей не в замужестве.
"Голова на плечах? Может быть, доктор. Но она знает свои умственные
способности, это уж точно".
Прошел месяц, и мисс Стенсфилд пришла вновь в назначенное ей время,
просто возникнув из этого удивительного человеческого потока, каким был
и есть Нью-Йорк. На ней было надето голубое платье, которое выглядело
довольно оригинально, хотя и явно было выбрано среди множества ему
подобных. Ее туфельки не очень подходили к нему - это была та же
коричневая пара, в которой она приходила в последний раз.
Я тщательно осмотрел ее и счел, что все идет нормально. Я сказал ей
об этом, и она осталась довольна.
"Я нашла витамины, которые нужно принимать во время беременности".
"В самом деле? Превосходно".
Ее глаза озорно сверкнули: "Аптекарь предостерегал меня от их
употребления".
"Избави меня Бог от этих порошковых дел мастеров - сказал я, и она
прыснула в ладошку. Это был жест ребенка, покоряющий своей
непроизвольностью. - Я еще не встречал аптекарей, которые не были бы
неудавшимися врачами. И республиканцами. Эти витамины - пока еще в
новинку, и к ним относятся с подозрением. Вы последовали его совету?"
"Нет, только вашему. Вы же мой врач".
"Благодарю".
"Не за что. - Она посмотрела прямо мне в глаза, уже не хихикая.
-Доктор, когда по мне станет заметно?"
"Не раньше августа, я думаю. Или сентября, если вы будете носить...
гм, широкие одежды".
"Спасибо". Она взяла свою сумочку, но не встала сразу, чтобы уйти. Я
подумал, что она хочет поговорить, но не знает, как и с чего начать. "Вы
ведь работаете, правда?" Она кивнула. "Да, я работаю". "Могу я просить,
где? Если вы считаете, что я не должен..."
Она засмеялась, но каким-то ломанным, невеселым смехом. "В
универсальном магазине. Где же еще незамужняя женщина может работать в
городе? Я продаю духи толстым леди, которые смачивают свои волосы, а
затем накручивают на тонкие бигуди".
"Как долго вы еще сможете там работать?"
"Пока мое деликатное положение не станет заметным. Предполагаю, что
тогда меня попросят уйти, чтобы не огорчить какую-нибудь толстую леди.
Потрясение от того, что их обслуживает беременная женщина без
обручального кольца, может вызвать выпрямление волос".
Почти мгновенно ее глаза заблестели от слез. Ее губы задрожал, и я
стал нащупывать платок. Но слезы не закапали. Глаза вновь прояснились,
губы затвердели, но тут же смягчились. Она просто решила, что не будет
терять контроля над своими эмоциями, и не потеряла. Это было
впечатляющее зрелище.
"Извините, - сказала она. - Вы очень добры ко мне. Я не хочу
отплатить вам за вашу доброту, рассказывая всякие банальные истории".
Она встала, чтобы идти, и я поднялся вместе с ней.
"Я умею слушать, - сказал я, - и у меня есть время. Мой следующий
пациент отменил свой визит".
"Нет, - ответила она. - Спасибо, но не стоит".
"Хорошо, - согласился я. - Но я хотел бы сказать кое-что еще".
"Да?"
"Не в моих правилах делать так, чтобы мои пациенты - любые пациенты
-оплачивали вперед услуги, которые им будут оказаны. Я думаю, что если
вы... то есть, если бы вы хотели... или вам необходимо..." - промямлил я
и замолчал.
"Я уже четыре года в Нью-Йорке, доктор. И по своей природе я
терпелива. После августа или сентября я вынуждена буду жить на мои
сбережения, пока не смогу снова устроиться на работу. Это не очень
много, и иногда, по ночам, мне становится страшно".
Она внимательно посмотрела на меня своими чудесными карими глазами.
"Мне казалось, что будет лучше - надежней скорее, - если я заплачу за
ребенка. В первую очередь. Потому что я много думаю о нем, а искушение
истратить эти деньги может стать очень сильным".
"Хорошо, - сказал я. - Но, пожалуйста, запомните, что если они вам
понадобятся, сразу скажите мне об этом".
"И снова разбудить дракона в миссис Дэвидсон. - Игривые огоньки вновь
появились в ее глазах. - Не думаю, что это нужно делать. Ну, а теперь,
доктор..."
"Вы намерены проработать до конца, сколько сможете? Это действительно
необходимо?"
"Да, я должна. Но почему вы спрашиваете?"
"Боюсь, мне придется попугать вас немного, прежде чем вы пойдете",
-сказал я.
Ее глаза стали чуть шире. "Не делайте этого, - попросила она. - Я и
так уже достаточно напугана".
"Именно поэтому я и собираюсь поговорить с вами. Сядьте, мисс
Стенсфилд". Но поскольку она осталась стоять, я добавил: "Прошу вас".
Она села. Не очень охотно.
"Вы находитесь в довольно-таки незавидном положении, - начал я, сидя
на краю письменного стола. - Но вы не без изящества справляетесь с
встающими на вашем пути трудностями".
Она собиралась что-то сказать, но я поднял руку, прося не перебивать
меня.
"Это очень похвально. Но я не хотел бы, чтобы вы навредили своему
ребенку вследствие заботы о вашем финансовом положении. У меня была
пациентка, которая, несмотря на мои предосторожности, из месяца в месяц
продолжала туго затягивать пояс. Она была тщеславной, глупой и скучной
женщиной, и я не верю, что она на самом деле хотела ребенка. Я бы не
подписался под многочисленными теориями о подсознании, которые
обсуждаются сегодня чуть ли не на каждом углу, но если бы я в них верил,
я бы сказал, что она - или часть ее - пыталась убить младенца".
"И она это сделала?" - Ее лицо оставалось спокойным.
"Нет, вовсе нет. Но ребенок родился с опозданием. Вполне возможно,
что он так или иначе родился бы позже срока - мы мало что знаем о
причинах этого явления. Но она сама могла вызвать это".
"Я понимаю, куда вы клоните, - сказала она низким голосом. Вы не
хотите, что я тоже затягивалась, так что я смогу оставаться на работе
еще месяц или шесть недель. Честно говоря, такая мысль приходила мне в
голову. Что ж, спасибо за то, что вы меня напугали".
На этот раз я проводил ее до двери. Мне хотелось спросить ее, сколько
у нее оставалось денег и как долго она сможет прожить на них. Но я
слишком хорошо знал, что на такой вопрос я не услышал бы ответа. На
прощание я пошутил по поводу ее витаминов. Она ушла. Я думал о ней в
свободные минуты весь следующий месяц, и...
На этом месте Иохансен прервал рассказ Маккэррона. Они были друзьями,
и это, как мне кажется, давало ему право задать вопрос, о котором мы все
думали.
"Ты полюбил ее, Эмлин? Ведь потому ты постоянно упоминаешь о ее
глазах, улыбке и о том, как ты "думал о ней в свободные минуты?"
Я подумал, что подобное вмешательство должно было рассердить
Маккэррона, однако этого не произошло. "Ты вправе задать этот вопрос",
-сказал он и замолчал, глядя в огонь. Могло показаться, что он задремал.
В этот момент выстрелило сухое полено, искры закружились в камине, и
Маккэррон посмотрел вокруг, сначала на Иохансена, а потом на всех
остальных.
"Нет, я не любил ее. То, что я говорил о ней, очень напоминает те
детали, которые обычно замечает влюбленный мужчина - выражение глаз,
одежда, смех". Он зажег свою трубку специальной зажигалкой, затянулся и
выпустил облачко дыма, стлавшееся вокруг его головы ароматной завесой.
"Я восхищался ею. И мое восхищение росло с каждым ее появлением.
Думаю, что некоторые из вас воспринимают мой рассказ как историю любви,
перечеркнутую обстоятельствами".
Но это не имеет ничего общего с реальностью. Ее история завершилась в
последующие полгода, и когда, джентльмены, вы услышите ее, то, уверен,
убедитесь, насколько она во многом типична, как утверждала сама Сандра.
Она попала в Нью-Йорк как тысячи других девушек, приехав из небольшого
городка...
...в Айове или Небраске. А, может быть, в Миннесоте, я не помню. Она
изучала драматическое искусство и участвовала в спектаклях местного
городского театра. В местном еженедельнике были опубликованы хорошие
рецензии одного драматического критика с ученой степенью, и она
отправилась в Нью-Йорк, чтобы начать карьеру актрисы.
Она была практичной даже в этом - насколько позволяло столь
непрактичное само при себе устремление. Ей захотелось попасть в
Нью-Йорк, как она сама рассказывала, не потому что она верила в то, на
что намекали иллюстрированные журналы: любая девушка, приезжающая в
Голливуд, может стать звездой. Она говорила, что приехала в Нью-Йорк,
чтобы приоткрыть дверь в новый мир, а также потому, как мне кажется, что
больше любила драматический театр, чем звуковое кино.
Она устроилась на работу в универсальный магазин и поступила на
театральные курсы. Ее отличали ум и железная воля, но в ней было столько
же человеческих качеств, как и в любом другом человеке. К тому же она
была одинока. Так одинока, как только, пожалуй, могут чувствовать себя
простые девушки из небольших городов Среднего Запада. Тоска по дому -
это не всегда то каким мы его себе привыкли представлять. Оно может быть
острым, как нож, и превращающимся в болезнь не в переносимом, а в прямом
смысле. Оно может изменить взгляды человека на жизнь. Лица на улице
становятся для него не безразличными, а отталкивающими и даже
злорадными. Тоска по дому -это настоящая болезнь, боль вырванного с
корнем растения.
Мисс Стенсфилд, сколь очаровательной и решительной она ни была, не
имела иммунитета от этой болезни. Все случившееся с ней затем настолько
естественно, что и не стоило труда рассказывать об этом. На курсах
вместе с ней учился некий молодой человек. Несколько раз они вместе
проводили вечер. Она не любила его, но ей нужен был друг. Когда она
поняла, что он никогда им не станет, произошло два события: она
обнаружила, что беременна, и рассказала об этом молодому человеку. Он
сказал, что останется с ней, и у них все будет "пристойно". Через неделю
он съехал с квартиры, не оставив ей своего нового адреса. И тогда она
пришла ко мне. Когда мисс Стенсфилд была на четвертом месяце, я
познакомил ее с Методом дыхания, сейчас он называется методом Ламаза. В
те времена, как вы понимаете, о господине Ламазе никто не слышал.
"В те времена" - эта фраза появляется все чаще и чаще, я заметил. Я
приношу свои извинения, но ничего не могу с этим поделать. Все, о чем я
