Она закрыла глаза и почувствовала еще большее облегчение, чем в
прошлый раз. Он понял. Каким-то чудом.
- Как бы ты отнесся к тому, чтобы я сделала аборт? - спросила она
после паузы.
- У меня такое впечатление, что именно этот вариант ты и хочешь
обсудить.
Она посмотрела на него удивленно.
- Может быть, ты и прав, - сказала она медленно.
- Слушай, - сказал он и впал в парадоксальное молчание. Но она
с_л_у_ш_а_л_а_ и слышала воробьев, сверчков, гудение самолета высоко в
небе, чей-то призыв к Джеки, чтобы он немедленно шел домой, шум косилки,
машину, несущуюся по шоссе N_1.
Она как раз хотела спросить, все ли с ним в порядке, когда он взял ее
за руку и заговорил.
- Фрэнни, тебе, конечно, нужен бы отец помоложе, но тут я ничем не
могу помочь. Я женился только в пятьдесят шестом.
Он задумчиво посмотрел на нее в свете сумерек.
- Карла была не такой в те дни. Она была... черт возьми, она была
молода. Она не менялась до тех пор, пока не умер твой брат Фредди. До того
момента она была молодой. После того, как Фредди умер, внутри у нее все
застыло. И... ты не должна думать, что я хочу сказать о твоей матери
что-нибудь плохое, Фрэнни, даже если со стороны это выглядит отчасти и
так. Но мне кажется, что Карла... окаменела... после того, как умер
Фредди. Она покрыла свои взгляды на мир тройным слоем лака и одним слоем
быстро застывающего цемента и объявила, что это хорошо. А сейчас она
похожа на смотрителя в музее, и если она видит, как кто-то трогает
выставленные там экспонаты-идеи, то взирает на это крайне неодобрительно.
Но она не всегда была такой. Тебе придется поверить мне на слово, но это
действительно так.
- А какой она была, папочка?
- Ну... - Он рассеянно оглядел сад. - Она была во многом такая же,
как ты, Фрэнни. В ней была смешинка. Мы часто ездили в Бостон поболеть за
"Ред Сокс" и выпить пива.
- Мама... пила пиво?
- Ну да, пила. А потом оставшуюся часть игры проводила в женском
туалете и выходила оттуда, проклиная меня за то, что по моей вине она
пропустила самую интересную часть матча, хотя на самом-то деле это она
постоянно упрашивала меня сходить в буфет за пивом.
Фрэнни попыталась представить себе свою мать с кружкой пива в руке,
когда она смотрит на отца и смеется, как девчонка на свидании. Но у нее
ничего не получилось.
- Она никогда не скандалила, - сказал он смущенно. - Мы с ней ходили
к доктору, чтобы выяснить, кто из нас не в порядке. Доктор сказал, что
никаких отклонений нет. Потом, в шестидесятом, появился на свет твой брат
Фред. Она любила этого мальчишку до смерти, Фрэн. Фред - так ведь звали ее
отца, ты знаешь. У нее был выкидыш в шестьдесят пятом, и мы оба решили,
что с детьми покончено. Потом ты появилась на свет в шестьдесят девятом,
на месяц раньше, чем нужно, но, в общем, все было в порядке. И я полюбил
тебя до смерти. У каждого из нас было по ребенку, но она своего потеряла.
Он замолчал, погрузившись в размышления. Фред умер в 1973 году. Ему
было тринадцать, Фрэнни - четыре. Человек, сбивший Фреда, был пьян. За ним
был долгий список дорожных нарушений. Фред прожил семь дней.
- Я думаю, что аборт - слишком мягкое словечко для этой операции, -
сказал Питер Голдсмит. Он медленно выговаривал каждое слово, словно оно
причиняло ему боль. - Я думаю, что это - детоубийство, простое и
откровенное. Прости, что я говорю так, что я так... несгибаем, упрям... Я
же говорил тебе, что я уже стар.
- Ты совсем не стар, папочка, - пробормотала она.
- Нет, я стар, я стар! - сказал он резко. Вид его неожиданно стал
совсем убитым. - Я старик, который пытается дать совет молодой дочери, и
это как если бы обезьяна пыталась научить медведя, как вести себя за
столом. Пьяный водитель убил моего сына семнадцать лет назад, и моя жена
так от этого никогда и не оправилась. Я всегда рассматриваю вопрос аборта,
думая о Фреде. И я не могу смотреть на это с другой точки зрения, точно
так же, как ты не могла избавиться от смешинки на поэтическом вечере,
Фрэнни. Я просто вижу перед собой Фреда. Он был весь исковеркан внутри. У
него не было никакого шанса. Жизнь дешево стоит, а аборт делает ее еще
дешевле. То, что мы делаем, и то, что мы думаем... эти вещи так часто
основываются на произвольных суждениях. Я просто не могу перешагнуть через
себя. У меня словно кирпич застрял в глотке. В истоке любой справедливой
логики лежит что-то иррациональное. Вера. Что-то я совсем запутался, да?
- Я не хочу делать аборт, - сказала она спокойно. - По своим
собственным причинам.
- Что это за причины?
- Ребенок - это часть меня, - сказала она, слегка подняв подбородок.
- Ты откажешься от него, Фрэнни?
- Я не знаю.
- Но ты хочешь этого?
- Нет, я хочу оставить его с собой.
Он молчал. Ей показалось, что она чувствует его неодобрение.
- Ты думаешь о моем образовании, так? - спросила она.
- Нет, - сказал он, поднимаясь. Он потер руками поясницу и скорчил
довольную гримасу, когда затрещал его позвоночник. - Я думаю о том, что мы
с тобой уже достаточно поговорили. И что пока тебе не стоит принимать
окончательное решение.
- Мама вернулась, - сказала она.
Он повернулся, чтобы проследить ее взгляд. Машина завернула на
подъездную дорожку, хромированные поверхности засверкали в свете
заходящего солнца. Карла заметила их, посигналила и весело махнула рукой.
- Я должна сказать ей.
- Да, но подожди денек-другой, Фрэнни.
- Ладно.
Она помогла ему собрать садовые инструменты, и они вместе направились
к машине.
7
В мягком свете, который озаряет землю сразу же после захода солнца,
но до настоящей темноты, и который киношники называют "режимом". Вик
Палфри на короткое время вернулся в сознание.
"Я умираю", - подумал он, и слова странно залязгали у него в мозгу,
убеждая его в том, что он произнес их в слух, хотя на самом деле это было
не так.
Вокруг его шеи был повязан нагрудник, покрытый сгустками слизи.
Голова его болела. Странные мысли плясали у него в мозгу. Он знал, что был
в бреду... и скоро вернется в прежнее состояние. Он был болен, и
выздоровления не предвиделось: это была лишь краткая передышка.
Он поднес руку ко лбу и отдернул ее, как от печки. Весь раскаленный,
и к тому же напичкан трубками. Две чистеньких пластиковых трубочки
выходили из ноздрей. Еще одна змеилась из-под больничной простыни к бутыли
на полу, и он мог точно сказать, к _ч_е_м_у_ присоединен другой ее конец.
Две капельницы были закреплены в штативе, их трубки соединялись в одну, а
та в свою очередь впивалась в его руку чуть пониже локтя.
На мой взгляд, этого вполне достаточно, - подумал он. Но на нем были
и провода. Они были укреплены у - него на черепе, на груди, на левой руке.
Один из них, похоже, забрался к нему в пупок. И ко всему прочему он был
абсолютно уверен, что какая-то штука сжимает его задницу. Что бы это могло
быть? Радар для определения дерьма?
- Эй!
Он собирался издать громкий, негодующий вопль. Но изо рта у него
вырвался еле слышный шепот смертельно больного человека.
"Мама, Джордж завел лошадь в стойло?"
Опять начинается бред. Иррациональная мысль, пронесшаяся сквозь
сознание как метеор. Долго ему не продержаться. Эта штука убьет его. Мысль
о том, что он умрет, бормоча всякую чушь, как выживший из ума старик,
наполнило его ужасом.
"Джордж уехал на свидание с Нормой Уиллис. Ты заведешь лошадь сам.
Вик, и повесишь ей торбу. Будь хорошим мальчиком."
"Это не моя работа."
"Виктор, ты ведь любишь свою мать."
"Люблю. Но это не значит..."
"Ты должен любить свою маму. У мамы грипп.
Нет, мама, у тебя не грипп. У тебя туберкулез, и он убьет тебя. В
девятнадцать сорок семь. А Джордж умрет ровно через шесть дней после того,
как попадет в Корею. Этого времени как раз хватит на одно письмо, а потом
- бах-бах-бах."
"Вик, ты поможешь мне и заведешь эту лошадь сейчас, и это мое
последнее слово."
- Это у меня грипп, а не у нее, - прошептал он, вновь выныривая на
поверхность.
Он смотрел на дверь и думал о том, что даже для госпиталя она
выглядит чертовски забавно. У нее были закругленные углы, по краям которых
шли заклепки, а нижний косяк поднимался над кафельным полом дюймов на
шесть.
Даже такой плотник, как Вик Палфри мог бы
(дай мне комиксы, Вик, ты уже насмотрелся вдоволь)
(мама, он отнял у меня комиксы! Отдай назад! Отдааай, говорю тебе)
соорудить дверь и получше. Да она ведь
(стальная)
Мысль вонзилась ему гвоздем в мозг, и он попытался приподняться,
чтобы разглядеть дверь получше. Ну да, так и есть. Именно так и есть.
Стальная дверь. Зачем это в госпитале нужна стальная дверь? Почему его
здесь заперли? Что случилось? Действительно ли он смертельно болен? Не
пора ли ему подумать о том, как он предстанет перед Господом? Господи, что
с_л_у_ч_и_л_о_с_ь_? Он безуспешно попытался проникнуть сквозь серый туман,
но лишь голоса доносились до него, очень далеко, голоса, обладателей
которых он не мог вспомнить.
"А я вам говорю, что... им просто надо сказать... на хрен эту
инфляцию-мудацию..."
"Лучше отключить колонки, Хэп."
(Хэп? Билл Хэпском? Кто это такой? Я знаю это имя)
"твою мать..."
"абсолютно мертвы..."
"Дай мне руку, и я вытащу тебя отсюда..."
"Дай мне комиксы, Вик, ты уже..."
В комнате Вика зажегся свет. При свете он увидел два ряда лиц,
напряженно наблюдавших за ним сквозь двойное стекло, и вскрикнул, сперва
подумав, что это те самые люди, которые ведут разговоры у него в мозгу.
Один из них, в белом докторском халате, делал энергичные знаки кому-то,
кто оставался за пределами поля зрения Вика, но Вик уже преодолел свой
страх. Он был слишком слаб, чтобы долго оставаться испуганным. Но
внезапное потрясение расчистило часть завалов в его мозгу, и он понял, где
находится. Атланта. Атланта, штат Джорджия. Они приехали и забрали его -
его и Хэпа, и Норма, и жену Норма, и детей Норма. Они забрали Хэнка
Кармайкла. Стью Редмана. И одному Богу известно, сколько еще людей они
увезли с собой. Вик был напуган и негодовал. Конечно, у него обычный
насморк, конечно, он чихает, но уж наверняка у него нет холеры или
какой-нибудь другой заразы, которая была у бедняги Кэмпиона и его семьи.
Он вспомнил, как Норм Брюетт споткнулся, поднимаясь на самолет, и ему
пришлось оказать помощь. Жена его была напугана и плакала, и маленький
Бобби Брюетт тоже плакал - плакал и кашлял. Скрежещущий, крупозный кашель.
Самолет поджидал их на небольшой взлетной полосе за пределами Брейнтри, но
чтобы выбраться из Арнетта, им пришлось проехать дорожный пост на шоссе
N_93, и люди там натягивали колючую проволоку... натягивали колючую
проволоку прямо в пустыне...
Красная лампочка вспыхнула над странной дверью. Раздался шипящий
звук, а потом словно заработал насос. Когда все смолкло, дверь открылась.
Вошедший человек был одет в огромный белый скафандр с прозрачным окошком
для лица. На спине у него были баллоны с кислородом, и когда он заговорил,
то его голос оказался металлическим, лишенным всех человеческих интонаций.
Этот голос был похож на тот, что раздается из видеоигр, что-нибудь типа
"Попытайся снова. Космический Курсант", когда ты использовал свою
последнюю попытку.
Голос проскрежетал:
- Как вы себя чувствуете, мистер Палфри?
Но Вик не смог ничего ответить. Вик погрузился обратно в свои зеленые
