руку. Что у вас за странная манера!
Катя с легкой улыбкой подула на свои маленький пальчики, побелевшие
от рукопожатия Кочерова. Тот виновато наклонил голову.
- Простите великодушно, Екатерина Михайловна: от радости великой, что
вас увидел!
- Вот, господа, позвольте вам представить новую "тетенькину
племянницу". Прошу любить да жаловать! Кланяйся, Шура, господам пониже!
Господа почет любят.
Другая девушка, приехавшая с Катей, рослая, прекрасно сложенная
шатенка лет восемнадцати, вспыхнула и смущенно пробормотала: "Ах, какая
вы... просмешница!"
- Ничего, ничего, Шурочка, не смущайся! Будь как дома! Ходи веселей!
- Займись барышней, Кондратий Петрович! Ты ведь свеженьких-то любишь!
А она только неделю из деревни... Посмотри, даже загар деревенский не
прошел!
- Ну и ухарь же ты, девка: мертвого из могилы подымешь... - процедил
сквозь зубы Егорин, потягивая шампанское.
- Садитесь, садитесь, гости мои дорогие! Чем вас потчевать прикажете?
- суетился Иван Семенович, усаживая барышень.
- Эге, да вы разгулялись не на шутку! Шампанское пьете. Помс-рисек -
моя любимая марка. Отлично! - болтала Катя, чувствуя себя в этой
обстановке дорого кутежа, как в родной стихии. - Только вот что, друзья
мои, - продолжала она, делая бутерброд из свежей икры, - должна вам
заявить, что мы, я и моя подруга, голодны как сорок тысяч пильщиков, ибо
наша достоуважаемая "тетушка" накормила нас таким обедом, что...
Иван Семенович сорвался с места.
- Господи боже мой! Только приказывайте, сию минуту все будет, -
крикнул он, нажимая кнопку.
- Вот что, голубчик, - начала Катя, обращаясь к явившемуся лакею, -
вы нам дадите рябчиков под белым соусом... Только поскорее, пожалуйста!
- Слушаюсь, - метнулся лакей. - А стерлядь паровую сейчас прикажите
подать!
- Да, да, - вспомнил Кочеров, - подавайте сейчас...
Катя медленно, маленькими глотками тянула вино.
- Ах! Давно я не пила настоящего шампанского... великолепный напиток!
Он напоминает мне мою молодость!
- Что вы, Екатерина Михайловна, стыдитесь говорить: "вашу молодость"
- да разве теперь-то вы не молоды! - искренне вырвалось у Кочерова.
- Теперь бы еще устриц десяток и совсем бы на столицу походило! -
продолжала Катя, мечтательно щуря свои темно-серые глаза, - вы, Ваня, -
обратилась она к Кочерову, - понятия не имеете об устрицах.
- Откуда мне... в Сибири их нет! Думаю, привычку надо к ним.
- Да, брат, Катюша, - здесь об устрицах забыть надо... Это тебе не
Москва! - вставил Егорин, наполняя бокалы. - Нечего старое вспоминать!
Выпьем лучше!
Катя залпом выпила бокал.
- Люблю за ухватку! Молодец девка: пьет не морщится! - одобрительно
крякнул Егорин.
- А ты, что же, разлапушка, - продолжал он, обращаясь к Шуре, -
сидишь невесела. Пей вино-то... - И он обхватил ее левой рукой, та
сконфуженно опустила глаза и сделала слабую попытку освободиться. -
Ничего, ничего! Сиди себе смирненько... Ишь ты, нагуляла сколько жира...
Сдобная!
Шура молчала, краснела и ежилась от слишком грубых прикосновений
своего кавалера. На глазах у нее блестели слезинки. Катя отодвинула кресло
и, шумя своим черным шелковым платьем, прошлась к пианино.
- Эх, тряхнуть разве стариной, спеть, - воскликнула она. - Только
вот, кто аккомпанировать будет.
- За этим дело не станет: тапера позвать можно. Здесь при гостинице
есть... - отозвался Иван Семенович.
- Вот и прекрасно! Позовите, пожалуйста!
Явился тапер - низенький невзрачный человек, со сморщенным лицом
еврейского типа. Войдя, он подобострастно поклонился присутствующим, и
усевшись за пианино спросил:
- Что сыграть прикажете.
- Знаете аккомпанемент к романсу "Жажду свиданья".
Тапер утвердительно кивнул головой и взял несколько вступительных
аккордов. Высокое, несколько надломленное, но приятное, ласкающее слух
сопрано Кати, вступил под аккомпанемент и полился страстный зовущий
романс. Кочеров слушал, низко наклонив голову.
- Приди, мой милый, я в ожидании! - пела Катя.
Лицо ее побледнело от внутреннего волнения. Грудь поднималась
прерывисто и высоко. Глаза ее были устремлены куда-то вдаль: точно она
видела там вдали того, кого так горячо, с такой глубокой тоской призывала
в своей песне.
- Хорошо, ей богу, хорошо! - вырвалось у Егорина, когда Катя,
закончив романс, быстро подошла к столу. Она жадно отпила полбокала
шампанского. Шура смотрела на нее большими восторженными глазами, все еще
находясь под обаянием пения.
Тапер тихо перебирал клавиши.
- Ступайте, больше я петь не буду, - сказала Катя, устало откидываясь
на спинку кресла.
Тапер молча повиновался.
- Пойдем и мы с тобой, Шура! - поднялся Егорин, - пройдемся по
коридору.
Катя и Иван Семенович остались вдвоем.
- Эх, Катя! - странным, точно не своим голосом заговорил Кочеров, -
если бы ты только захотела! Душу бы за тебя положил!
Девушка устало покачала головой.
- Опять за старое! Голубь ты мой, брось! Что себя расстраивать
попусту...
- Люблю ведь я тебя, Катя, крепко люблю! Слово только одно - весь
твой!
- Многие меня, голубь мой, любили, - грустно отозвалась Катя, многие
по мне с ума сходили, еще там, в Москве, а где они теперь! И что со мной
сталось! Была я когда-то звездой кафешантанной - на собственных рысаках
каталась... А теперь! Все, милый мой, пройдет, все забудется!.. Давай
выпьем лучше с горя!!!
13. СЕНЬКА КОЗЫРЬ У ТИХОЙ ПРИСТАНИ
Читатель, верно, помнит удивление, овладевшее Козырем при виде
внезапно появившегося татарина.
- Откуда ты взялся? - удивленно спросил он.
"Татарин" расхохотался.
- Что, не узнал? Приятель!
Козырь был окончательно сражен.
Что за притча! - размышлял он, - по голосу, как будто Сашка, а с виду
форменный татарин! Перенарядился он, что ли!
- Ну, гайда, теперь! - скомандовал Сашка. - Понравился тебе мой
маскарад? Это, брат, мне необходимо, потому что в тот дом, куда мы сейчас
пойдем, надо являться с осторожностью.
- Ну, брат, и штукарь ты, - покачал головой Козырь, - если бы ты не
заговорил своим настоящим голосом, ей богу же, я бы не узнал!
- Здесь у меня, милый друг, - кивнул головой Александр, указывая на
соседнюю комнату, целый склад всевозможных вещей и костюмов. Нечто вроде
уборной артиста. Сегодня я татарином нарядился, а завтра, если
понадобится, монахом буду. Так-то, брат!
Козырь почтительно слушал Александра и невольно перебирал в своей
памяти все рассказы, которые ему приходилось слышать о ловкости и
находчивости Сашки Пройди-света.
Когда они спускались вниз по лестнице, Александр обернулся к Семену и
отрывисто произнес:
- Помни, Козырь, только одно: где ты был, что ты слышал - не видал,
не знаю! Понял?
- Что ты, брат, разве я "первоучка" какой. Нешто я товарищеского
обихода не знаю?
Внизу, в кухне их встретила старуха.
- Что это, батюшка, вы уже уходите? - обратилась она к Александру.
- Уходим, уходим, Кузьмовна! - ответил тот. - Я к вечеру еще вернусь.
Они вышли во двор. Собака, было вновь загромыхала своей цепью,
тявкнула раза два, но, узнав проходивших, смолкла и завиляла хвостом.
Выйдя в переулок, Пройди-свет остановился и дал Козырю следующую
инструкцию:
- Вот что, Семен, теперь ты иди по одной стороне улицы, а я пойду по
другой. Не упускай меня из вида. В какой дом я зайду, туда и ты маленько
погодя заходи.
Козырь молча кивнул головой.
Через полчаса ходьбы они вышли на одну из центральных улиц города.
Здесь Козырю труднее стало следить за своим спутником. И улица была шире,
и движение по ней больше... Александр же шел себе, не спеша, размахивая
мешком, и время от времени однообразно покрикивая:
- Шурум нет ли! Старых вещей продавать!
Поровнявшись с одним большим двухэтажным домом в конце улицы, он
остановился и поискал глазами Козыря.
Заметив того на противоположной стороне, он слегка кивнул головой и
нажал кнопку, под которой было написано: "звонок к дворнику".
Минуты через три калитка была открыта и Александр вошел во двор.
Козырь, стоя на противоположной стороне улицы, видел все это и
подождав несколько минут после того, как Александр вошел во двор, он в
свою очередь последовал за ним.
Калитка была полуоткрыта. Во дворе около ворот Козыря встретили
Александр и какой-то седенький сгорбленный старикашка.
- Вот, Иван Панфилыч, - заговорил Александр, указывая на Козыря, -
земляк мой, прошу любить и жаловать. Жить он у тебя будет, пока барин не
приедет.
- Ладно, пуская живет, - равнодушно ответил Иван Панфилыч.
Козырь между тем, с любопытством оглядывал двор, где ему предстояло
провести некоторое время в ожидании дальнейшего указания своего нового
товарища.
Двор был большой, открытый, весь заросший травой, видно было, что
здесь не появлялись экипажи, да и люди редко заходили. Задний фасад дома с
облупившейся штукатуркой, старые надворные постройки, поросшие мхом - все
это веяло запустением и мертвой тишиной.
- Идем же, шоль, в комнаты, - предложил Иван Панфилыч. - Что на
дворе-то стоять!
- Идем, идем, душа моя! - подхватил Александр, - шурум-бурум нет.
Старик-дворник, кряхтя и почесывая поясницу, мелкими старческими
шажками поплелся в дом. Наши приятели последовали за ним. Поднявшись на
большое каменное крыльцо с обшарпанными и избитыми ступенями, они через
большие темные сени пошли в кухню. Судя по размерам последней, по большому
железному колпаку, висящему над широкой плитой, по многочисленным полкам
для посуды - здесь когда-то кипела оживленная работа. Стучали, вероятно,
поварские ножи, трещали мороженицы, в дымной и чадной атмосфере мелькали
белые колпаки поваров. Но теперь и здесь, как и на внешности дома, лежал
отпечаток заброшенности и пустоты.
- Ну, садитесь, гостями будьте, - прокряхтел Иван Панфилович,
спускаясь на лавку.
Козырь с удивлением осмотрелся кругом, недоумевая в чей это дом
занесла его судьба.
- А где Митька у тебя? - спросил Александр.
- В каретнике, дрова рубит.
- Что, не слыхать, когда ваш барин приедет, - поинтересовался
Александр.
- А откуда мне знать, нешто он нам докладывает, когда уезжает! Дело
барское, - уехал на охоту, а когда вернется - неизвестно.
- А чей это барин-то? - в свою очередь спросил Козырь.
- А вот, брат, поживем, так узнаешь! - хлопнул его по плечу
Александр. - Оставайся здесь, живи, ешь, пей, спи в свое удовольствие.
Одно только помни: на улицу носа не показывай.
- Ну, оставайтесь покуда, а я пойду...
- Ежели понадобишься мне, Козырь, тогда я тебя извещу - и Александр,
простившись с Козырем и дворником, захватил свой мешок и вышел. Иван
Панфилыч поплелся провожать его. На дворе им попался Митька - здоровенный
широкоплечий парень с бессмысленным идиотским лицом, одетый в старый
изорванный азям и поношенные валенки. Он нес охапку свеженарубленных дров
и, при виде выходящих, широко осклабил свое тупое, лоснящееся от жира
лицо.
- Гы, гы, - загоготал Митька: он был глухонемой.
- Ступай, ступай, тащи дрова-то, - махнул ему рукой Иван Панфилыч...
Подойдя к калитке, Александр обернулся и зашептал два дворнику:
- В комнаты Козыря ты не пускай. Разговоров лишних с ним не веди! Ну,
в остальном - ты сам знаешь. Затвори калитку!
- Не извольте беспокоиться, все будет в порядке. - Прошамкал дворник.
Дом, в который ввел Козыря Сашка Пройди-свет, принадлежал, как это
