чтобы приводить их играть с патрициями. Цинни сказал мне, что
дружба Казановы с Зорзи и братьями Меммо идет от того, что все
они философы одного сорта. Я нажал на него, чтобы он объяснился
лучше. Он признался, что они большие эпикурейцы... Я затратил
много стараний, чтобы добыть эти сведения".
После длительного молчания рапорты Мануцци от 17, 21 и 24
июля довели его жертву до краха. Сообщение от 17-го говорит о
магических искусствах Казановы, которого Бернандо Меммо по
"Млечному пути ввел в религию адептов". Проклятым надувательством
розенкрейцеров и "ангелов света" он заколдовал других патрициев,
чтобы вытаскивать из них деньги... У него много знакомств среди
иностранцев и благородных молодых людей; он посещает
многочисленных молодых девушек, женщин и дам другого света, что
дает ему возможность развлекаться на все лады... За несколько
дней он проиграл в Падуе более шестидесяти цехинов. Мне сообщил
Джакомо Капаль и некий Чезарино, игрок в фараон, что в
понедельник вечером в таверне "Роланд-триумфатор" Казанова читал
атеистическую поэму на венецианском диалекте, над которой он
сейчас работает. Я не думаю, что можно хуже относиться к религии
или думать о ней; Казанова считает всех, кто верит в Иисуса,
придурками. Кто бы не говорил с Казановой, находят неверие,
дерзость, бесстыдство и распутство в таких количествах, что
содрогаются".
20 июля 1755 года объявляется короткий приказ: "Мануцци
должен напрячься, заполучить и доставить эту поэму!"
Мануцци не смог это сделать. В сообщении от 21 июля 1755 года
он пишет: "У него множество дурных книг, а внутри стенной ниши
редкие предметы, и среди прочих разновидность кожаного фартука,
который носят люди в так называемых ложах, зовущие себя
каменщиками."
Казанова в мемуарах не упоминает об этих атрибутах масонства.
Все сошлось в этом злосчастном месяце, чтобы уничтожить его.
Мать братьев Андреа, Бернандо и Лоренцо Меммо обратились к
старому рыцарю Мочениго, дяде Брагадино, что не могут больше
выносить Казанову-совратителя и его племянника. Госпожа Меммо
обвинила Казанову, что он совращает ее сыновей атеизмом. Если
вмешаются святейшие власти, то Казанова тотчас может кончить
аутодафе.
Андреа Меммо, сенатор, падуанский провведиторе (правовед),
посол в Риме, потом в Константинополе, вольнодумец, бонвиван,
был всю жизнь другом Казановы. Во времена его молодости Казанова
был его ментором. Даже как прокуратор республики он придерживался
весьма вольного тона в своих письмах, доказывающих большую
симпатию к Казанове; некоторое количество их сохранилось и было
опубликованно. Казанова вовлек его и его братьев в масонство.
Андреа Меммо был другом Гольдони, Бернандо Меммо - протектором
Лоренцо да Понте.
От секретаря посольства, с которым Казанова познакомился
позднее, он узнал, что три шпиона инквизиции обвиняли его в вере
в Сатану. А именно, Казанова не проклинал черта, когда
проигрывал. Кроме того, ел мясо в пост и общался с иностранными
посланниками, которым за большие суммы, маскируемые под выигрыши,
продавал тайны патрициев, у которых он жил. Короче, из Казановы
делали заговорщика первого ранга и предателя родины.
Уже много недель знатные друзья советовали ему ускользнуть за
границу, так как им занимается инквизиция. Казанова отвечал как
глупец, что ненавидит всякие беспокойства, что у него нет ни
угрызений совести, ни раскаяния, потому что он невиновен. Он
рассуждал как человек, живущий в свободной стране.
Ежедневные неудачи отвлекали его от собственных проблем. Он
ежедневно проигрывал, был кругом в долгах и заложил все
украшения. Его сторонились.
24 июля 1755 года (эту точную дату Казанова, однако, никогда
не узнал) трибунал инквизиции отдал приказ схватить Казанову
живым или мертвым.
За три-четыре дня до именин Казановы, Мария Маддалена
подарила ему несколько локтей серебряных кружев, чтобы обшить
костюм из тафты, который он хотел надеть в первый раз накануне
именин. Он пришел к ней в красивом новом наряде и сказал, что
вернется на следующий день, чтобы одолжить у нее денег; он не
знал этого наверняка. У нее был только их неприкосновенный запас:
пятьсот цехинов.
Ночью он играл под честное слово и проиграл пятьсот цехинов.
Чтобы успокоится, он пошел в Эрберно на Большом канале -
фруктовый и цветочный рынок.
Он был в это время среди молодых господ и дам, которые,
проведя ночь в сладострастии и в игре имели моду ходить в
Эрберно, чтобы успокоить нервы видом многих сотен лодок с
фруктами и овощами и рыночной толчеей. Когда-то венецианцы любили
таинственность в любви и в политике. Новые венецианцы любили все
демонстративное. Молодые господа показывали свое счастье с
молодыми девушками и молодыми дамами, которые этого ничуть не
стеснялись. Было хорошим тоном выглядеть совершенно утонченными и
по-возможности появляться одетым небрежно.
Когда Казанова через полчаса пришел домой и хотел достать
ключ, он нашел входную дверь сломанной, всех жителей
разбуженными, а домашнюю хозяйку в плаче. Мессир Гранде с бандой
сбиров силой ворвались в дом и перевернули все вверх дном, чтобы
найти сундук контрабандной соли. В самом деле, за день до этого
гондола доставила сундук, но с бельем и одеждой графа Секуро.
Осмотрев сундук, мессир Гранде удалился. Он обыскал и комнату
Казановы. Хозяйка хотела потребовать безусловного удовлетворения.
Казанова признал ее правоту и обещал в ту же ночь поговорить с
господином де Брагадино. Он улегся в постель, но не мог заснуть и
через три-четыре часа пошел к Брагадино, рассказал ему все и
попросил об удовлетворении для женщины. Три друга были весьма
подавлены. Брагадино пообещал ответить после обеда. Де ла Айе
обедал с ними, но не сказал ничего. Это должно было показаться
ему подозрительным, считает Казанова, даже не получи он
дополнительного предупреждения; но если боги хотят покарать
кого-нибудь, они карают его слепотой. По этому поводу Казанова
признается: "После обеда Брагадино с двумя друзьями провел его в
кабинет и хладнокровно заявил, что вместо мести за обиду своей
квартирной хозяйке он должен думать о собственной безопасности и
бежать."
"Сундук полный соли или золота был только предлогом. Без
сомнения, ищут тебя и думали найти. Ты спасен своим добрым
гением, поэтому беги! Завтра, вероятно, будет поздно. Восемь
месяцев я был государственным инквизитором и знаю применяемый ими
стиль задержания. Из-за ящика с солью не ломают входные двери.
Может быть, они знали, что тебя нет в доме и пришли, чтобы дать
тебе возможность побега. Доверься мне, любимый сын, тотчас скачи
в Фузине и как можно быстрее отправляйся во Флоренцию. Оставайся
там, пока я не напишу, что ты можешь вернуться безопасно. Если у
тебя нет денег, я дам тебе для этого сотню цехинов. Мудрость
велит тебе уехать".
Побледневший Казанова возразил, что чувствует себя невиновным
и не боится суда; поэтому он не может последовать этому, конечно
мудрому, совету.
"Суровый трибунал может найти тебя виновным в настоящем или
придуманном преступлении и не даст тебе возможности оправдаться.
Спроси оракула, должен ли ты последовать моему совету".
Все это Казанова нашел слишком смешным. Он ответил, что
спрашивает оракула лишь в спорных случаях. Побегом он лишь
признает свою вину... Как он узнает, когда можно будет вернуться,
если этого не скажет суд? Должен ли он из-за этого распрощаться с
ним навсегда?
Тогда Брагадино попросил провести в палаццо по крайней мере
этот день и следующую ночь; дворец патриция неприкосновенен;
требуется специальный приказ, который выдается очень редко.
Господин де Брагадино плакал. Казанова просил избавить его от
душераздирающего зрелища. Брагадино тотчас взял себя в руки и
обнял его со смехом, полным доброты. Может быть, мой друг, мне
предопределено никогда больше не увидеть тебя. Потом он прочитал
любимую цитату Казановы из "Энеиды" Вергилия: "Fata viam
invenint" (Судьба шествует изобретательно).
Брагадино и в самом деле никогда больше не видел его. Он умер
одиннадцать лет спустя. Казанова покинул его безбоязненно, но
удрученный долгом чести. Он не решался забрать у Марии Маддалены
последние пятьсот цехинов, чтобы ими сразу рассчитаться с игорным
долгом. (В шестой книге мемуаров он говорит, что видел ее в
последний раз 24 июня 1755 года.)
Он попросил у кредитора восемь дней отсрочки, после этого
болезненного шага пошел домой, утешил хозяйку, поцеловал ее дочь
и пошел спать. На рассвете 25 июля 1755 года ужасный мессир
Гранде вошел в комнату Казановы. Казанова проснулся и услышал
вопрос:
"Вы Джакомо Казанова?"
"Да, я Казанова."
Мессир Гранде приказал одеться, выдать все написанное его или
чужой рукой и следовать за ним.
"От имени кого вы приказываете?"
"От имени суда."
Рапорт мессира Гранде от 25 июля 1755 светлейшим господам
инквизиторам гласит: "Следуя почтенному приказу Вашего
превосходительства, я выполнил мой долг и арестовал Джакомо
Казанову. После очень тщательного обыска его квартиры я нашел все
бумаги, которые передаю Вашему превосходительству с глубоким
почтением. Матио Варути, капитан Гранде".
Глава двенадцатая
"История моего побега из тюрьмы республики Венеции,
называемой 'Свинцовые Крыши'"
Я не виноват, что родина -
сумаcшедший дом.
Серен Абби Кьеркегор,
"Дневники"
Друзьям, упрекавшим его в
медлительности, император
Адриан ответил: "Вы думаете,
что человек, командующий
тридцатью легионами, может быть
не прав?"
Фавориус, софист из Арм
Что за глупость - чернить
инквизицию!
Монтескье
В тридцать лет Казанова попал в тюрьму. Он не знал ни
обвинения, ни обвинителя. Судья не задавал ему вопросов. Он был
приговорен к пяти годам темницы. Казанова никогда не узнал этого.
Когда мессир Гранде разбудил его, бумаги Казановы открыто
лежали на столе. Мессир Гранде затолкал все в мешок и потребовал
"колдовские книги". Лишь тут Казанова понял, что Мануцци был
шпионом инквизиции. Мессир Гранде упаковал все: "Ключ Соломона",
"Захер-бен", "Пиккатрикс" (мистический манускрипт об искусстве
заклинания дьявола, который изучал Панург в университете Толедо,
где дьявол Пиккатрикс был ректором дьяволического факультета;
граф Ламберг в своих "Воспоминаниях космополита", 1774, тоже
цитирует эту книгу), обстоятельный "Календарь планет" и
соответствующие заклятия для демонов всех классов.
Этим колдовским книгам Казанова обязан славой великого мага.
Мессир Гранде собрал в мешок книги с ночного столика Казановы,
среди них Петрарку, Аристотеля, Горация, рукопись "Военной
философии" (или чаще "Военный-философ - "ее дала мне Матильда"),
"Ночной портье", Аретино, то есть книгу, которую, должно быть,
выдал Мануцци; мессир Гранде спросил о ней отдельно.
Казанова побрился, надел вышитую рубашку и новый костюм, как
