на два часа позже Берниса, который взамен будет уходить в
полночь, оставляя Маддалену и Казанову спать в алькове. Казанова
понял, что Бернис хочет насладиться первым.
Катарина написала Казанове, что он ее единственный друг и
защитник. Она поклялась ему оставаться верной Маддалене.
В страстную пятницу Бернис сообщил, что должен на месяц
уехать в Вену. Он оставил Маддалене казино, предупредив, что
пользоваться надо осторожно. Нельзя доверять гондольерам:
государственной инквизиции известна дружба между Бернисом и
Марией Маддаленой, они смотрят на все сквозь пальцы только по
государственным соображениям; но когда он уедет, отпадут все
препоны.
Маддалена в слезах одна улеглась в постель. Тогда Бернис
открыл свое сердце Казанове и будто бы сказал, что будет
торговаться с австрийским кабинетом о договоре, про который будет
говорить вся Европа.
Утром Казанова написал Марии Маддалене, что в будущем она
должна жить целомудренно. Ее ответ звучал отчаянно. Она не может
больше обойтись без сладострастия. Как недавно Катарина, так
теперь Маддалена сказала, что он ее единственный друг и защитник.
На следующей неделе Бернис возложил устройство казино на
Казанову. Договорились о прощальном ужине. Когда Казанова пришел,
Маддалена была бледна. Он уехал, сказала она. Она просила
Казанову дважды в неделю приходить к разговорной решетке
монастыря. Оба еще были сильно влюблены. Она полагается на
верность садовницы. Одновесельная лодка с надежным гребцом легко
доставит ее в казино. Казанова отметил со смущением: она
подозревает, что он становится холоднее.
Тогда же Казанова познакомился с патрицием Марко Антонио
Зорзи, юристом, политиком, остроумным местным поэтом, писавшем
куплеты на венецианском диалекте, который перевел Вольтерову
"Девственницу", имел красивую жену и литературных врагов. Зорзи
написал тогда комедию, которая по его мнению была освистана в
Венеции коварством аббата Пьетро Кьяри, придворного поэта герцога
Модены и сочинителя для театра Сан Анджело. Поэтому Зорзи
набрасывался как враг и преследователь на все сочинения Кьяри, а
пьесы и романы Кьяри были тогда распространены широко и часто
переводились; Кьяри был в венецианском театре врагом и преемником
Гольдони.
Казанова чувствовал, что легко стать приверженцем Зорзи, у
которого был выдающийся повар и милая жена. Мария Тереза Дольфин
Зорзи и ее муж долго переписывались с Казановой. Одно из писем
госпожи Зорзи 1757 года напечатано в четырнадцатом томе
воспоминаний Казановы - "Письма женщин Казанове", издательство
Георг Мюллер, Лейпциг и Мюнхен, 1912. Это письмо, как и еще одно
(не напечатанное) письмо Зорзи, адресованного господину Паралису,
у г. Балетти, итальянского актера, улица Львенка, Париж. Паралис
было каббалистическое имя Казановы и его гения. Письмо подписано:
Ваша возлюбленная служанка.
Зорзи оплачивал клакеров, которые без пощады, без смысла и
понимания освистывали пьесы Кьяри написанные свободным стихом.
Одна такая сатира находится в архиве Дукса. Даже в 1797 году
Казанова сделал выпад против Кьяри в своих "Письмах к Снетлажу".
Из-за Кьяри врагом Казановы стал также Антонио Кондулмер,
совладелец театра Сан Анжело, так как после провалов Кьяри
театральные ложи можно было продать лишь задешево. Кроме того,
Кондулмер ухаживал за женой Зорзи, пока Казанова не завладел всей
ее благосклонностью.
Антонио Кондулмер ди Пьетро, кроме того, был врагом Гольдони,
хотя и посвятил ему свою пьесу "Близнецы из Венеции", и был
членом Совета Десяти (который, вообще говоря, состоял из
семнадцати членов: десяти собственно советников, шести советников
дожа и самого дожа). Как советник дожа 15 февраля 1755 года
пятидесятитрехлетний Кондулмер стал "красным инквизитором" на
восемь месяцев. Кондулмер, который считался маленьким святым,
потому что каждое утро плакал перед распятием на мессе в Сан
Марко, был ростовщиком, игроком, бабником, говорит Казанова.
Между тем стал известен большой альянс между Францией и
Австрией, продолжавшийся потом сорок лет. Кауниц, Помпадур и
Бернис имеют в этом наибольшие заслуги. Бернис в 1757 году стал
министром иностранных дел.
Через девять месяцев после отъезда из Венеции Бернис, как
рассказывает Казанова, поручил ему продать казино и передать
выручку Марии Маддалене. Только сладострастные книги и картины
надо было переслать в Париж Бернису.
Теперь у Маддалены и Казановы не было казино. У нее было
около двух тысяч цехинов и драгоценности, которые она позднее
продала, чтобы купить пожизненную ренту. Игорную кассу она отдала
Казанове для совместного владения, он сам имел в ней три тысячи
цехинов. Маддалена и Казанова виделись лишь у разговорной
решетки. Сверх того она тяжело заболела и отдала ему на
сохранение шкатулку со всеми алмазами, письмами и
предосудительными книгами. Катарина пришлось писать за нее, и
письма были его единственным утешением. Оба плакали. Он любил ее
как "богиню".
Он обещал и ей тоже жить в Мурано до ее выздоровления.
Посланница Лаура устроила ему дешевое жилище у одного старика и
прислала дочь Тонину, прелестного ребенка пятнадцати лет, в
качестве домохозяйки. Он тотчас решил, что не зайдет так далеко,
как, очевидно, желает мать. Тонина принесла письмо Катарины, она
писала, что у Маддалены лихорадка. Когда Тонина вечером накрыла
стол, он попросил поставить второй прибор, так как хотел, чтобы
она составила ему компанию. "Я сам не знаю, почему, собственно, я
так делал: у меня не было... никаких задних мыслей..."
Когда он смотрел, закрыта ли входная дверь, то пришлось
пройти через прихожую, где в постели лежала Тонина и спала или
делала вид, что спит. Ему было тридцать, ей пятнадцать. Он понял
величину своего горя по собственному равнодушию к этой красивой
девушке в постели. Он давал ей ежедневно цехин на обед, она
экономила от него три четверти. Она целовала ему руки, а он
остерегался обнять ее, чтобы не засмеяться и не унизить своей
боли.
Вечером он позвал ее, чтобы дать письмо, которое надо было
доставить ранним утром, она пришла в нижней юбочке. Невольно он
сказал себе, что девушка очень красива. Мысль о том, как она
легко могла бы его утешить, огорчила его. Его страдание было ему
дорого. Тонина не была лекарством. Он решил попросить Лауру о
менее соблазнительной домоправительнице, но он был слаб и не
хотел, чтобы Тонина была наказана за его слабость.
Пятнадцать дней ждал Казанова сообщения о смерти Марии
Маддалены. Во вторник на масляницу Катарина написала, что Мария
Маддалена получила последнее причастие и у нее нет больше сил
читать его письма. Он писал письма и плакал, оставаясь весь день
в постели. Тонина ухаживала за ним и покинула его только к
полуночи. Утром он получил письмо Катарины, доктор дает Маддалене
только пятнадцать дней жизни. Он боялся сойти с ума; Тонина
умоляла его на кончать с собой от горя. Весь день она осушала его
слезы.
Он написал Катарине, что не сможет пережить смерть Марии
Маддалены. Как только она выздоровеет, он ее похитит, а иначе
умрет. У него есть четыре тысячи цехинов, алмазы Маддалены стоят
шесть тысяч. С этим они могли бы жить в Европе всюду. Маддалена
ответила через Катарину: она согласна. Так обманывались оба в
честных убеждениях, и оба выздоровели. Вскоре он шутил над
наивными речами Тонины.
В конце марта Маддалена написала, что думает на пасху
покинуть больничную комнату. Он ответил, что останется в Мурано,
пока не увидит ее у решетки и не договорится о похищении.
Уже семь недель Брагадино не видел его, он, вероятно,
тревожился. Без плаща Казанова поплыл в Венецию; там он надел
домино. Он провел сорок восемь дней в комнате, в слезах и в горе,
много дней без еды, много ночей без сна. Юная девушка, мягкая как
ягненок, влюбленная в него и, чтобы ему понравится, готовая
провести всю ночь в кресле возле его постели, ухаживала за ним,
несмотря на свои пятнадцать лет, как мать, ни разу не поцеловав
его, не раздевшись в его присутствии. Он вел борьбу сам с собой.
Ныне победитель был горд. Ему лишь не нравилось, что никто не
поверит в эту победу, ни Катарина, ни Мария Маддалена, ни Лаура.
В "Истории моего побега" Казанова пишет: "В марте месяце 1755
года я снял квартиру в доме одной вдовы. Настоящая причина, по
которой я покинул палаццо Брагадино, заключалась в желании стать
соседом одной женщины, которую я любил".
Однажды Казанова получил анонимное письмо. Вместо того, чтобы
наказать аббата Кьяри, пусть он лучше подумает о себе, ему грозит
непосредственная опасность. Казанова же угрожал отколотить Кьяри
из-за его романа.
В это время с ним познакомился некий Жан Баптист Мануцци. Он
был продавцом драгоценных камней, шлифовщиком алмазов и шпионом
государственной инквизиции. Он вызвался устроить кредит на алмазы
Казановы, посещал его, смотрел книги, особенно манускрипты о
магии, как-то пришел позднее обычного и уверял, что некий
покупатель, которого он не мог назвать, хотел бы уплатить
Казанове тысячу цехинов за пять книг о сношениях с элементарными
духами, но он сперва хочет убедиться, подлинные ли они. Мануцци
обещал, что вернет их в двадцать четыре часа, и уверял на
следующий день, что незнакомец считает их фальшивыми. Лишь
позднее Казанова узнал, что Мануцци носил их секретарю инквизиции
и донес на него, как на колдуна.
Мануцци следил за ним по приказу инквизиции. Его первое
сообщение было от 11 ноября 1754 года:
"Говорят, что он литератор; но, прежде всего, он обладает
гением интриги; он втерся к Его превосх. Зуану Брагадино в Санта
Марино и стоил ему многих денег; он съездил в Англию и в Париж,
где появлялся в обществе кавалеров и женщин, от которых получал
запретные выгоды; его обычаем было всегда жить за чужой счет...
он любил распутство... он игрок. Он знает патрициев, иностранцев
и людей любого сословия. В настоящее время он посещает Его
превосх. Бернандо Менно, с которым почти всегда вместе. Его
превосх. Бенедето Пизани говорил мне, что Казанова "iperbolano"
(хвастун). Он вытянул из его превосх. Зуане Брагадино много
денег, ибо заставил его верить, что станет "ангелом света", и
Пизани удивлен, что человек играющий важную роль в политических
кругах, используется таким аферистом. В настоящее время Казанова
посещает кафе Менегаццо, и его содержатель Филиппо говорил мне,
что этот самый Казанова ведет много разговоров с Его превосх.
Марком Антонио Зорзи, Бернардо Меммо и Антонио Брайда; он также
думает, что они готовят сатиры на аббата Кьяри. Филиппо узнал
все, когда сервировал кофе Его превосх. Антонио Кондулмеру,
защитнику Кьяри, в Боттеда Баттинелли".
Следующие рапорты от 16 и 30 ноября 1754 года заняты лишь
литературными раздорами. Мануцци, похоже, забыл свою жертву.
Только четыре месяца спустя, 22 марта 1755 года, посылает он
новый рапорт, очевидно побуждаемый Кондулмером, который уже с 15
февраля был красным инквизитором.
"Сильвестро Бонкузен, содержатель отеля, который знает
Казанову, сказал мне, что после того как тот снял рясу, он был
виолончелистом в Германии, служил в бюро адвоката Марко да
Лецце... и что он не знает, какой религии Казанова принадлежит...
Дон Джованни Батта Цинни из церкви Сан Самуэле, друг Казановы,
сказал мне..., что считает Казанову готовым ко всему, кроме
шулерства; что он без зазрения совести знакомится с иностранцами,
