- Слава советской науке!
...и в космосе мы первые, Саяно-Шушенскую, вон, сдаем...
- Ур-а-а-а! - ревет площадь.
Что-то в груди как будто стало тесно, как будто сердце там не
помещается, жмет на ребра, подпирает под горло. Петр Васильевич вынул
нитроглицерин, пальцы плохо слушались, и уже чувствовал - надо уходить,
быстрее уходить, не хватало еще грохнуться тут в обморок, чтобы сказали:
наприглашают на трибуну старья, а они и стоять уже не могут... И в глазах
смутно... наверное, упало атмосферное давление, для гипертоников -
последнее дело. Торопясь, стараясь не думать про тупую боль в груди, не
думать про нее и не бояться, Тютин спустился с трибуны и пошел к выходу, к
улице Халтурина.
Боль в груди, однако, не утихла, она была другой, не такой, как
обычно, была незнакомой и грозной, росла. Но сейчас-то не страшно, вон уже
и Марсово Поле, добраться бы как-нибудь до Литейного, а там автобусы да и
машину какую-нибудь можно остановить... только бы домой, скорее бы
домой... темнеет, дождь, что ли, опять собирается, воздух, как мокрая
вата, дышишь, дышишь, а все без толку...
Боль сделалась громадной и красной. И захлестнула весь город.
На Марсовом Поле веселье. Докатилась сюда разжеванная и исторгнутая
площадью людская масса, повсюду - на скамейках, на дорожках, на газонах -
обрывки расчлененной толпы. Прямо на мокрой земле, на только что
продравшейся траве расстелен кумачовый плакат. Вдоль белой надписи "МИР И
СОЦИАЛИЗМ НЕРАЗДЕЛЬНЫ" - батарея пивных бутылок, две "маленькие", груда
пирожков, бутерброды с сыром.
- С праздником, старики!
- Будьте здоровы!
Подняты бумажные стаканчики и сдвинуты.
- Ура, ребята. Вздрогнули.
- Глядите, дед-то как накирялся. Вон, на скамейке. Лежит, как труп.
Когда успел?
- Долго ли умеючи.
- Умеючи-то долго!
- Ну, ты, Валера, даешь! Специалист... Не шевелится. А вдруг ему
плохо?
- Ага. Сейчас. Ему-то как раз хорошо.
- Пойти поглядеть....
- Иди, иди, Галочка, протрясись, человек человеку друг, товарищ и
волк.
- Гражданин! Гражданин!.. Пальто расстегнул, как будто лето. А
медалей сколько, и ордена... Гражданин! Эй!.. Колька! Колька! Валерка!
Ребята, надо "Скорую"! Валерка!..
3
...Совсем уже синее, пронзительно яркое небо над Марсовым Полем. Из
кустов, из-за голых веток сумрачно и с обидой глядит розовощекий,
нарисованный на фанере портретный лик. Косой пробор в гладких волосах,
темный пиджак, звездочка на груди. И у Петра Васильевича на груди - тоже
звездочка, орден Красной Звезды, приколот по случаю праздника.
Смотрит из кустов брошенный кем-то приколоченный к палке портрет.
Смотрят в празднично-синее небо застывшие глаза ветерана Тютина. И уже не
видят, как далеко в космической вышине пролетают над городом и лопаются
радужные пузыри детских воздушных шаров.
4
Наталья Ивановна Копейкина на демонстрацию не ходила. В семь часов
утра сорвался с цепи будильник, долго радостно трезвонил, но иссяк. За
окном лило, кричали мокрые репродукторы и она подумала, что в праздник
человеку должно быть хорошо, а это - когда живешь, как хочешь. И, виновато
посмотрев на поджавший губы будильник, она повернулась к стене и с головой
залезла под одеяло.
Оттого, что все должны вставать и тащиться куда-то по дождю, а она
лежит себе в теплой постели, как королева, Наталье Ивановне сделалось
совсем уютно, и она заснула под марши, несущиеся из-за окна.
В пол-одиннадцатого, открыв глаза, подумала, что - хорошо, чисто,
вчера полы натерла, в серванте посуда блестит. И пирог. А впереди целый
день, который можно провести, как хочешь. Потом вспомнила, что позавчера
было письмо от сына, он здоров, работает механиком. Может, и станет еще
человеком? Правда, Людмила последнее время стала редко заходить, как бы не
любовь у нее, как же тогда Олег?
Не спеша, Наталья Ивановна попила чаю с пирогом, оделась и пошла
гулять. Потому что, сколько она себя помнила взрослой, никогда не ходила
просто так, без дела, по улицам. Гуляли в садике с маленьким сыном, а как
вырос, только: купить, отнести, к врачу, на родительское собрание, на
работу, с работы, на работу, с работы... Это зиму, правда, грех
жаловаться, Людмила где ни таскала, и в музеи, и в Музкомедию, и в Пушкин,
в лицей. Но это все равно дела для повышения культуры, тоже заботы:
придти, что положено - увидеть и запомнить, сколько положено - отбыть.
Нет. Сегодня она пойдет одна, куда захочет.
- ...С праздником, Марья Сидоровна! Здоровья и долгих лет жизни!
Петру Васильевичу тоже.
- Спасибо, Наташенька, тебя также. А Петр Васильевич на трибуну
пошел, рукой махать. Не слышала по радио: кончилась демонстрация?
- Еще идет. Рано ведь.
...Наверное, сегодня весь город на улицах, идут, взявшись под руки по
трое, а то и пятеро... Почему так: человеку хорошо, когда можно делать,
что хочешь, а делать, что хочешь, можно только, если ты один?.. Много все
же у нас одиноких женщин, и сразу их узнаешь - семейная идет и по сторонам
не смотрит, а вон те, три, здоровые, на всех мужчин заглядывают, улыбки,
как ненастоящие, и лица незамужние... Смешные бабы, вцепились друг в
друга, как три богатыря с той картины, самая полная - Илья Муромец... Нет,
все-таки обязательно надо иногда походить одной...
Мимо старухи, торгующей "раскидаями", мимо пьяненького инвалида со
связкой дряблых воздушных шаров, Наталья Ивановна подошла к лотку и купила
себе шоколадный батончик за тридцать три копейки с коричневой начинкой.
Давно она не ела шоколада, ну как это ни с того, ни с сего взять да и
купить себе шоколад?.. А народу на улице все больше, наверное, кончилась
уже демонстрация.
...А вон рыжая собака фотографируется с флажком в зубах, встала, как
будто понимает: голова набок, хвост кверху, парень, совсем еще мальчишка,
щелкает аппаратом, сам, без шапки - вот простудится, а мать крутись, с
работы отпрашивайся. Девчонки стоят рядом и хохочут, а флажок весь в
грязи, полощется в луже. Вот ведь молодежь, додумались! Мы бы никогда не
посмели... больно тихие мы были, смирные, эти не такие... Господи, что
это? Крик. Да страшный какой, точно кого убивают.
У входа в гастроном толпа. И, ударяясь о стены, о лица, мечется
ржавый, хриплый, отчаянный женский крик. Драка.
- Чего они?
- А пьяные...
- Милицию надо, вечно их нет, когда что...
- Побежали за милицией.
Наклонив вспотевшие лбы, набычив шеи, они наступают друг на друга.
Медленно, как в кино. Наталья Ивановна, конечно уж, протиснулась в первый
ряд. В руках - это ж с ума сойти! - знамена. Наперевес, как ружья. Блестят
на солнце медные острые наконечники, похожие на школьные перышки N 86,
теперь такими не пишут, теперь авторучки...
- Стойте! Ребята, стойте!
Наталья Ивановна вцепилась в рукав одному из дерущихся, тащит:
- Брось! Слышишь? Брось! С ума сошел?
- Отойди... с-сука... сука... убью! Уй-ди!
...Батюшки! Толька! Зверюга пьяная...
- Сука!
Здорово бы Наталья Ивановна расшиблась об асфальт, да воткнулась в
толпу, подхватили.
- Ах ты, гад! Ну, погоди же...
- Куда вы, женщина, обалдели?! Такой зарежет и не охнет!
- Две собаки дерутся, третья не приставай!
Вот, идиот какой, еще в очках! Вцепился в рукав и не выпускает.
- Пусти! Твое какое дело? Пусти, говорю! Чего пристал, очкарик, тоже
мне еще!..
- Женщина, вы что, выпили?
- А ты чего лезешь?! Сам пьяный, дурак чертов! Пусти, сволочь, как
дам вот по очкам...
А Анатолий и тот, второй, поменьше, точно сигнал получили, кинулись,
матерятся, целят друг в друга своими копьями.
И опять кричит от страха, визжит в толпе какая-то женщина.
Два наконечника - перышки. Два древка. Две пары побелевших от
напряжения рук. Да где же эта милиция?!
А из серебристого репродуктора над головами толпы вдруг посыпался
вальс. Точно летний, грибной, солнечный дождь. Зазвенел, заглушая крики, а
дерущиеся все ближе друг к другу, лица все темнее, уже глаза...
- Гражданка, прекратите хулиганить! Хотите, чтобы и вас укокошили?
- Пусти, идиот!!!
- Совсем одурела, чего руки распускаешь? По очкам?! Дружинников надо!
тут баба пьяная дерется!
...Вырвавшись, выставив вперед руки с растопыренными пальцами,
раздирая толпу, вслепую, по чьим-то ногам Наталья Ивановна уходит прочь.
Скорее отсюда, скорее домой... домой! А сзади музыка, рояль... И - вопль!
Это уже не женщина кричит. Скорее, скорее, наступая на бумажные цветы, на
мертвые комочки лопнувших шариков... скорее... только подальше от этой
толпы, от того места, где наверно стекает сейчас по каменной шершавой
стене густая красная кровь.
5
Вечер. Зажглись над накрытыми столами, над белыми скатертями
праздничные теплые огни, свет во всех окнах. С праздником!
- С праздником!
- С праздником!
- С праздником!
- Ах, дед у нас. Вот дед, безобразник! Все собрались давно, все его
ждут: и дочь, и внуки Тимофей и Даниил. А он... Отправился, не иначе, к
своему дружку Самохину, встретил, небось, на трибуне. Ну, я ему...
- Да ладно тебе, мамаша, придет. Не трогай старика, пусть гуляет,
ветеран.
...Ярко горят разноцветные фонарики, высвечивают контуры военных
кораблей.
- Линкор. Вот, самый большой - это линкор. Видишь, Славик?
- Да ты чего, папа! Не линкор, а ракетоносец, линкоров сейчас не
строят.
- Дожили: яйца курицу... Слышишь, Дуся?
Ну, это надо же, какие дети стали, больше нас разбираются!
- ...Лелик, ну что ты - как пришибленный? "Плечи вниз, дугою ноги и
как будто стоя спит". Никакой выправки. Пошел бы куда-нибудь, к товарищам.
Ведь ты же совсем еще молодой человек, а киснешь в праздник около
телевизора. Надо быть мужественнее, мальчик я вот - одна тебя растила,
сколько перенесла, а духом никогда не падала. Ты, наоборот, докажи, что ты
сильный...
- Хорошо, мама, сейчас я докажу. Хочешь, подниму тебя вместе со
стулом?
- Все твои хохмы! Лучше подойди к окну, посмотри, какая красота.
...И верно: красота. Багровое зарево огней полыхает над городом,
разливается по светлому весеннему небу.
Грохочет салют, рассыпаются над Невой ракеты.
- Ой, как здорово! Раньше я внимания не обращала. Саш, я не знаю, мы
там с ума сойдем, такого второго города нет!
- Лирика, Фирочка. Салют - зрелище довольно варварское, особенно, в
сочетании с пьяной толпой приматов. Уверяю тебя: карнавал в Венеции ничуть
не хуже.
- Я понимаю... но все же, если знаешь, что ни-ко-гда...
- ...Ур-р-а-а!!! - кричит набережная.
- Вот сейчас они кричат "ура", а завтра им велят кричать "Бей
жидов!", и они, все, как один...
- Саша, ты прав! Ты всегда прав, а я сентиментальная, глупая дура.
- А то еще не поздно, можешь вернуться к своему патриоту-Лелику, к
его маме и "Жигулям"...
- Не надо, Саша. Давай лучше посидим, вон скамеечка. как тут мрачно,
фонарики в каких-то красных саванах.
- в саванах - это точно. А что же - Марсово Поле, это ведь если
разобраться, кладбище.
- Ой!
- Ну, что "ой"? Обыкновенный портрет. Кому-то из трудящихся было лень
нести и бросил.
Еще залп. И ракеты. И - снова залп.
- Ура-а-а-а! - со звоном встречаются над столами, ударяются друг о
друга рюмки, бокалы, стаканы, жестяные кружки.
Праздник. Хорошо, когда праздник. Весело людям - и слава Богу. Ура.
ЭПИЛОГ
