светоносного яйца вдоль толщины человеческой полосы.
Я заметил, что то, что он говорит, звучит так, как если бы видящие
пользовались глазами, когда видят движение точки сборки.
- Человек не является непостижимым, - ответил он. - человеческую
светимость можно видеть, как если бы ты пользовался только глазами.
Далее он объяснил, что древние видящие видели движение точки сборки,
но им никогда не приходило в голову, что это движение вглубь. Вместо этого
они следовали своему впечатлению и ввели в оборот выражение "сдвиг влево",
которое новые видящие оставили, хотя и знали уже, что оно ошибочно.
Он сказал также, что в процессе моего взаимодействия с ним он
бесчисленно много раз заставлял мою точку сборки сдвигаться, как и сейчас,
а поскольку сдвиг точки сборки был всегда внутрь, я никогда не терял
своего чувства тождественности себе, вопреки тому, что пользовался
эманациями, которые никогда не использовал.
- Когда нагваль толкает эту точку, - продолжал он. - она идет по
любому из путей вдоль человеческой полосы, и совершенно не важно, где, так
как где бы она ни остановилась, это всегда целина.
Великим испытанием, созданным новыми видящими для своих
учеников-воинов, является задание проследить путь движения точки сборки,
которое она совершила под влиянием нагваля. Это прослеживание, когда оно
завершено, называется обретением целостности себя.
Он продолжал, и сказал, что новые видящие пришли к выводу, что в
процессе нашего роста, когда свет сознания фокусируется на человеческой
полосе эманаций и избирает некоторые из них преимущественно, он входит в
порочный круг. Чем больше он подчеркивает избранные эманации, тем
устойчивее становится точка сборки, а это все равно, что сказать, что наша
команда становится командой орла. Само собой разумеется, что, когда наше
сознание развивается в первое внимание, эта команда становится такой
сильной, что разбить этот круг и заставить сдвинуться точку сборки - это
поистине подвиг.
Дон Хуан сказал также, что точка сборки ответственна за то, что
восприятие в первом внимании происходит комплексами. Примером комплекса
эманаций, которые выделяются совместно, будет человеческое тело, как мы
его воспринимаем. Другая часть нашего полного бытия - светоносный кокон -
никогда не выделяется и погружается в забвение, так как свойство точки
сборки не только в том, чтобы заставить нас воспринимать комплексы
эманаций, но и отбрасывать другие.
Когда я сильно нажал на него, требуя объяснений комплексов, он
ответил, что точка сборки излучает свечение, которое группирует связки
эманаций, заключенных в коконе. Эти связки соединяются затем, как связки,
с эманациями в великом. Такое комплексование происходит даже тогда, когда
видящие имеют дело с эманациями, никогда не использованными. Когда они
выделены, мы воспринимаем их так же, как комплексы в первом внимании.
- Одним из великих моментов для новых видящих был тот, когда они
открыли, что неведомое - это просто эманации, отброшенные первым
вниманием. Это великое дело, но имей в виду, что это дело, в котором
происходит группировка в комплексы. Непостижимое, с другой стороны - это
вечность, где наша точка сборки не имеет путей группировки чего-либо.
Он объяснил, что точка сборки подобна светоносному магниту, который
подбирает эманации и группирует их, когда движется в пределах человеческой
полосы эманаций. Это открытие сделано к славе новых видящих, так как оно
осветило неведомое новым светом. Новые видящие заметили, что некоторые из
навязчивых видений видящих, такие, которые почти невозможно постичь,
совпадают со сдвигом точки сборки в ту область полосы человеческих
эманаций, которая диаметрально противоположна той, в которой они обычно
находятся.
- Это видения темной стороны человека, - заверил он.
- Почему ты называешь это темной стороной человека? - спросил я.
- Потому, что она сумрачна и зловеща, - сказал он. - она не только
неведомое, но еще кто знает, что такое.
- Ну а что можно сказать относительно эманаций, которые находятся
внутри человеческого кокона, однако вне границ человеческой полосы? -
спросил я. - можно ли их воспринять?
- Да, однако совершенно неописуемым образом, - сказал он. - Они не
человеческое неведомое, как в случае с неиспользованными эманациями
человеческой полосы, но почти неизмеримое неведомое, где человеческие
черты вовсе не прослеживаются. В действительности это область такой
обезоруживающей безграничности, что даже лучшие из видящих едва ли
пустились бы в ее описание.
Я еще раз попытался настоять на том, что мне кажется, что тайна,
очевидно, внутри нас.
- Тайна вне нас, - сказал он. - внутри мы имеем только эманации,
стремящиеся разрушить кокон. И это, так или иначе, вводит нас в
заблуждение, воины мы или средние люди. Только новые видящие обошли это.
Они боролись за то, чтобы увидеть, и путем сдвига своей точки сборки они
поняли, что эта тайна проницаема - не в том смысле, что мы ее постигаем,
но в том, что заставляет нас постичь ее.
- Я говорил тебе, что новые видящие верят, что наши органы чувств
способны воспринимать все. Они верят в это потому, что видят, что
положение точки сборки определяет то, что воспримут наши чувства.
- Женщина-нагваль сделала это, - сказал дон Хуан, словно он прочел
мои мысли. - она созерцала эти тени после полудня.
Мысль о ней, созерцающей эти тени после полудня, оказала на меня
быстрое опустошающее действие. Интенсивный желтый свет этого часа,
спокойствие этого города и привязанность, которую я испытывал по отношению
к женщине-нагвалю, в одно мгновение всколыхнули во мне все одиночество
бесконечного пути воина.
Дон Хуан определил пределы этого пути, когда сказал, что новые
видящие - это воины полной свободы и их единственное устремление
направлено к окончательному освобождению, которое приходит, когда они
обретают полное сознание. Тут я понял с незамутненной ясностью, глядя на
эти осеняющие стены тени, что подразумевала женщина-нагваль, когда
сказала, что громкое чтение стихов - это единственное облегчение, какое
имеет ее дух.
Я вспомнил, как за день до этого она читала здесь, на этом дворике
кое-что для меня, но я не понял ее настойчивости, ее томления. Это было
стихотворение Хуана Рамона Хименеса "Ора инманса", о котором она сказала,
что оно синтезирует для нее одиночество воинов, вышедших, чтобы уйти к
полной свободе:
Только птичка и колокол нарушали безмолвие...
Казалось, они беседуют с заходящим солнцем.
Золотистое молчание - вечер, сотканный из хрусталя.
Странствующая чистота развевает прохладные деревья,
И над всем этим прохладной реке снится,
Что она, попирая жемчуг,
Вырывается на свободу,
И тонет в вечности.
Дон Хуан и Хенаро подошли ко мне и смотрели на меня с выражением
удивления.
- Что мы действительно делаем, дон Хуан? - спросил я. - возможно ли,
чтобы воины готовили себя только к смерти?
- Ни в коем случае, - сказал он, мягко похлопывая меня по спине. -
воины готовят себя, чтобы сознавать, а полное сознание приходит к ним
только тогда, когда в них совершенно не останется чувства самодовольства:
только когда они ничто, они становятся всем.
Мы помолчали. Затем дон Хуан спросил меня, не нахожусь ли я в муках
жалости к себе. Я не ответил, так как не был уверен.
- Не жалеешь ли ты о том, что находишься здесь? - спросил дон Хуан с
тонкой улыбкой.
- Конечно, нет, - заверил его Хенаро. Затем он как бы заколебался. Он
почесал затылок и взглянул на меня, подняв брови. - может быть, ты
жалеешь? - спросил он. - или нет?
- Конечно, нет, - заверил его на этот раз дон Хуан. Он повторил тот
же жест: поскреб затылок и поднял брови. - а может быть, ты жалеешь? -
сказал он, - или нет?
- Конечно, нет! - загудел Хенаро, и оба они взорвались от
безудержного смеха.
Когда они успокоились, дон Хуан сказал, что чувство собственной
важности всегда бывает движущей силой всякого приступа меланхолии. Он
добавил, что воины обязаны иметь глубокое чувство печали, но эта печаль
тут только для того, чтобы заставить смеяться.
- У Хенаро есть что показать тебе, и это более захватывающее зрелище,
чем всякое самосожаление, на которое ты способен, - продолжал дон Хуан. -
это относится к положению точки сборки.
Хенаро сразу же стал ходить по коридору, выгнув спину и поднимая
колени до груди.
- Нагваль Хулиан показал ему, как ходить таким образом, - сказал дон
Хуан шепотом. - это называется походкой силы. Хенаро знает несколько
походок силы. Следи за ним пристально.
Движения Хенаро были действительно гипнотическими. Оказалось, что я
последовал за ним в его походке сначала глазами, а потом непреодолимо и
ногами. Я подражал его походке. Мы обошли двор и остановились.
Двигаясь, я заметил, что каждый шаг вносил в меня чрезвычайное
прояснение. Когда мы остановились, я был в состоянии острой
пробужденности: я слышал каждый звук, мог заметить любое изменение в свете
и тени вокруг. Я наполнился чувством срочных, угрожающих действий. Я
чувствовал себя чрезвычайно агрессивным, мускулистым, смелым. В этот
момент я увидел перед собой огромные пространства равнины: прямо передо
мной был лес. Громадные деревья вздымались, как стена. Лес был сумрачным и
зеленым, равнина - солнечной и желтой.
Мое дыхание было глубоким и странно ускоренным, но не настолько,
чтобы казаться ненормальным. Все же именно ритм моего дыхания заставлял
меня топтаться на месте. Мне хотелось пуститься в бег, вернее, этого
хотелось моему телу, но как раз тогда, когда я пустился, что-то остановило
меня.
Дон Хуан и Хенаро неожиданно оказались по бокам у меня. Мы пошли по
коридору - Хенаро был справа. Он подталкивал меня плечом: я чувствовал на
себе вес его тела. Он мягко направил меня налево, и мы повернули к
восточной стороне дворика. На мгновение у меня возникло впечатление, что
мы собираемся пройти через эту стену, и я даже приготовился к
столкновению, но мы остановились как раз возле нее.
Пока мое лицо было обращено к стене, оба они тщательно осматривали
меня. Я знал, что они ищут, - они хотели убедиться, что моя точка сборки
сместилась. Я знал, что это так, потому что мое настроение изменилось.
Они, очевидно, тоже знали это. Они мягко взяли меня за руки, и мы в
молчании пошли в другую часть галереи, к темному переходу - узкой комнате,
соединяющей дворик с остальной частью дома. Тут же остановились. Дон Хуан
и Хенаро шли несколько впереди меня.
Меня оставили лицом к стене дома, которая была покрыта глубокой
тенью. Я взглянул в пустую темную комнату. У меня было чувство физической
усталости. Я чувствовал себя вялым, безразличным, и все же я испытывал
чувство духовной крепости. Я понял тогда, что лишился чего-то. В моем теле
не было крепости - я едва мог стоять. Мои ноги подкосились, и я сел, а
затем лег набок. Пока я так лежал, у меня были чудесные, наполняющие
чувства любви к богу, к добру.
Затем совершенно неожиданно я оказался перед главным алтарем церкви.
Барельефы, покрытые позолотой, отражали свет тысяч свечей. Я увидел темные
фигуры мужчин и женщин, несущих огромное распятие, установленное на
огромном паланкине. Я ушел с их пути и вышел из церкви. Я видел множество
людей, море свечей, идущих ко мне. Я чувствовал себя возвышенно. Я бежал
им навстречу. Мною двигала величайшая любовь: мне хотелось быть с ними,
