потому что деревня, которая научит белых людей быть человечными, должна
отличаться от всех других деревень. Настанут опасные времена, когда белые
люди еще не научатся правильно вести себя с нами, когда тебе, возможно,
потребуется повести наших мужчин на войну, но даже в мирное время -- ты
вождь. Когда люди приходят ко мне, чтобы рассудить их, разве я не отсылаю их
всякий раз к тебе? Разве я когда-нибудь относилась к тебе непочтительно?
Он с неохотой признал, что она права.
-- Я видела ужасное будущее, в котором белые люди приходят к нам,
тысяча за тысячей и превращают наш народ в рабов -- тех, кого они не убили
сразу. Я видела будущее, в котором на всем острове Гаити нет ни одного
тайно, ни одного кариба, ни одного мужчины или женщины, или ребенка из
Анкуаш. Я пришла сюда, чтобы предотвратить это ужасное будущее, но я не могу
сделать это в одиночку. Это зависит в такой же степени от тебя, как и от
меня. Мне не нужно, чтобы ты мне подчинялся. Я не хочу командовать тобой.
Какая деревня будет уважать Анкуаш, если вождь получает приказы от женщины?
Но какой вождь заслуживает уважения, если он не хочет учиться мудрости
только потому, что его учит женщина?
Некоторое время он без всякого выражения на лице смотрел на нее, а
затем сказал:
-- Видящая во Тьме -- это женщина, которая приручает мужчин.
-- Мужчины из Анкуаш -- не животные. Видящая во Тьме пришла сюда,
потому что мужчины Анкуаш уже укротили себя. Когда женщины прибегают ко мне
или к Путукам в поисках убежища, мужчины этой деревни легко могли бы
раскидать стены наших хижин и избить своих жен или убить их или Путукам, или
даже меня, потому что я, быть может и умна, и сильна, но я не бессмертна, и
меня можно убить.
При этих словах Нугкуи заморгал.
-- Однако мужчины Анкуаш действительно человечны. Бывает, они сердятся
на своих жен, но они уважают дверь моего дома и дверь дома Путукам. Они
остаются снаружи и ждут, пока их гнев не остынет. Затем их жены выходят, и
ни одна из них не была избита. И дела пошли лучше. Говорят, что Путукам и я
вносим смуту, но ведь ты же вождь. Ты же знаешь, что мы помогали
поддерживать мир в деревне. Но нам это удалось только потому, что мужчины и
женщины этой деревни хотели мира. Это удалось только потому, что ты не мешал
этому. Если бы ты увидел другого вождя, поступающего как ты, разве ты не
назвал бы его мудрым?
-- Да, назвал бы, -- ответил Нугкуи.
-- Я тоже считаю тебя мудрым, -- сказала Дико. -- Но я останусь здесь
только в том случае, если смогу назвать тебя своим дядей.
Он покачал головой.
-- Так нельзя. Я не дядя тебе. Видящая во Тьме. Никто в это не поверит.
Все будут знать, что ты только притворяешься моей племянницей.
-- Тогда я ухожу, -- сказала она, поднимаясь с земли.
-- Сядь, -- промолвил он. -- Я не могу быть твоим дядей, я не хочу быть
твоим племянником, но я могу быть твоим братом.
Дико упала перед ним на колени, и, не давая ему подняться, обняла его.
-- О, Нугкуи, ты -- тот мужчина, которого я надеялась встретить.
-- Ты моя сестра, -- сказал он, -- но я готов благодарить каждого
пасука, живущего в этих лесах за то, что ты -- не моя жена.
С этими словами он встал и вышел из ее дома. С этих пор они стали
союзниками -- ибо, если Нугкуи давал слово, он не нарушал его и не позволял
это делать никому из мужчин, как бы раздражен тот ни был. Результат не
заставил себя ждать. Мужчины поняли: чтобы избежать публичного унижения,
когда их жены спасаются бегством у Дико или Путукам, лучше сдерживать себя;
и с тех пор, уже более года, ни одна женщина в Анкуаш не была избита. Теперь
женщины чаще приходили в дом Дико, чтобы пожаловаться на мужа, утратившего к
ней интерес, либо попросить ее сотворить какое-нибудь волшебство или сделать
предсказание. Она всегда отказывала им в этом, но вместо этого проявляла
сочувствие и давала житейские советы.
Оставаясь одна в доме, она брала хранившийся у нее календарь и
перебирала в памяти те события, которые должны были произойти в следующие
несколько дней. Оказавшись на берегу, испанцы обратятся за помощью к
Гуаканагари. Тем временем Кемаль, которого индейцы прозвали Молчащий
Человек, займется уничтожением оставшихся испанских каравелл. Если ему это
не удастся или если испанцы смогут построить новые суда и отправятся обратно
в Европу, ее задача будет заключаться в том, чтобы, объединив индейцев,
подготовить их к решительной схватке с испанцами. Но если испанцы застрянут
здесь, ей нужно будет распространять среди туземцев различные слухи, которые
рано или поздно приведут к ней Колумба. Поскольку установленный в экспедиции
порядок среди членов экипажа здесь, на берегу, почти наверняка рухнет,
Колумбу потребуется убежище. Таким местом будет Анкуаш, а ей придется
подчинить его и всех, кто с ним придет. Если для того чтобы индейцы приняли
ее, ей пришлось разок выкинуть одну из своих штучек, то теперь пусть они
посмотрят, что она сделает с белыми людьми.
Ах, Кемаль, Кемаль. Она подготовила почву для его появления, сказав,
что в деревню может прийти человек, обладающий тайной силой. Молчащий
Человек, который будет творить невероятные вещи, но никогда ни с кем не
заговорит. Не трогайте его, каждый раз предупреждала она, когда рассказывала
им об этом. Все это время она не имела ни малейшего представления, придет ли
он вообще, потому что, насколько она знала, только ей удалось достичь места
своего назначения. И она очень обрадовалась, когда ей сообщили, что Молчащий
Человек живет в лесу, недалеко от берега моря. Несколько дней Дико носилась
с идеей пойти повидаться с ним. Он, наверняка, еще более одинок, чем она,
оторванная от собственного времени, от всех людей, которых она любила. Но
так нельзя. Когда он выполнит свою задачу, испанцы будут преследовать его
как врага; она не должна быть связана с ним, даже в сложенной индейцами
легенде, поскольку рано или поздно до испанцев дойдут эти рассказы. Поэтому
она дала понять туземцам, что хотела бы знать обо всех его поступках и
передвижениях и что, по ее мнению, его нужно оставить в покое. Ее авторитет
был не безграничным, однако к Видящей во Тьме относились с глубоким
почтением даже жители далеких деревень, никогда не видевшие ее. Поэтому к ее
совету не мешать этому странному бородатому человеку отнеслись со всей
серьезностью.
Кто-то ударил в ладоши за дверью ее дома.
-- Добро пожаловать, -- сказала она. Плетеная тростниковая занавеска
отодвинулась в сторону, и в дом вошла Чипа. Это была девчушка лет десяти,
большая умница, и Дико выбрала ее в качестве своего посланца к Кристофоро.
-- Ты готова? -- спросила Дико по-испански.
Я готова, но боюсь, -- ответила девочка на том же языке.
Чипа уже хорошо овладела испанским. Дико учила ее два года, и они
говорили друг с другом только на этом языке. И уж, конечно. Чипа свободно
говорила на языке тайно, который был языком общения для разных племен,
живших на Гаити; хотя жители Анкуаш, общаясь друг с другом, часто прибегали
к другому, гораздо более древнему языку, особенно в торжественных случаях
или при отправлении священных обрядов. Языки давались Чипе легко. Из нее
выйдет хороший переводчик.
Готовясь к своему первому путешествию, Кристофоро не особенно
задумывался над проблемой перевода. А ведь жестикуляцией и мимикой всего не
передашь. Из-за отсутствия общего языка и европейцам, и индейцам часто
приходилось гадать, что имеет в виду собеседник. Иногда это приводило к
смешным недоразумениям. Каждое слово, напоминавшее по звучанию слово "хан",
наводило Кристофоро на мысли о Катее. И сейчас, когда он находился в главной
деревне Гуаканагари, то, без сомнения, расспрашивал, где можно найти много
золота. В ответ Гуаканагари показал на гору и сказал "Сибао". Кристофоро
подумал, что это один из вариантов названия Чипангу. Если это действительно
Чипангу, самураи быстро расправятся с ним и его людьми. Но что больше всего
не нравилось Дико, так это то, что в прежней истории Кристофоро и в голову
не приходило, что он не имеет права завладеть любым золотым рудником,
который может найти на Гаити.
Она помнила, что Кристофоро записал в своем судовом журнале после того,
как люди Гуаканагари долго и упорно трудились, помогая ему разгрузить все
оборудование и припасы с потерпевшей крушение "Санта-Марии": "Они любят
своего соседа, как самого себя". Тогда он открыл для себя, что эти люди
обладают истинно христианскими добродетелями, и в то же время считал, что
имеет право отбирать у них все, чем они владеют. Золотые рудники, пищу, даже
их свободу и жизнь. Ему и в голову не приходило, что они также имеют
какие-то права. В конце концов, они чужой народ, темнокожие, не способны
говорить ни на одном понятном ему языке. И, следовательно, не люди.
Для новичков Службы, когда они приступали к изучению прошлого, самым
трудным поначалу было понять, как большинство людей почти всегда могли
разговаривать с представителями других наций, о чем-то договариваться с
ними, давать им обещания, а затем обо всем забывать и вести себя так, словно
то были не люди, а животные. Значат ли что-нибудь обещания, данные животным?
Разве можно признавать за животными право на собственность? Но Дико, как и
большинство сотрудников Службы, вскоре поняла, что на протяжении почти всей
истории человечества чувство сострадания действовало только в пределах
одного города или племени. Люди, не принадлежавшие к этому племени, не были
людьми. Они были животными -- либо опасными хищниками, либо желанной и
ценной добычей, либо тягловой силой. Только время от времени великие пророки
объявляли, что люди других племен и даже говорящие на других языках или
принадлежащие к другим расам -- тоже люди. Постепенно вырабатывались
отношения хозяина и гостя. Даже в современном мире, когда на каждом углу
провозглашались такие благородные принципы, как всеобщее равенство и
братство, мысль о том, что чужак -- это не человек, все еще не была предана
забвению.
Чего я на самом деле жду от Кристофоро, размышляла Дико. Я хочу, чтобы
он сейчас научился проявлять к другим народам хотя бы долю того сочувствия,
которое займет достойное место в человеческой жизни лишь через пятьсот лет
после его великого путешествия, но окончательно утвердится только после
многих кровопролитных войн, эпидемий и голода. Я хочу, чтобы он поднялся над
своим временем и стал другим, новым человеком.
И эта девочка, Чипа, будет для него первым уроком и первым испытанием.
Как он примет ее? Станет ли он вообще слушать ее?
-- Ты не зря боишься, -- сказала Дико по-испански. -- Белые люди опасны
и склонны к предательству. Их обещания ничего не значат. Если ты не хочешь
идти, я не буду принуждать тебя.
-- Но тогда зачем же я учила испанский?
-- Чтобы мы с тобой могли секретничать, -- улыбнулась Дико.
-- Я пойду, -- сказала Чипа. -- Я хочу их увидеть.
Дико кивнула, одобряя ее решение. Чипа была слишком юной и не понимала
той опасности, которая таилась для нее во встрече с испанцами; однако
большинство взрослых людей очень часто принимают решения, не отдавая себе
отчета о возможных последствиях. А Чипа умница, да к тому же с добрым
сердцем -- и такое сочетание, возможно, выручит ее в трудную минуту.
Часом позже Чипа стояла посреди деревушки, одергивая на себе нательную
рубашку, которую Дико сплела ей из травы.
-- Ой, как она колется! -- пожаловалась Чипа на языке тайно. -- Почему
я должна ее носить?
-- Потому что в стране белых людей, никто не ходит обнаженным. Это
