называют везира не по имени, а Калча. Но этот Калча стоит многих и
густобородых, и седобородых. Учен, умен, предан. Потому-то доверил ему и
многотрудные дела высокого дивана ', и воспитание наследника - сына Джалал
ад-Дина.
[' Д и в а н - здесь государственная канцелярия, правительство шаха.]
Слуги налили в чаши горячего чая. Шах отпил глоток любимого им напитка.
- Не терзай мой ум, великий везир, цифрами налоговых поступлений.
Вникай в них сам, памятуя: войску жалованье должно быть выплачено без
задержки. За это строго спрошу.
Везир не успел ответить.
- Мир вам и благоденствие!
В комнату с поклоном вошел Джалал ад-Дин. Узколицый, с большим орлиным
носом, поджарый, как скакун арабских кровей, старший сын был любимцем
хорезмшаха. Но сейчас он сказал Джалал ад-Дину с неудовольствием:
- Сын, мы собираемся сюда не для услаждения слуха звоном пустых слов.
Для дел государственных.
Джалал ад-Дин не стал оправдываться - гордый. Сел к дастархану,
отбросив полы узкого чекменя. Слуги, зная его вкус, поставили тарелку с
кебабом. Мясо шипело, распространялся запах пригорелого жира. Сын полил
его соусом из гранатовых зерен, стал торопливо есть.
Везир открыл свои бумаги.
- Величайший, мною получено письмо, не мне предназначенное.
Послушай... Пусть всевышний дарует твоей святой и чистой душе тысячу
успокоений и превратит ее в место восхода солнца милосердия и в место,
куда падают лучи славы!.. Ну, тут все так же... то же.., Вот. Помоги мне,
о благословенный, из мрака мирских дел найти путь к свету повиновения и
разбить оковы забот мечом раскаяния и усердия.
- Чье письмо?
- Его, величайший, написал векиль ' твоего двора, достойный Шихаб
Салих.
[' В е к и л ь - управляющий дворцом, дворцовым хозяйством.]
- И что же тут такого?
- Это письмо должен был получить шейх ' Медж ад-Дин Багдади.
[' Ш е й х - глава мусульманской общины.]
- Дай!- Шах выхватил из рук везира письмо, крикнул:- Позвать сюда
векиля!
Веки шаха над черными глубокими глазами набухли, отяжелели. Векиль,
седой старик, проворный и легкий, увидев гневное лицо шаха, стал на
колени. Мухаммед схватил его за бороду, рванул к себе.
- Служба мне стала для тебя оковами? Ты у меня узнаешь настоящие
оковы! Сгною в подземелье, порождение ада!
- Великий хан... Султан султанов... да я... служба тебе не тягость.
Помилуй! Я не носил одежды корыстолюбия. За что такая немилость?
Шах отпустил бороду, бросил ему в лицо скомканное письмо.
- Читай. Вслух читай!
Векиль дрожащим голосом прочел письмо.
- Твое?
- Мое. Но, величайший среди великих, опора веры, тут нет ни слова...
- Какого слова? Ты перед кем усердствуешь и раскаиваешься, где ищешь
свет повиновения, рабская твоя душа?!
- Я думал только о молитвах и спасении души.
- Ты жалуешься этому шейху. А кто он? Уши багдадского халифа. Кому же
ты служишь? Мне или халифу, сын ослицы?
- Тебе, милостивый. Для тебя усердствую.- Шихаб Салих отполз подальше
от шаха.- Но я не знал, что шейх Медж ад-Дин Багдади... Твоя мать,
несравненная Теркен-хатун -да продлит аллах ее жизнь!- считает его
благочестивейшим из смертных. А халиф ' разве перестал быть эмиром
правоверных?
[' Х а л и ф - духовный глава всех мусульман-суннитов.]
Шах выплеснул чай в лицо Шихаб Салиху.
- Сгинь!
Утираясь ладонью, кланяясь, векиль выскочил за двери. Шах проводил его
ненавидящим взглядом. Матерью заслоняется... Знает, где искать защиту.
- Отец и повелитель, перед тем, как идти сюда, я побывал на базаре,-
сказал Джалал ад-Дин.- В одежде нищего я бродил среди продающих и
покупающих, среди ремесленников и менял.
- Зачем?- Шах все еще смотрел на дверь, за которой скрылся векиль.
- Мой достойный учитель,- Джалал ад-Дин наклонил голову в сторону
Мухаммеда ал-Хереви,- всегда говорил: слушай не эхо, а звук, его
рождающий. Я слушал. Люди говорят, что наместник пророка халиф багдадский
гневается на нас за неумеренную гордость, что он может лишить священного
покровительства правоверных, живущих под твоей властью.
- Это халиф засылает шептунов! Всех хватать и рубить головы! Мне не
нужно его покровительство. Меня называют наследником славы великого
воителя Искандера '. Я раздвинул пределы владений от Хорезмийского моря до
моря персов ''. И все это без помощи и благоволения халифа, хуже -
рассекая узлы его недоброжелательности. Змея зависти давно шевелится в
груди эмира веры!..- Шах сжал кулаки, лицо его побледнело.- Что еще слышал
ты?
[' И с к а н д е р - Александр Македонский.]
['' Хорезмийским морем называли тогда Аральское; море персов - имеется
в виду Персидский залив.]
- Многое, отец и повелитель... Люди недовольны высокими обложениями,
сборщиками податей. Но больше всего - воинами. Они необузданны и
своевольны...- Джалал ад-Дин замолчал, смотрел на отца, будто ожидая, что
он попросит продолжать рассказ.
Но шах ничего не сказал. Воины-опора его могущества. Однако эмиры,
особенно кыпчакских ' племен, горды, своенравны. Почти все они
родственники матери. Она их повелительница и покровительница. И с этим
пока ничего поделать нельзя. Он повелитель своего войска, но и пленник.
Если эмиры покинут его, что останется? И выходит, что ему легче бросить
вызов халифу багдадскому, чем обезглавить векиля своего двора. Сын,
кажется, обо всем догадывается и хочет помочь. Но ему лучше держаться в
стороне - слишком горяч.
[' Военную аристократию составляли туркменские и кыпчакские эмиры,
часто враждовавшие между собой; туркмены поддерживали Мухаммеда, кыпчаки -
его мать; русские называли кыпчаков половцами, западноевропейцы -
команами.]
- Что у тебя еще?- спросил шах у везира.
- Письмо от твоего наместника из Самарканда.
- Читай.
Покашливая, шелестя бумагой, Мухаммед ад-Хереви, прочел:
- <Во имя аллаха милостивого и милосердного! Да будет лучезарным
солнце мира, повелитель вселенной, надежда правоверных, тень бога на земле
Ала ад-Дин Мухаммед!
Население Самарканда склоняется к противлению и непокорности. И раньше
речи самаркандцев были сладки снаружи, а внутри наполнены отравой вражды.
Теперь же светильник их без света, а дом - осиное гнездо. Твоя дочь,
сверкающая, как утренняя звезда,- да осчастливит ее аллах!- укрылась
плащом печали и пребывает на ковре скорби. Султан Осман - да вразумит его
всевышний!- вместо того, чтобы огнем гнева спалить семена вражды и
коварства и плетью строгости изгнать своевольство, внял речам непокорных.
На пирах в честь своего благополучного возвращения он восседает рядом с
первой женой,- дочерью неверного гурхана, а несравненная Хан-Султан, будто
рабыня, прислуживает ей, обиталищу греховности, каждый раз испивая чашу
унижения...>
- Довольно!- гневно оборвал везира шах.- Ах, сын шакала! Я тебя
заставлю мыть ноги Хан-Султан!
- Отец и повелитель, не могу ли сказать я?- спросил Джалал ад-Дин.- Я
был против того, чтобы отпустить Османа. И вот почему. Мы сами отточили
ястребу когти и раскрыли дверцы клетки. Его держали тут почти как
заложника. Моя сестра Хан-Султан помыкала им как хотела. Моя бабушка
сделала его своим посыльным, он подносил ей браслеты и серьги... Будь на
его месте я...
- Каждый хорош на своем месте!
- Вот я и говорю,- Джалал ад-Дин смотрел прямо в лицо отцу,- такое
обращение с султаном было неуместно. А что делали наши кыпчакские воины,
посланные в Самарканд утверждать справедливость? Они вымогали у жителей
динары и дирхемы. Они сеяли ненависть... А теперь наместник жалуется.
- Ты слишком молод...
Ничего другого шах сыну сказать не мог. Все - правда. Но не его вина в
этом. Османа удерживали по желанию матери. Она же вместе с Хан-Султан
унижала его тут, возвеличиваясь перед своими родичами. Он настоял на
отъезде Османа, потому что самаркандцы, не видя своего владетеля, стали
косо смотреть на хорезмийцев. Надеялся, что султан образумит людей. А он
вот что делает! Может быть, послать в Самарканд Джалал ад-Дина? Нет, лучше
ал-Хереви. Или кого другого?
- Что слышно о Кучулуке?
Этот удалец, отобравший трон у гурхана, беспокоил его сейчас больше.
Надо было двинуться на него. Но пока такие дела в Самарканде...
- Кучулук грабит наши владения в Фергане.
- Надо переселить оттуда жителей в безопасное место. А селения сжечь.
Видишь, сын, не сломлен один враг. На очереди халиф. Осман может стать
третьим.
Он хотел сказать, что есть и четвертый, не где-то, не за чужими
крепостными стенами, а тут, в Гургандже. Но вслух об этом лучше не
говорить.
Поднялся, расправил на крутой груди пышную бороду, притронулся рукой к
чалме, пошел слушать опору престола - эмиров, имамов, казиев '. Джалал
ад-Дин шел, чуть приотстав, сдерживая нетерпеливый шаг, везир семенил
сзади.
[' Э м и р ы - военные предводители, феодалы; и м а м ы - мусульманские
духовные лица; к а з и и - судьи.]
В приемном покое дворца со сводчатым потолком, подпертым витыми
колоннами, люди уже ждали. Они стали двумя рядами, опустив головы в
шелковых чалмах. Он молча прошел к возвышению, сел на низкий, без спинок и
подлокотников, трон, подобрал ноги. Джалал ад-Дин занял свое место справа.
Место матери по левую руку пустовало. Когда-то с ним рядом садилась только
мать. Но, приучая сына к правлению, он стал брать его с собой. И
подозревал, что матери это пришлось не по нраву. В приемной она
показывалась редко. Скорей всего не придет и сейчас. И к лучшему.
Но только подумал об этом, отворилась узкая боковая дверь, зашуршала
парча, и вместе с его матерью, <покровительницей вселенной и веры, царицей
всех женщин> Теркен-хатун, вплыло облако благовоний. За ней следовали шейх
Меджд ад-Дин Багдади и векиль Шихаб Салих. <Бегал жаловаться?- подумал
шах.- Неужели посмел?>
Мать долго, словно наседка в гнездо, усаживалась на свое место. Шах
видел ее щеку с желтоватой морщинистой кожей, маленькую бородавку с двумя
седыми волосками, тонкие, бескровные губы. <Аллах всемилостивый, ну что
тебе не сидится с внуками и внучками?!>
Она повернула голову к нему. Черные, совсем не старые глаза смотрели на
него с упреком: <Жаловался, сын свиньи!>
- Ты так редко посещаешь свою бедную мать...
- Заботы о благе государства похищают время отдыха.
- Мое сердце полно сочувствия,- прикоснулась пальцами к плоской
груди.- Люди вокруг тебя суетны, они - дай волю - не оставят времени и для
молитвы. Иные плешивцы из драгоценного древа благородных побуждений делают
сажу наветов и пачкают достойных.
Она говорила не снижая голоса, и ее слышали все. Везир побледнел,
опустил голову. Шах разыскал глазами векиля. Тот проворно задвинулся за
спину шейха Меджд ад-Дин Багдади. Взгляды шаха и шейха встретились. Меджд
ад-Дин не отвернулся, только чуть повел головой на тонкой жилистой шее.
<Ну, дождешься ты у меня, благочестивый!> Шейх был высок и строен,
выглядел моложе своих лет, и это тоже раздражало шаха.
Шах обдумывал, что сказать матери, как вырвать из ее рук векиля и
бросить под топор палача, когда в приемную быстро вошел хаджиб '
Тимур-Мелик. Баранья туркменская шапка была сбита на затылок, на поясе
висела кривая сабля.
[' Х а д ж и б - воинский начальник.]
- Величайший, самаркандцы возмутились!
Мухаммед почти обрадовался этой вести. Скорее на коня, на волю,
подальше от этого дворца, заполненного благовониями. Но, храня
достоинство, он помедлил, спросил:
