прибыль у купцов. Ты, великий хан, надежда всех, кто торгует или хочет
торговать в твоих куренях, в городах и селениях тангутов, китайцев...
- Думаю, ты говоришь правду. Ну, иди. Я позову тебя позднее.
Он проводил взглядом купца, долго молчал. Весть о хорезмшахе меняла все
его замыслы.
- Видишь, Боорчу, не я врагов, а враги меня ищут... Все вы знаете, я
повелел возвратиться Мухали, чтобы самому еще раз пойти на Алтан-хана.
Теперь я этого не могу сделать.
- Ты хочешь воевать с Мухаммедом?- спросил Боорчу.
- Не я хочу... Джэбэ, ты отправляйся во владения Кучулука. Приведи их
к покорности, Кучулука убей. Сделай с остатками найманов то же, что сделал
Субэдэй-багатур и мой сын с остатками меркитов. Как только мы прикончим
Кучулука, пределы моего улуса придвинутся вплотную к пределам хорезмшаха.
Два камня, сталкиваясь, высекают искры... Я остаюсь тут. Добивать
Алтан-хана придется Мухали. Он заслужил великих почестей. Как отличить
его? Ни серебра, ни золота, ни редких камней, ни жен-красавиц, ни
проворных рабов ему не нужно. Сам все добудет, усердствуя в стремлении
исполнить мое повеление. Чу-цай, что давали прежние государи Китая своим
воителям, украшенным всеми доблестями?
- Они жаловали титулы...
- Джаутхури?- скривился от пренебрежения хан.
- Почему только джаутхури? Есть и другие почетные титулы. Ван...
- У нас был уже один ван, другого не надо.
- Ваны тоже бывают разные. Например, го-ван - князь государства. Выше
его может быть только сам император.
- Го-ван... Го-ван,- повторил хан, прислушиваясь.- Может быть, и
подойдет. Я подумаю. А чем вознаградить тебя, мой храбрый Субэдэй-багатур,
тебя, мой сын?
- Сражаться под твоим тугом, водить твоих воинов для меня награда,-
сказал Субэдэй-багатур.
Сын промолчал. Он хотел что-то сказать, но, как видно, не решился.
- Я подумаю, как вознаградить вас. Теперь ступайте отдыхать.
Джучи спросил:
- Отец, ты будешь сегодня у нашей матери?
Идти к Борте, постаревшей, ворчливой (для нее он все еще оставался
Тэмуджином), хан не собирался. Но что-то мешало ему прямо сказать об этом.
Может быть, ждущие, просящие глаза Джучи, может быть, что-то другое.
В юрту впорхнула Хулан. Веселая, румяная, приветливая, сверкая
украшениями, позванивая браслетами, прошла к нему, села рядом. Она
обладала властью над ним, какой не было ни у одной из жен, и он с охотой
сносил эту необременительную, порой даже приятную власть.
- Наш Кулкан не видел тебя уже несколько дней... Подари вечер нам.
Все-таки она умела приходить на помощь, когда это было необходимо. Он
улыбнулся Джучи, развел руками-сам понимаешь, ты же мужчина... Сын не
принял его дружеской доверительности. Поклонился ему не как отцу, как
повелителю.
- Могу ли я попросить о милости?
Помедлив, он с холодком сказал:
- Проси.
- Прошу милости не для себя. Мы взяли в плен младшего из сыновей
Тохто-беки. Он такой стрелок из лука, каких я не видел. Спроси у
Субэдэй-багатура. И молод.
- Это так,- подтвердил Субэдэй-багатур и неожиданно разговорился:-Он
поистине не знает, что такое промах. Где нам не попасть в корову, попадет
в коровий глаз.
Хан вспомнил, как гнался за хуланом, метал стрелу за стрелой - и все
мимо... Они радуются силе и твердости руки, зоркости глаза какого-то
недобитого врага, когда... Но об этом никому не скажешь. Досада росла в
нем.
- Что же ты хочешь для этого... как его?
- Для Хултугана. Сохрани ему жизнь, отец. Такие люди рождаются редко.
Досада переросла в неясную обиду. Хулан это почувствовала. Наклонилась
к Джучи.
- Не взваливал бы на плечи отца все несущие, лишние заботы.
- Стыдись, он твой соплеменник, меркит,- укорил ее Джучи.
На висках Хулан качнулись подвески с крупными рубинами. Вспыхнули уши,
стали ярче рубинов, но сдержанность не оставила ее.
- Тебе ли, Джучи, напоминать об этом?
- Тебе ли, женщина, встревать в разговор мужчин?
- Женщина создана для того, чтобы оберегать мужчин.
- И путаться под ногами, когда они того не желают.
Они говорили вполголоса, и со стороны все можно было принять за шутку.
Но хан видел, как ширится, углубляется непримиримость сына и Хулан. Гневно
приказал:
- Хватит!- Глянул на нойонов - они стояли, потупив взоры, будто
стыдились того, что слышали,- быстро-быстро пересчитал пальцы.- Джучи, для
вас, моих сыновей, я завоевал столько земель, покорил столько племен и
народов... И ты просишь... Не можешь обойтись без какого-то Хултугана,
сына врага нашего рода! Не будет милости! Самое лучшее место для врага - в
земле.
- Смилуйся, отец, ради меня!
- Ради тебя, ради всех моих сыновей и внуков я не знаю покоя, не даю
себе отдыха. Я думаю о том, как уничтожить врагов, ты, мой сын,- о том,
как сохранить им жизнь. Это негодное дело. Подумай о своем имени. Доброе
имя ищи - не найдешь, дурную славу скобли - не соскоблишь... Боорчу, скажи
кешиктенам, пусть они отправят Хултугана к его отцу и старшим братьям.
- Великий хан...
- Молчи, Боорчу, и делай что ведено!
- Отец, это жестоко... Ты жесток, отец!- Кровь отхлынула от лица
Джучи, страдальческие глаза стали большими - будто его самого приговорили
к казни.
В душе хана шевельнулось смутное сомнение в своей правоте, но он
отмахнулся от него: сомнение - удел людей слабых.
- Да, сын, я жесток. Но жестокость к врагу-милосердие к ближним.
Сын молча вышел из юрты.
VII
За городской стеной Хотана на просторной равнине шло торжественное
пятничное богослужение. Правоверные молились, обратив благочестивые лица в
ту сторону, где за горами, реками, пустынями была священная родина пророка
- благословенная Мекка. Над правоверными возвышался деревянный мимбар ',
на нем стоял Алай ад-Дин.
[' М и м б а р - кафедра для проповедей, амвон.]
Кучулук осадил коня перед мимбаром. Пыль из-под копыт серым облаком
покатилась на правоверных. За спиной Кучулука сопели кони его воинов.
Имам, лизнув палец, перевернул страницу Корана, метнул на Кучулука и его
воинов настороженно-враждебный взгляд. Уничтожением посевов вокруг Хотана
и Кашгара Кучулук принудил мусульман к покорности. Но они тайно и явно
уповали на хорезмшаха Мухаммеда... Несколько дней назад Кучулук потребовал
от Алай ад-Дина включить в хутбу свое имя. Старый гурхан вознесся в
райские сады, слушать песнопение ангелов, и теперь Кучулук был
единственным правителем остатков его владения, наследником его титула.
Имам отложил Коран, поднял к лицу сухие руки.
- О боже!- Слово вырвалось, как вздох.- Сделай вечными основы царства
и веры, подними знамена ислама и укрепи столпы неоспоримого шариата,
сохраняя державную власть великого, справедливого, великодушного владыки
народов, господина султанов, распространителя устоев спокойствия и
безопасности, дарителя благодеяний - того кто дает помощь рабам, больным,
того, кому дана помощь от неба, кому дана победа над врагами, кто
поддерживает правду, земной мир и веру - халифа Насира,- да сделает аллах,
которому слава, вечным его царство в халифате над землей и да увеличит его
доброту и благодеяния.
К концу чтения хутбы голос имама набрал силу, он раскатывался над
правоверными не смиренной просьбой, а грозным предостережением.
- Я не слышал своего имени,- сказал Кучулук,- Может быть, ты произнес
его слишком тихо?
- Твоего имени я не произносил.
- Почему, достойный?
- Законным государем и правителем может быть только тот, чью власть
освятил своим соизволением наместник пророка - халиф.
Имам говорил с ним как с учеником медресе, ровным голосом, но из глаз
не уходила враждебная настороженность.
- Ваш халиф далеко. Ты, имам, узаконишь мою власть над правоверными.
- Я этого не сделаю.
- Найду другого имама.
- Другой тоже не сделает. Это право принадлежит халифу. Никому более.
- Тогда ты поедешь в Багдад и возвратишься с соизволением халифа.
- Я не поеду в Багдад. И халиф не даст тебе своего соизволения.
- Зачем, достойный, упрямишься? Ты видишь, я терпелив. И ты знаешь: я
настойчив.
- Мы напрасно тратим время. Правоверными не может править неверный. Ты
надел на нас ярмо покорности, но наши души тебе не облачить в одежды
лицемерия.
- Я хорошо понял тебя, имам. Правоверные не могут быть подданными
неверного. Тогда мне остается одно: обратить подданных в свою веру или
веру моей жены, дочери гурхана.
- Твоя вера и вера твоей жены есть заблуждение ума человеческого.
- Ты лжешь, имам!- Кучулук привстал на стременах.- Эй, вы, поклонники
пророка Мухаммеда! Слушайте меня, вашего правителя и повелителя. Я
утверждаю: ваша вера - обман. За сотни лет до вашего Мухаммеда бог послал
на землю Христа. Разве не так? Разве об этом не сказано в чтимой вами
книге? Подтверди, имам, если ты честный человек.
Имам молчал, прижимая к груди Коран с потрепанными, побитыми углами.
- Молчишь? Да и что ты можешь сказать! Бог один, и ему не для чего
отправлять людям одного за другим своих посланцев. Ваш Мухаммед сам себя
возвел в пророки. Я спрашиваю вас: если ваш пророк обманщик - кто вы, его
последователи? Вы не правоверные, вы легковерные. Пусть любой из вас
подойдет и докажет мне, что я говорю неправду.
Мусульмане смотрели на Кучулука с гневом и страхом. Нижняя челюсть у
имама отвисла, в сивой бороде темнел провал рта. Такого богохульства он,
неверное, в жизни не слышал.
- Сказано: люди - или ученые, или ученики, остальные - невежды и
варвары. Да простит тебе аллах твое неведение.
- Вы не хотите спорить? Тем хуже для вас. Вашу лживую веру я запрещаю.
Отныне никто не посмеет напяливать на голову чалму, возносить молитвы по
Корану. Молитесь, как молятся почитающие Будду или Христа. Замеченный в
нарушении моего повеления будет наказан: в дом поселю воинов - кормите и
одевайте.
Крики возмущения заглушили его слова. Кучулук выхватил из рук имама
Коран, разорвал его, бросил на землю.
- Будь ты проклят! Пусть прах засыплет твой поганый язык!- крикнул
имам.
Воины накинулись на толпу. Засвистели плети. Кони сбивали и топтали
людей.
Разогнав верующих, Кучулук велел распять имама на дверях медресе.
Крутость устрашила мусульман, но не прибавила, скорее убавила число
сторонников Кучулука. И когда к его владениям подошел Джэбэ с двадцатью
тысячами воинов, мусульмане не подумали защищать свои города и селения,
хуже того - они начали нападать на воинов Кучулука. О сражении с монголами
нечего было и думать. Он отступал, и его войско таяло, как снег под жарким
солнцем. С ним остались только найманы, но их было слишком мало...
...Усталые кони медленно поднимались в гору. На безоблачном небе гасли
звезды, разгоралась яркая, кроваво-красная заря. Рядом с Кучулуком дремала
в седле Тафгач-хатун. Ее маленькие руки вцепились в переднюю луку седла,
голова клонилась на грудь. Кучулук потряс ее за плечо.
- Упадешь.
Она встряхнулась, потерла ладонью припухшие глаза, виновато улыбнулась.
- Не могу больше.
- Сейчас остановимся. Наши кони устали больше, чем мы.- Он оглянулся.
Воины тащились за ним без всякого порядка, многие дремали.- Нам, кажется,
не уйти.
Тафгач-хатун испуганно глянула на него.
- Настигнут?
- Да. Скорей всего - сегодня.
- Может быть, нам покориться?
- Покориться?- Кучулук горько усмехнулся.- Этим мы не спасем ничего.
Даже свою жизнь. Я всегда знал, что монголы придут за моей головой. На
месте Чингисхана я сделал бы то же самое. Когда меня убьют, хорезмшах
порадуется. А ему плакать надо.
- Тебя... убьют?- Тафгач-хатун, кажется, только сейчас поняла до конца
