Ощутив над белой чертой непробиваемое стекло, он опять закрыл глаза,
запуская руку глубоко под подушку. Рукопись была на месте. Сложенные
вчетверо листы приятно скользнули в пальцах. И Мария окончательно исчез-
ла.
Навалилась тьма без кошмара. Во тьме стоял храп двадцати сумасшедших.
Он, Денис Александрович, теперь сам оказавшись в психиатрической больни-
це на излечении, никак не мог определить этих людей как нормальных в си-
лу своей предыдущей профессии. У себя патологических отклонений он не
обнаруживал, хотя иногда приходило сомнение, особенно в моменты коротких
просветлений, вызывающих колики в желудке и рвоту.
Сколько дней и ночей провел он здесь, Денис Александрович с уверен-
ностью сказать не мог. Он хорошо помнил кабинет, яркие лампы, белые сте-
ны. Несколько лысых людей. тоже, кажется, знакомых. Один из этих людей,
сверкнул черепом, подскочил к нему и, щелкнув пальцами перед носом быв-
шего медика, крикнул задиристо:
- Ярко выражено!
- Ярко... ярко... - заколыхались остальные лысины. - Патологический
синдром!
После чего Денису Александровичу выдали мягкую пижаму и отвели в па-
лату. Он знал, что это ошибка. но не сопротивлялся, хотя и предполагал
уже, опираясь на собственный опыт, что так просто его отсюда не выпус-
тят. Зав. отделением оказался однокашником и, крепко сдавив руку прияте-
ля, на ухо громким шепотом сообщил:
- Ты, брат, не обижайся, я сам сумасшедший!
Завтрак, шахматы. укол, сон, обед, шахматы, укол, личное время, ужин,
укол, сон - были они, эти дни, одним и тем же миллион раз повторенным
днем, вложенным в конечное пространство больничного коридора. С одной
стороны, коридор завершался туалетами без замков и воды, с другой был
кабинет врача и процедурный кабинет, посередине - столовая, напротив
столовой - палата. В палате кроме него еще девятнадцать человек. Это был
второй день его жизни. Первый день был немного веселее, коридор там ка-
зался длинным, по одну сторону рабочее место, по другую квартира, а
вместо процедурки маленький винный магазинчик с грязной витриной. Там
даже в шахматы не играли, но там были четыре времени года, которые здесь
отсутствовали. Там не было снов, в том дне, только по утрам головная
боль. А здесь каждую ночь приходила Мария. Мария с младенцем на руках.
Денис Александрович лежал во мраке и слушал храп, ласково поглаживая
рукопись под подушкой. Всего тридцать два машинописных листа с большим
интервалом. Он искал эту рукопись всю свою жизнь. И вот она с ним, она
лежит под его головой, подпольный перевод романа дал ему зав. отделени-
ем, бывший коллега и однокурсник.
- Возможно, это и мистификация, точно сказать не берусь! - предупреж-
дал он Дениса Александровича. - Дали всего на одну ночь, и что успел пе-
ревести, то и перевел! Здесь, понимаешь, только начало, немного середины
и конец, остальное, если хочешь, я тебе так, на словах перескажу.
- Перескажи! - попросил Денис Александрович.
- Времени нет! Это у тебя его навалом, а у меня билеты на хоккей про-
падают!..
- А какое время года сейчас?
- Нет, все-таки тебя правильно сюда ко мне положили! Говорю же, на
хоккей опаздываю!..
- Значит, лето?
- А ты думал?
- А я думал, зима.
- Лето, лето!.. - он накинул пиджак и, выставив Дениса Александрови-
ча, запер дверь кабинета. - На траве хоккей, - добавил, подумав. - С мя-
чом.
Ночью, тайком выбравшись в туалет, Денис Александрович впервые раз-
вернул листы. Его охватила дрожь предвкушения. Но роман оказался фантас-
тическим, следовательно, его можно было читать и днем на людях.
Эрвин Каин не умел творить реализм. На первой титульной странице раз-
машисто и жирно красными чернилами было выведено: "Здесь" - и ниже мел-
кими буковками, похожими на тараканчиков: "Эрвин Каин".
Выходило, что в тридцати страницах машинописного текста спрятался сам
великий человек, и если не он целиком, то хотя бы его душа, на худой ко-
нец, его огромная мысль. Как и многие авторы, Эрвин Каин не смог уйти от
своего героя. Не без удивления и радости Денис Александрович обнаружил,
что умерщвленный в конце первого романа полюбившийся персонаж вовсе не
погиб. В небольшом прологе практически полностью цитировался уже прочи-
танный эпилог. Когда герой наконец понял, что единственно у него остав-
шимся могуществом он может сделать лишь одно доброе дело. А именно, что-
бы лично его не стало, не стало совсем, ни души его, ни тела, ни памяти,
ни памяти о нем. Понял и не сделал. В конце концов, не все рождены для
того, чтобы творить добрые дела.
Герой поднялся с постели, в которой размышлял. и отправился на рабо-
ту. Но лишь несколько дней (занимающие в романе только несколько опти-
мистических строк) удалось герою посвятить себя производительному труду.
Захлебываясь. Денис Александрович перечитывал, зазубривая наизусть
текст романа.
"Тяжело хлопали на рассветном ветру черные праздничные флаги. С фла-
гов сыпались на асфальт капли", - Денис Александрович обсасывал каждую
букву. - "Капли эти падали и падали, и падению этому не было конца".
Денис Александрович ликовал. Он знал, что видит только наружную
праздничную сторону романа, фасад с финтифлюшками, что проникновение
внутрь, в анфилады полутемных мистических комнат его смысла предстоит
еще и еще, при седьмом, при двенадцатом прочтении.
"Гибрид траурного и праздничного знамени остановил героя. "Боже, -
подумал он. - Что это?" Рокотал черный диск громкоговорителя, гремел на
весь город. "Сегодня наконец человечество вступило в первый контакт с
иноземной цивилизацией? - кричал диктор. - Это произошло в семь часов
три минуты утра. Но уже в семь часов семнадцать минут человечество всту-
пило во второй контакт, в семь двадцать пять - в третий, в семь тридцать
- в четвертый!.. Сейчас к полудню контактов с иноземными цивилизациями
мы насчитываем около восемнадцати тысяч, и они все продолжаются! Прави-
тельством срочно организованы ускоренные дипкурсы, в семнадцать
ноль-ноль объявляется всеобщая мобилизация работников культуры и ис-
кусства..."
"Ну, уж, хрен! - подумал герой. - Не хочу!" - и единственным у него
оставшимся могуществом отмотал время немного назад и пустил его по дру-
гому бесконтактному руслу".
Денис Александрович не удержался и пролистал страничку.
"Только одни сутки удалось герою насладиться трудом у своего ревущего
станка, как опять затрепетали празднично траурные флаги и заревел репро-
дуктор. Герой опять все вернул в бесконтактное русло, и опять контакт
состоялся. Он опять отменил, и контакт не дал ему доработать даже до
обеда. "Боже, у меня нет больше сил все это отменять, при всем моем все-
могуществе я устал!"
"Я устал", - подумал тогда Денис Александрович. И, будто почувствовав
его плотно трудившуюся мысль, зашуршали тапочки, заскрипели двери. Было
два часа ночи. Началось обычное паломничество в туалет. Сумасшедшие во-
обще любили ходить друг за другом. Пришел и уселся рядом генерал, явился
профессор, ворвался в тихую до того туалетную комнату гогочущий Сидоров.
Выстроилась очередь. Денис Александрович был огорчен. Не в силах изгнать
своих последователей, он сам ушел от толпы обратно, в покой палаты, лег
и закрыл глаза. Перед глазами плыли строки романа.
"Цивилизаций оказалось бесконечное множество, они роились вокруг лю-
дей, как пчелиный улей, кусали планету лазерными жалами и давали мед
знаний, - без труда читал он на обратной стороне век. - И вскоре выясни-
лось, что, во-первых, не нужны никакие космические корабли, чтобы по-
пасть в иной мир, а достаточно просто попить водички вволю, и, во-вто-
рых, что количество разумных цивилизаций бесконечно.
Человечество ошибалось, - сообщал Эрвин Каин. - Ошибалось, думая, что
пространства вселенной бесконечны, а разумы крайне ограничены в своей
численности. Все оказалось наоборот. Хитрым образом свернутое прост-
ранство было весьма небольшим, зато разумы бесконечны в своих количест-
венных и качественных характеристиках..."
Потом строки погасли, и пришла Мария. Младенец на руках ее мирно
спал, и Денис Александрович в эту первую ночь знакомства с великой кни-
гой тоже заснул. Мария улыбалась, и младенец, не просыпаясь, помочился
ей прямо на руки.
Когда Денис Александрович впервые прочел рукопись до конца, неизвест-
но, но теперь он читал ее каждый день, выкапывая из чахлых на первый
взгляд недр все новые и новые сокровища мысли. Перелистывая страницы, он
ощущал во рту привкус истины и облизывал пересохшие губы.
В течение пяти ночных дежурств врач-однокурсник пересказывал по памя-
ти недостающие в рукописи куски, и, хотя не сразу, с трудом картина ро-
мана, романа-истины, романа-предостережения сложилась перед внутренним
взором Дениса Александровича, нарисовалась на внутренней черной бумаге
сомкнутых век.
Зав. отделением укусил одного из своих пациентов, вполне обоснованно
вообразив себя собакой-фокстерьером. Он разрабатывал новую методику, но
его все равно забрали. Так тридцать три листа сделались единоличной
собственностью Дениса Александровича. Писать в личное время не запреща-
лось, и, чтобы не забыть, он своими словами в тетрадь вписал недостающий
текст. Постепенно текста становилось все больше и больше, всплывали упу-
щенные или забытые подробности. Рукопись лежала под подушкой, а тетрадь
в тумбочке рядом с кроватью. В ней мелким почерком (половина текста
по-латыни, четверть по-английски) набралось уже сто две страницы руко-
писного текста.
Иногда приходили сомнения: "А не пишу ли я лишнего? Не искажаю ли ве-
ликий текст своей корявой рукой? - Но Денис Александрович отметал их. -
Великую книгу невозможно исказить, она владеет тобою, а не ты ею! Что ни
напиши, все прибавит ей истинности!"
В то последнее утро своей жизни, когда Мария окончательно раствори-
лась во мгле скрученной, как мокрое полотенце, вселенной, проплыло белое
облако, встало и зашло маленькое мокрое солнышко. Денис Александрович
открыл один глаз. Он сразу обратил внимание, что белая черта подоконника
сделалась еще белее и еще тяжелее. Она походила на мраморную плиту, хотя
была деревом, выкрашенным в белый цвет масляной краской. Всплыла цитата:
"Не суть предмета - его вид, а вид его - суть!" Денис Александрович нео-
жиданно для себя открыл и второй глаз и сразу сел на кровати, потянув за
собой одеяло. Босые ноги уперлись в твердый теплый линолеум. Он открыл
тумбочку, достал тетрадь с вложенным в нее карандашом и быстро записал
восстановившийся в памяти кусочек текста из начала романа. Перечитал,
добавил еще пару слов, получилось верно.
"Как мало и скудно пишем мы и думаем о Великих. А они не чета нам, их
число бесконечно в бесконечной массе обитаемых миров. Но наше число
простых потребителей бесконечнее неизмеримо? Мы пытаемся оправдаться,
размножая портреты, скульптуры и высказывания Великих до собственной
численности!.."
Прямо напротив лицом к Денису Александровичу на кровати сидел Профес-
сор. Глаза у Профессора немного отекли, стекла очков запотели, из нозд-
рей торчал рыжий мох.
- Доброе утро, - сказал Профессор.
- Доброе! - кивнул Денис Александрович.
- Очень доброе, - плаксиво сказал Профессор и спросил: - Чувствуете
запах?
- Да, чем-то, несомненно, пахнет.
- Чем-то, чем-то!.. Профаны, недоучки, разгильдяи? Сказать! Чем-то! -
он поднял вверх тонкий сухой палец. - Это экскременты!
Профессор был крупным пушкинистом. Изваяв десятую книгу о поэте, он в
поездке по Нечерноземью обнаружил где-то нацарапанную гвоздиком на стене
еще одну строку и попытался выпустить одиннадцатую книгу. Но книга в пе-
чать не пошла. Пятнадцать лет потратил ученый на доказательство подлин-
ности строки. Дело в том, что оригинал погиб. Профессор захворал, а ста-
