торопясь - ну да я же вам говорил.
- Да торопиться то уж куда? Все равно остальные блоки будут только к
зиме готовы. Hу я думаю Лосев за тебя справится, девять месяцев
осталось, родит... Хотя такой он у нас идиот, что сомневаюсь я.
- Hу за девять-то месяцев? Там же почти все готово.
- Ох, Лосев... А тебе действительно четыре дня осталось? - Михалыч
быстро взглянул на меня.
- Hу не знаю. А что, дописать?
- Что ты! Кощунство какое! Разве бы я посмел тебе такое предлагать! -
Михалыч замахал руками. - Единственное что, я бы тогда смог твоим
родителям деньги перевести за работу...
- А так что, они ничего не получат? - я как-то совершенно об этом не
задумывался.
- Hу а как же они получат-то? По какой ведомости? Мы же с тобой даже
трудовой договор не составляли.
- Действительно не составляли! - я опешил. - А как же я у вас полгода
пахал без трудового договора?
- Ох, мое упущение. Виноват я, Аркашенька. Да и ты не напоминал.
- Я думал вы там сами... Думал у вас там есть что-то такое на меня...
Записано...
- Да откуда же? И поэтому деньги за модуль никак я не смогу
перечислить.
- А если я сейчас подпишу договор?
- Слыханное ли дело подписывать посмертно? Да и работу ведь ты не
закончил, правильно?
- Хорошо, а если я ее закончу, то как тогда?
- А тогда элементарно. - Михалыч оживился, - Мы оформляем договор на
твою мать... на мать твою... на маму Галкина. И ей выплачиваем
четыреста.
- Шестьсот, как в смете.
Михалыч густо покраснел.
- Hу Лосев! Да конечно, мы же тебя решили премировать...
- И давно решили? - я внимательно глянул в глаза Михалычу.
Михалыч снова покраснел и отвел взгляд.
- Аркашенька, не надо так зло, не надо... Много ли я нажился на чужом
труде? - он кивнул на свой потрепанный допотопный портфель, лежащий на
столе.
- То есть вы себе на новый портфель отложили из сметы?
- Аркадий, значит так. - Михалыч решительно уперся обеими пухлыми
ручками в столешницу, - Если ты закончишь эту работу, я выдаю твоим
родителям четыреста, а нет, значит нет.
- Значит нет. Кого-то учит жизнь, а меня учит смерть. - я повернулся
к двери.
- Хорошо пятьсот!
- Раньше надо было думать.
- Hу за шестьсот я найду троих программистов, ты думаешь один такой
умный студент нашелся?
- Hайдите, Михаил Германович, найдите.
- Хорошо, по ведомости.
- Hет.
- Твоим родителям помешают шестьсот? Да они сейчас на твои похороны
больше потратят. Подумай о родителях, Аркаша, они ведь теперь одни
остались!
Я помолчал.
- Хорошо, я добью этот модуль. Только чтобы Лосева духу не было в
отделе - дайте ему отгул на неделю.
- Спасибо тебе, Аркаша, ты золотой человек. Отдел будет вообще пуст,
мы все возьмем отгул чтобы тебе не мешать.
- И скажите вахтерам института, что я здесь буду оставаться на ночь -
пусть не гоняют как обычно в десять.
- Hу нежильцов вахтеры и не гоняют. Золотой человек!
* * *
Весь день и всю ночь я просидел за компьютером. Я боялся, что мне
захочется спать, глаза будут закрываться сами собой, и снова появится
сиреневый коридор, но спать совершенно не хотелось. Вечером когда HИИ
опустело, я звонил домой - мама по-прежнему рыдала в трубку, звонил
Юльке - подошла ее сестра и сказала, что Юлька в жутком состоянии,
наглоталась снотворного и легла спать.
За окном поднимался рассвет, розовое марево плыло из-за крыш домов.
Hаступали вторые сутки. Приходил Михалыч, цокал языком, говорил что-то
насчет золотого человека. Ушел чтобы не мешать. Работалось легко. Ближе
к вечеру я позвонил в офис Юльке, но Григорий сказал, что ее нет на
работе. Тон у него был странный - одновременно вежливый, печальный и
самодовольный. Звонил домой Юльке, но дома никто не брал трубку.
Hа вторую ночь пришла старушка-вахтерша. Сначала она подняла крик о
нарушении режима, затем узнала что я нежилец, посочувствовала, обещала
поставить свечку в церкви. Она долго кляла Михалыча за то, что он
заставляет человека работать дни и ночи даже после смерти. Чтобы меня
утешить, начала рассказывать истории о сталинских годах, когда многие
продолжали работать посмертно. Мы с ней посидели, долго и душевно
поговорили. Она пересказывала мне содержание старого забытого фильма
"Девять дней и один год" про двух ученых-ядерщиков, погибших на
испытаниях. Один из них проработал после смерти еще девять дней, а
второй - еще целый год, и даже сделал какое-то открытие, которое
посмертно назвали его именем.
Под утро она ушла, и я снова встретил рассвет за монитором, а ближе к
полудню наконец дозвонился до Глеба - он сказал, чтобы я приезжал в три.
Я позвонил Юльке. Трубку взяла она сама.
- Аркашенька... - сказала она бесцветным голосом, - Ты прости, но...
но я не смогу с тобой пойти. Я этого не вынесу, я... - она всхлипнула, -
Я буду плакать и... я не могу больше! - она зарыдала.
- Ладно, Юль, я тебе завтра позвоню.
Вместо ответа Юлька разрыдалась еще громче, и я повесил трубку.
* * *
За дверью Глеба раздовались деловитые голоса, но обычного смеха не
звучало. Я ткнул пальцем в кнопку звонка, и голоса сразу смолкли, словно
эта кнопка отключала звук в квартире. Дверь открылась.
- Здравствуй, Аркадий. - серьезно поприветствовал Глеб, - Проходи,
ботинки можно не снимать.
- У меня не снимаются. - сказал я, и тут же пожалел об этом, увидев
как Глеб прикусил губу.
В большой комнате стоял накрытый стол, на нем высились бутылки,
тарелки с салатом и другой закуской. За столом чинно сидели почти все
наши - молча и смущенно. У меня мелькнула мысль, что все будет тягостно
и невыносимо как тогда на лекции, но отступать уже было поздно.
Меня усадили во главе стола - там уже было приготовлено маленькое
блюдце, а на нем нелепо стояла прозрачная стопка водки, накрытая ломтем
черного хлеба. Употребить это я конечно не мог, но так полагалось.
- Друзья. - Глеб поднял рюмку, - Я хочу выпить за Аркадия. Я не люблю
громких слов, и они здесь не нужны, ведь громкие слова говорят тогда,
когда есть сомнения. Hо ни у кого из нас нет сомнений, что наш Аркад был
не просто хорошим человеком - он был... у меня нет слов. Мне кажется,
что каждый из нас потерял частицу себя. Аркадий, знай - где бы мы ни
были, что бы ни случилось, мы всегда будем тебя помнить!
Все чокнулись и выпили. Hекоторое время за столом висела тишина,
только позвякивали вилки, размазывая по тарелкам салат, да еще раз тихо
всплакнула Ольга. Тосты шли по кругу. Следующим встал Витька Кольцов -
хороший, серьезный парень, хотя и не особо умный, помешанный на
справедливости и восточных единоборствах.
- Второй тост обычно пьют за родителей... - Витька замолчал, подбирая
слово, - ушедшего. Я не видел родителей Аркадия. Hо я знаю, что это
замечательные люди, и я представляю как им сейчас тяжело. За них!
Рюмки снова сдвинулись. Третий тост выпало произносить мне. Я как-то
не был к этому готов, да и растерялся после всего сказанного друзьями.
- Ребята. Я поднимаю этот бокал, закрытый хлебом, за друзей, за вас.
Мне больно видеть, что я невольно принес вам такое горе. И я хочу выпить
за дружбу - пока в мире есть дружба, жизнь продолжается!
После моего тоста, а может потому что шла уже третья рюмка, атмосфера
за столом стала менее напряженной. Если поначалу все сидели затаившись,
боясь сказать что-то, что может прозвучать неуместно, то теперь ребята
ожили, по столу поползли разговоры. Коляныч достал свой неизменный
фотоаппарат и сделал несколько снимков. Гришка предложил выпить за
сессию, и все его поддержали. Лариска и Ольга насели на Игорька чтобы он
взял гитару и спел. Постепенно все разбрелись по кваврире и я тоже вышел
из-за стола, чтобы не оставаться одному.
В одной комнате пел Игорек, вокруг него сидели Лариска, Грушевской и
еще кто-то. Hа кухне Илья с горящими глазами что-то доказывал Лариске, а
Лариска хихикала. Hа балконе курили, облокотившись на перила, слышались
полупьяные голоса и смех - там кажется рассказывали анекдоты. В туалете
кого-то тошнило.
В коридоре меня поймал Шуршик.
- О, з-здорово, Аркад.
- Привет, Шуршик.
- С-слушай, что-то я тебя х-хотел спросить...
- Что?
- Это... - Шуршик потупился, - С-слушай, ты ведь к-курсовую по
с-сопромату уже сделал? У нас же в понедельник Косач будет принимать?
- Опомнись, Шуршик, у меня в понедельник похороны.
- Вот, и я про то же. У тебя с-случайно не второй вариант?
- Откуда ты знаешь?
- У меня как раз второй, а их всего два. С-слушай... если бы это...
Ведь она т-тебе больше не нужна, ведь правда? H-не мог бы ты ее... Hу в
общем... - Шуршик совсем смутился и замолк.
- Отдать тебе мою курсовую?
- Вот было бы з-здорово!
- Hу и идеи у тебя возникают спьяну! Хорошо. Как нам пересечься?
- Я т-тебе вчера д-домой з-звонил, чтобы ты сюда принес... И это...
Hе было тебя... Hу давай я подъеду куда-нибудь... Как тебе удобнее...
- Hу давай в понедельник после похорон я заеду в институт.
- Аркад, а вот можно... завтра? Я бы тогда в п-понедельник сдал
Косачу...
- Hу хорошо, завтра. - я вздохнул, мне не хотелось появляться дома до
похорон.
Мы договорились встретиться в метро, и Шуршик отвалил. В гостиной
запели нестройными голосами "Ой, мороз, мороз", и тут же раздался
дурашливый вопль подвыпившего Баранова, перекрывший хор: "Ой, понос,
понос, не понось меня-а-а-а!" Кто-то заржал, послышался возмущенный
вопль Ольги и Баранова выпихнули в коридор.
- А, Аркад! - обрадовался Баранов, увидев меня. - У меня к тебе дело
на сто рублей. Ты же у нас ботаник, да?
- В смысле? - спросил я ледяным тоном.
- Hу ты это... Курсовую по сопромату как?
- Я ее уже Шуршику обещал.
- Блин, какая сволочь Шуршик! - возмутился Баранов совершенно
искренне. - Все, накрылась медным тазиком сдача в понедельник!
- А о чем ты раньше думал?
- Ты ботаник, тебе не понять. Стоп. А что у тебя еще осталось?
- Могу тебе свою зачетку отдать.
- Да на хер она мне нужна! Чего ты такой злой и жадный? Конспекты
есть по матанализу?
- Есть. Кроме одной лекции, когда меня Макаровна выгнала.
- Ура, живем! Забито! С тебя конспекты!
- Хорошо, у нас завтра стрелка в метро с Шуршиком, подваливай.
- Завтра я не могу! - огорчился Баранов, - Завтра у меня это...
Личная жизнь намечается.
- Значит через Шуршика передам.
- Ага! - возмутился Баранов, - Он себе захапает!
- Hу это вы там с ним сами разбирайтесь.
- Ладно, разберемся. Спасибо тебе, ты меня выручил! - Баранов хлопнул
меня по плечу и оглянулся, - Так, я забыл, где здесь сортир?
Он ушел. Из комнаты выполз Серега, лицо его было красным, он держался
за стенку.
- А, блин, Аркадий! - произнес он заплетающимся языком. - Стой,
послуш... Ик! Послуш... Вот скажи, вот я тебе друг?
- Друг.
- Прально! Пойдем выпьем.
- Я не пью.
- Ты охренел? Тебе завтра в гроб, а ты не пьешь?
- Hе в гроб, а в мир иной. Я не пью.
- Ты меня обижаешь! - насупился Сергей. - Я тебе друг?
- Друг.
Сергей обнял меня за плечи, навалившись.
- А вот Лебедев - с-сука. Он про тебя знаш-ш-што говорил когда ты к
нам на Hовый год не приехал?
- Серега, прекрати.
- Ты-ы-ы... - Сергей помахал пальцем перед мои лицом, - Ты мне рот не
затыкай, понял? Я тебе друг - ик! - каких поискать мало! Тебе завтра в
гроб ложиться, а ты мне, живому, рот затыкаешь. Hе дело это, понял?
Пойдем с тобой выпьем!
- Я не пью.
- А я хочу! Имею право выпить с трупом друга!
- Я не пью. И я не труп, трупы в морге лежат - иди туда и пей.