руки и от души наручниками в лобяру врезал этому бериевскому майору. Он
упал, и тут я потерял сознание. Как они в это время меня не убили -- не
знаю. Вернее, знаю -- были уверены, что сам умру. А может, лейтенант помешал
-- ничего не могу сказать. Прихожу в себя -- чувствую, в машине куда-то
везут, а наручники сняли.
-- Куда везете? -- спрашиваю.
-- Спокойно, -- говорит какой-то парень в белом халате, -- это "скорая
помощь", мы тебя везем в больницу.
Но после белой "Волги" с этими аферистами разве я могу поверить белому
халату? И тут я себе говорю:
"Нормалевич, Адгур, тут все куплены, больше сознание терять нельзя".
В самом деле привозят в больницу. Врачи крутятся, вертятся возле меня,
а кто куплен, кто не куплен -- ничего не знаю. Но, как настоящий десантник в
тылу врага, уже выработал тактику: делать вид, что не реагирую, а сам все
слышу, все вижу сквозь прищуренные глаза, изучаю обстановку.
Одним словом, рентген-менген, возят меня на коляске туда-сюда,
вверх-вниз. Одни врачи удивляются, что я все еще жив, другие говорят: "К
утру умрет", а третьи говорят: "Может, выживет..."
А я думаю: "Нормалевич, главное не терять сознание..."
И тут врачи начали обсуждать, почему я не умер. И я впервые услышал
термин -- сжатие.
-- Видно, во время сжатия сердца прошла, -- решили они.
Положили меня на операционный стол, и тут я делаю вид, что пришел в
себя.
-- Товарищ хирург, -- говорю, -- извините, но под общим наркозом я не
позволю делать операцию.
-- А-а-а, -- говорит, -- пришел в сознание. Я вообще не собираюсь
делать наркоз, потому что пуля близко под кожей.
-- Тогда, -- говорю, -- давайте.
Одним словом, пулю вытащили, сделали перевязку и отправляют в палату.
Опять делаю вид, что потерял сознание, если купленные врачи надеются, что я
умру, пусть надеются.
Привозят меня и кладут в отдельную палатку. Ага, думаю, почему это меня
как министра кладут в отдельную палатку? Значит, думаю, что-то хотят
сделать, когда я усну. Без свидетелей. Продолжаю притворяться.
Через пять минут входит молоденькая сестричка и хочет мне сунуть
градусник под мышку. Приходится открыть глаза.
-- Девушка, -- говорю ей тихо, -- мне уже туда сунули пистолет. Может,
хватит?
-- Ах, извините, -- говорит девушка, -- я ошиблась подмышкой.
-- Ничего, -- говорю, -- девушка, только сначала поставьте этот
градусник себе.
-- Зачем? -- говорит и смотрит на меня как будто чистыми глазами. Но я
тоже не виноват, потому что не могу понять: куплена она или не куплена?
-- Потому что, -- говорю, -- милая девушка, если этот градусник
взорвется у меня под мышкой, мои родственники тоже люди, и ваша молодая
жизнь попадет под сокращение.
-- Что вы, что вы, -- говорит девушка, -- я этот градусник хорошо знаю,
я его вынула из своего ящика.
-- Могли подсунуть, -- говорю.
-- Хорошо, -- говорит, -- я его поставлю себе.
-- Поставьте, -- говорю, -- но учтите, если подорветесь, я не отвечаю.
И она ставит себе градусник, и мы потихоньку продолжаем разговаривать.
-- Бедненький, бедненький, -- говорит девушка, -- что они с вами
сделали, что вы стали такой подозрительный.
-- Еще бы, -- говорю, -- девушка... Если к тебе подъезжает белая
"Волга" без номера и оттуда выскакивают три человека и стреляют в тебя как в
перепелку, а ты бежишь от них в руки милиции, и когда ты в руках милиции, к
тебе подходит убийца, сует под мышку пистолет и, сказав издевательские
слова: "Да замолчишь ты когда-нибудь или нет!" -- стреляет в тебя, а милиция
его не хватает, потому что он работник милиции, поневоле станешь
подозрительным.
Так мы поговорили минут пятнадцать. Я нарочно не спешу, потому что
думаю, если у них все плохо работает, взрывное устройство тоже может
опоздать. Но уже понимаю, что девушка не куплена. Наверное, они решили:
подумаешь, медсестра, зачем ее покупать!
Девушка меряет мне температуру и очень удивляется: тридцать шесть и
шесть. Но я так и знал. И я ей говорю!
-- Я вижу, вы чистая, честная девушка. Объясните мне, почему меня как
министра положили в отдельной палате? Я хочу скромно лежать в общей палате.
-- Ой, -- говорит девушка, -- у нас все палаты переполнены, люди даже в
коридорах лежат.
-- Тем более, -- говорю, -- за что мне такая честь? Я простой бармен, а
не какой-нибудь там инструктор горкома или инспектор горторга.
-- В этой палате, -- отвечает мне девушка, -- лежал один человек, но он
два часа тому назад умер, и сюда никого не успели перевести.
Ага, думаю, девушка, сама того не зная, выдает тайну фирмы.
-- А что, -- говорю, -- девушка, в этой маленькой палатке все умирают?
-- Нет, -- отвечает девушка, -- изредка.
Изредка! Но изредка мне тоже не нравится.
-- Знаете что, девушка, -- говорю, -- попросите дежурного врача, чтобы
меня перевели в общую палату.
-- Хорошо, -- говорит девушка, -- я попрошу, но навряд ли он разрешит.
Сейчас три часа ночи -- больных нельзя беспокоить.
Но я ее очень прошу и при этом даю ей свой домашний адрес записать,
чтобы утром забежала к жене и все рассказала. Тем более если что-нибудь со
мной случится.
-- Ничего, -- говорит девушка, -- с вами не случится. У вас даже
удивительный организм, чтобы после таких ран выдерживать нормальную
температуру. Когда вас привезли, многие врачи считали, что вы умрете.
-- Некоторые купленные в белых халатах все еще этого ждут, -- говорю,
-- но с вашей помощью, сестричка, они этого не дождутся.
Она выходит, а я думаю: если дежурного врача уже купили, он, конечно,
не разрешит перевести меня в общую палату. Зачем им свидетели?
Но все же гора с плеч упала, потому что я больше всего волнуюсь за
похороны бабушки. Если дома не узнают, что со мной, на похороны никто не
поедет. А если моя мать, жена, сестры, дети на похороны не поедут -- это
будет позор по нашим обычаям. Бабушку, конечно, похоронят и без нас, но это
будет позор перед родственниками и односельчанами.
Девушка приходит и говорит, что не разрешил. Я так и знал. Ладно,
думаю, теперь надо делать вид, что ничего не подозреваю.
-- Хорошо, -- говорю, -- милая девушка. Только утром не забудьте
забежать ко мне домой.
-- Вы об этом не беспокойтесь, -- говорит она, -- я обязательно забегу.
Я близко от вас живу.
-- Тогда я засну, -- говорю, -- так и передайте: уснул.
-- Спокойной ночи, -- говорит девушка и уходит.
Какой спокойной ночи -- сейчас главное не заснуть. И что же? Через
полчаса слышу, дверь приоткрывается и входит в палату человек в белом.
Тихо-тихо подходит к моей кровати и смотрит, смотрит, смотрит. Я замер и
жду, а правая нога под одеялом -- на изготовку. Чуть что -- прием каратэ, и
человек -- инвалид первой группы. Все-таки десантник -- кое-чему обучили.
Но вот, вижу, отходит от меня и возле окна садится на стул. Видно,
решил -- пусть как следует уснет, а потом укол или порошок -- не знаю, как у
них сейчас там принято. Вижу, через полчаса он опять повернулся ко мне и
смотрит, смотрит, смотрит, а я совсем замер. И вдруг встает и прямо идет на
меня. Нервы мои не выдержали, и я делаю вид, что внезапно проснулся.
-- Стой! Кто идет? -- кричу.
-- Тише, тише, -- говорит, -- больных разбудите. Мне показалось, что вы
перестали дышать.
-- Нет, -- говорю, -- пока живой и с одним человеком справиться могу.
-- Как вы себя чувствуете? -- спрашивает.
-- Почему-то очень спать хочется, -- говорю.
-- Спите, спите, -- говорит, -- это всегда бывает при большой потере
крови.
С этими словами он куда-то уходит. Видно, кому-то докладывает: пока,
мол, ничего сделать не могу, пациент контролирует обстановку.
Не знаю, что ему там сказали, но он снова приходит и снова смотрит на
меня, но я замер -- как будто сплю. Он снова садится на свой стул, кладет
голову на подоконник и фантазирует храп. Ну, думаю, такие номера мы не
кушаем. Я держу себя в руках, а он храпит, чтобы я бдительность потерял. И
так до самого утра.
Рано утром вдруг под окном больницы слышу голос жены. Я вскакиваю с
постели, а этот убийца в белом халате тоже вскакивает и наперерез.
-- Сейчас же ложитесь! -- кричит.
Я ударом левой отбрасываю его в угол, распахиваю окно и кричу:
-- Я жив-здоров! Езжайте на похороны бабушки! От моего имени тоже
поплачьте над гробом! Друзьям моим передайте, где я лежу! Подробности после
похорон!
Жена плачет.
-- Мы, -- говорит, -- всю ночь тебя ищем, все морги, все милиции
обзвонили.
-- Нашли, -- говорю, -- куда звонить. Езжайте, только друзей
предупредите!
А этот, в белом халате, уже очухался и тащит меня от окна. Но я теперь
не сопротивляюсь. Сам ложусь.
-- Как вам не стыдно, -- говорит, -- вы меня ударили, а я всю ночь
здесь над вами глаз не смыкаю.
-- Извините, -- говорю, -- но я первый раз слышу, чтобы человек храпел
с открытыми глазами.
Часа через два приходят друзья. Приносят цветы, хачапури, курицы, как
будто дело в кушанье. Мои друзья, наши, местные ребята, быстро нашли общий
язык и с главврачом и с лечащим врачом. Теперь уже уверен -- никто не
тронет.
Еще два дня лежу, чувствую себя прекрасно, и что интересно --
температура все время тридцать шесть и шесть. Приезжает жена, рассказывает,
что бабушку похоронили с почетом, все как положено по нашим обычаям.
Через день приходит один из моих близких друзей и говорит:
-- Адгур, я все узнал. Тебе шьют вооруженное нападение на работников
милиции -- хотят тебе вышку дать. Но ты не мандражь -- друзья от Мухуса до
Москвы на ноги поставлены. Первым делом надо выиграть время, чтобы ты как
можно дольше лежал в больнице. Отсюда тебя не возьмут. И хватит всем
трепаться про свою нормальную температуру. С сегодняшнего дня у тебя тяжелые
осложнения. Лечащего я уже купил. На сорок пять дней оставляют тебя в
больнице. А там посмотрим. В Москве уже наняли тебе крепкого адвоката.
Местного нельзя, потому что все куплены.
Вскоре приезжает московский адвокат, приходит с моим другом в больницу,
и я ему все как было рассказываю.
-- Не бойся, -- говорит, -- Адгур, я еще не таких китов гарпунил, как
ваша милиция. Но и ты за ношение оружия получишь полтора года.
-- А это нельзя, -- говорю, -- провести как национальный обычай?
-- Нет, -- говорит, -- нельзя. Я всегда заранее говорю, что могу
сделать, потому мне и платят такой большой гонорар.
-- Что ты торгуешься, -- говорит мой товарищ, -- тебе вышка грозит, а
полтора года что такое?
-- Тем более, -- говорит адвокат, -- фактически просидишь год, если
будешь себя хорошо вести. И это на нас работает, что ты был на Кубе во время
карибского кризиса как отличник боевой подготовки.
И вот приходит время. Я выхожу из больницы. Через неделю должен быть
мой суд. И вдруг приходит мой товарищ, связанный с Верховным судом. У меня
там тоже своя разведка.
-- Адгур, -- говорит, -- дело плохо. Они хотят завтра в два часа дня
провести внезапный суд и дать тебе местного адвоката.
-- Как, местного адвоката? -- говорю. -- Я дам отвод такому суду!
-- Нет, -- говорит товарищ, -- они как раз этого ждут. Если ты дашь
отвод, тебя возьмут под стражу как особо опасного преступника. Чтобы отсечь
тебя от друзей. Поэтому отвод давать нельзя, а надо срочно за эту ночь
вызвать твоего адвоката из Москвы. Но позвони сначала в Аэрофлот, кажется,
вечерние рейсы самолетов из Москвы отменили.
-- Они что, -- говорю, -- уже Аэрофлот тоже купили?
