Меня как литературоведа, естественно, заинтересовал прежде всего
литературоведческий постструктурализм, более известный по специфической практике
анализа художественного текста -- так называемой "деконструкции".
Ее смысл как специфической методологии исследования литературного текста
включается в выявлении внутренней противоречивости текста, в обнаружении в нем
скрытых и незамечаемых не только неискушенным, "наивным" читателем, но
ускользающих и от самого автора ("спящих", по выражению Жака Дерриды)
"остаточных смыслов", доставшихся в наследие от речевых, иначе -- дискурсивных,
практик прошлого, закрепленных в языке в форме неосознаваемых мыслительных
стереотипов,
которые в свою очередь столь же бессознательно и независимо от автора текста
трансформируются под воздействием языковых клише его эпохи.
Все это и приводит к возникновению в тексте так называемых "неразрешимостей", т.
е. внутренних логических тупиков, как бы изначально присущих природе языкового
текста, когда
4 ВВЕДЕНИЕ
его автор думает, что отстаивает одно, а на деле получается нечто совсем другое.
Выявить эти "неразрешимости", сделать их предметом тщательного исследования и
является задачей деконструктивистского критика.
Разумеется, здесь эта задача сформулирована в самом общем и контурном виде, но в
принципе она к этому и сводится.
В частности, последователи Ж. Дерриды -- общепризнанного отца
постструктуралистской доктрины, деконструктивисты Йельской школы (названной так
по Йельскому университету в Нью-Хейвене, США), наиболее отчетливо зафиксировали
релятивистскую установку критика в подобном подходе к литературному тексту. Они
отрицают возможность единственно правильной интерпретации литературного текста и
отстаивают тезис о неизбежной ошибочности любого прочтения. При этом, наделяя
язык критического исследования теми же свойствами, что и язык литературы, т. е.
риторичностью и метафоричностью, как якобы присущими самой природе человеческого
языка вообще, они утверждают постулат об общности задач литературы и критики,
видя эти задачи в разоблачении претензий языка на истинность, в выявлении
иллюзорного характера любого высказывания.
Из этого возникает еще одна проблема. Поскольку утверждается, что язык, вне
зависимости от сферы своего применения, неизбежно художественен, т. е. всегда
функционирует по законам риторики и метафоры, то из этого следует, что и само
мышление человека как такового -- в принципе художественно, и любое научное
знание существует не в виде строго логического изложения-исследования своего
предмета, а в виде полу- или целиком художественного произведения,
художественность которого просто раньше не ощущалась и не осознавалась, но
которая только одна и придает законченность знанию. Здесь следует упомянуть о
теории так называемого "нарратива", "повествования". Ее самыми влиятельными
теоретиками являются французский философ Жан-Франсуа Лиотар и американский
литературовед Фредрик Джеймсон. Согласно этой теории, мир может быть познан
только в форме "литературного" дискурса; даже представители естественных наук,
например, физики, "рассказывают истории" о ядерных частицах. При этом все, что
репрезентирует себя как существующее за пределами какой-либо истории (структуры,
формы, категории), может быть освоено сознанием только посредством
повествовательной фикции, вымысла. Итак, мир открывается человеку лишь в виде
историй, рассказов о нем.
5
Теория нарратива стала концептуальным оформлением принципа "поэтического
мышления", восходящего еще к Хайдеггеру и легшего в основу так называемой
"постмодернистской чувствительности" как специфической формы мироощущения и
соответствующего ей способа теоретической рефлексии. Именно в форме
постмодернистской чувствительности, утверждающей значимость литературного
мышления и его жанровых форм для любого типа знания, постструктуралистские идеи
и оказались наиболее привлекательны для специалистов и теоретиков самого разного
профиля.
В качестве примера можно привести утверждение одного из влиятельных американских
историков, весьма популярного в среде постструктуралистов, Хейдена Уайта (379),
что история как форма словесного дискурса обычно имеет тенденцию оформляться в
виде специфического сюжетного модуса. Другими словами, историки, рассказывая о
прошлом, скорее заняты нахождением сюжета, который смог бы упорядочить
описываемые ими события в осмысленно связной последовательности. Такими модусами
для Уайта являются "романс" 1, "трагедия", "комедия" и "сатира", т. е.
историография для него способна существовать лишь в жанровых формах, парадигма
которых была разработана канадским литературоведом Нортропом Фраем.
Если мы обратимся к социальной психологии, то увидим аналогичную картину.
Так, Кеннет Мэррей высказывает мысль, опять же ссылаясь на Фрая, Уайта, П.
Рикера, Джеймсона, что человек строит свою личность (идентичность) по канонам
художественного повествования типа "романса" или "комедии".
Примеры такого рода проясняют, почему в этой книге я особо важную роль уделяю
литературоведческому постструктурализму. Свойственное постструктурализму
представление о всяком современном мышлении как о преимущественно "поэтическом",
онтологизация понятия "текста" ("повествования"), ставшего эпистемологической
моделью реальности как таковой, неизбежно выдвинули на первый план науку о
тексте и прежде всего о художественном тексте. Всякая наука, даже и не
гуманитарная, отныне, согласно постструктуралистским представлениям, отчасти
является "наукой о тексте" или формой деятельности, порождающей художественные"
тексты. В то же время,
___________________
1 Здесь под "романсом" понимается, конечно, не музыкальный жанр, а тип
произведения, тональность которого по отношению к произведению чисто
бытописательному, реалистическому сдвинута в сторону поэтического вымысла и
которое приблизительно соответствует гоголевскому понятию "поэма" применительно
к "Мертвым душам".
6 ВВЕДЕНИЕ
поскольку всякая наука теперь ведает прежде всего "текстами" ("историями",
"повествованиями"), литературоведение перерастает собственные границы и
рассматривается как модель науки вообще, как универсальное проблемное поле, на
котором вырабатывается методика анализа текстов как общего для всех наук
предмета.
Несмотря на явно универсальный характер собственно постструктуралистских идей
"повествования-текста" и "поэтического мышления", постструктуралисты
рассматривают концепцию "универсализма", т. е. любую объяснительную схему или
обобщающую теорию, претендующую на логическое обоснование закономерностей
реальности, как "маску догматизма" и называют деятельность такого рода
проявлением "метафизики" (под которой они понимают принципы причинности,
идентичности, истины и т. п.), являющейся главным предметом их инвектив.
Столь же отрицательно они относятся к идее "роста", или "прогресса", в области
научных знаний, а также к проблеме социально-исторического развития. Сам принцип
рациональности постструктуралисты считают проявлением "империализма рассудка",
якобы ограничивающим спонтанность работы мысли и воображения, и черпают свое
вдохновение в бессознательном.
Отсюда проистекает и то явление, которое исследователи называют "болезненно
патологической завороженностью" иррационализмом, неприятием целостности и
пристрастием ко всему нестабильному, противоречивому, фрагментарному и
случайному.
Постструктурализм утверждает принцип "методологического сомнения" по отношению
ко всем позитивным истинам, установкам и убеждениям, существовавшим и
существующим в западном обществе и применяющимся якобы для его "легитимации", т.
е. самооправдания и узаконивания. В самом общем плане теория постструктурализма2
-- это выражение философского релятивизма и скептицизма, "эпистемологического
сомнения", являющегося по своей сути теоретической реакцией на позитивистские
представления о природе человеческого знания.
Эта книга посвящена, собственно говоря, мифологичности научного мышления в сфере
гуманитарных знаний, бытию и эволюции различных концепций и представлений,
которые по мере своего употребления приобретают фантомный характер мифем и
мифологем научного сознания. Мне бы особо хотелось
______________________________
2 Скорее можно говорить о комплексе представлений, поскольку постструктуралисты
отличаются крайним теоретическим нигилизмом и отрицают саму возможность
какой-либо общей теории.
ВВЕДЕНИЕ 7
подчеркнуть, что мне приходится изучать актуальную практику бытования идей, а
отнюдь не их археологию.
В принципе здесь очень редко можно говорить о каком-либо терминологическом
консенсусе: многообразие подходов, эволюция взглядов в зависимости от
конъюнктуры постоянно меняющегося фона различных теоретических парадигм, --
приводит к качественному трансформированию объема и смысла любого термина. Чем
более влиятелен, популярен -- а иногда и просто моден -- тот или иной термин,
тем более разноречива его интерпретация. То же самое относится как к отдельным
теоретикам, так и к целым доктринам.
Поэтому говорить о строгой систематичности постструктуралистской доктрины не
приходится.
Сама природа постструктурализма с его тяготением к "метафорической эссеистике"
представляет собой типичный пример отказа от строгой научности, столь
характерной для структурализма с его стремлением придать гуманитарным наукам
статус наук точных (достаточно вспомнить его тяготение к четко выверенному и
формализованному понятийному аппарату, основанному на лингвистической
терминологии, пристрастие к логике и математическим формулам, объяснительным
схемам и таблицам, -- ко всему тому, что впоследствии получило название
"начертательного литературоведения").
Нет ничего более чуждого постструктурализму с его критикой "западной
логоцентрической традиции", под которой понимается стремление во всем найти
порядок и смысл, во всем отыскать первопричину, с его установкой на научно
обоснованный "игровой принцип", на "свободную игру активной интерпретации", с
его подозрительным отношением к самой идее "структуры". Так что во всех
отношениях постструктурализм выступает как теория, которая действительно
наступила после структурализма, подвергнув все основные положения последнего
решительной критике.
И тем не менее главной задачей моей работы было дать систематизированное
представление о постструктуралистской доктрине, выявить ее эволюцию и различные
варианты, дать характеристику и критическую интерпретацию основных терминов
этого влиятельного критического направления. Данными целями определялась и
структура исследования: с одной стороны, в нем развернута панорама возникновения
и современного состояния
постструктуралистско-деконструктивистско-постмодернистского комплекса, -- прошу
извинить за столь неуклюжий неологизм, но без него в данном случае не обойтись,
-- а с
8 ВВЕДЕНИЕ
другой стороны, -- анализ научной методики, используемой в работах
представителей этого комплекса.
В соответствии с этим материал книги разбит на три главы.
В первой характеризуется общая теория постструктурализма на основе анализа
концепций двух его самых авторитетных представителей: философа, литературоведа,
семиотика, лингвиста -- одним словом, "интердисциплинариста" Жака Дерриды и
философа, культуролога, -- да, очевидно, и литературоведа тоже -- Мишеля Фуко.
Во второй главе анализируется деконструктивизм, понимаемый как
литературоведческая практика постструктуралистских теорий, и выделяется два
основных варианта деконструктивизма: французский н американский. Первый
представлен концепциями Жиля Делеза, Юлии Кристевой, Ролана Барта, второй --
преимущественно Йельской школой, хотя, разумеется, в общих чертах освещаются и
другие направления англоязычного деконструктивизма. В третьей главе описывается
становление теории постмодернизма (главным образом, литературоведческого) и
рассматривается представление о постмодернизме как выражении "духа времени"
конца ХХ столетия.
9
ГЛАВА 1 ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ: основные концепции, понятийный аппарат
