веселее. Ты, наверное, находишь меня чертовски потешным - эдакий спящий
хорек. Может, я к тому же храплю - кто знает?"
На четвертый день, как обычно, влезаю в автобус, кошусь в ее
сторону - мое отношение к ней постепенно переросло в обыкновенную
транспортную любовь (и я с огорчением вынужден признать, что по всем
признакам чувство мое безответно). И тут я вдруг вижу, что она сунула
левую руку в боковую прорезь своих необъятных штанов, и у меня нет почти
никаких сомнений относительно того, чем она сейчас занимается, сидя с
закрытыми глазами. Я остолбенело смотрю на нее и вижу, как ее правая
рука медленно поднимается к груди и начинает ее массировать медленными
круговыми движениями.
О господи!
Автобус, хоть и рейсовый, на этом маршруте пассажиров раз-два и
обчелся, да и водитель сидит, отгороженный от салона плексигласовым
экраном и занавеской, - значит, шансов, что кто-нибудь что-то заметит,
мало, 3а каких-нибудь две секунды мой одноглазый бандит превращается в
подобие флагштока, а она вдруг открывает глаза и устремляет взгляд прямо
на... меня! Я молниеносно отворачиваюсь и делаю вид, будто меня безумно
интересуют огромные ели, стоящие вдоль моей стороны шоссе. Это не мешает
мне видеть ее отражение в оконном стекле. Я вижу, как она все быстрее и
- 67 -
быстрее работает руками, но не могу разглядеть, смотрит ли она
по-прежнему на меня. И в тот момент, когда замечаю еще одну необычайно
стройную ель и любовь к природе вспыхивает во мне с новой силой, я вдруг
слышу, как соседка издает едва слышный стон. Красивый, милый,
чувственный, возбуждающий женский стон. Положение у меня в брюках
становится нестерпимым, но как бы там ни было, мне ничего другого не
остается, как терпеть. О том, чтобы сменить позу, не может быть и речи.
Я по возможности еще усерднее таращусь на ели, делая вид, что, кроме
них, для меня ничего не существует, а мое тело распирает от желания,
которого с лихвой хватило бы на целый гвардейский полк.
Она выпрыгивает из автобуса на две остановки раньше меня.
Добравшись до работы, я прямиком ковыляю в туалет, где плыву, едва успев
расстегнуть молнию брюк.
"Прощай, красивый сон, - думаю я, стоя на остановке в ожидании
автобуса на следующее утро. - Вряд ли я когда-нибудь еще тебя увижу".
Но, войдя в автобус, вижу ее на прежнем месте, Я собираюсь было сесть в
середине салона, как вдруг мы встречаемся взглядами. Она смотрит на
меня, улыбаясь. Я краснею, понимая, что бой проигран, игра продолжается.
И сажусь на привычное место. Но ничего не происходит. Всю дорогу до
города она сидит, уткнувшись в журнал, и выходит на той же остановке.
Все начинается на следующий день. Она одета в джинсы поверх
купальника - мода, которую я очень скоро получаю возможность оценить по
достоинству, ибо моя соседка вдруг расстегивает молнию, распахивает
джинсы и спускает их до самых колен. Затем упирается ногами в переднее
сиденье и двумя пальцами оттягивает в сторону оранжевый купальник. Все
происходит без единого слова, мы лишь время от времени переглядываемся,
а уж проблемы выбора между елями за окном и этим импровизированным
спектаклем для меня просто не существует, Волосы у нее на лобке светлые,
почти белые.
Она мочит средний палец левой руки во рту, медленно проводит им по
ложбинке между грудями вниз, к пупку, по плоскому загорелому животу и,
наконец, он полностью исчезает в вульве. Она начинает осторожно водить
пальцем вверх-вниз, правой рукой массируя грудь, а меня опять распирает
от желания.
Продолжая шалить левой рукой, правой она открывает свою сумочку и
достает оттуда... ножницы! Затем берет и, не моргнув глазом, разрезает
купальник в паху. Эластичная ткань расходится, закручивается в волан
вокруг вульвы, а палец движется все быстрее. Я сижу и смотрю на это,
разинув рот, не веря в реальность происходящего - когда я в последний
раз читал в газетах об эксгибиционистах женского пола? А шоу тем
временем принимает новый фантастический оборот: это милое создание
вынимает из сумочки пластиковый фаллос телесного цвета. Она сперва берет
его в рот, как бы проверяя на вкус, затем подносит массивную каучуковую
головку к своей половой щели, вставляет ее туда и начинает медленно
вращать. У меня возникает опасение, что все это плохо кончится, мне
кажется, что эта штукенция слишком велика для ее юного тела. Но я,
видно, плохо знаком с анатомией, потому что в конце концов ей удается
всунуть в себя эту громадную штуковину целиком. А сделав это, она
начинает медленно, потихоньку вынимать ее оттуда, потом снова так же
медленно всовывать и при этом неотрывно смотреть на меня своими синими
глазищами.
Проделав эту операцию раз пять или шесть, она откидывает голову
назад, и я вижу, как ее тело начинает биться в оргазме. Почти целую
минуту она лежит неподвижно, потом натягивает штаны и заправляет в них
свой купальник.
- 68 -
Все это время я сижу с самой сильной эрекцией за последние три года
и сгораю от стыда, что не внес свою лепту в столь блестящее шоу. И вдруг
эта добрая фея придвигается ко мне, я закрываю глаза, утыкаюсь носом в
ее волосы, от которых пахнет лимоном, и чувствую, что она сразу же
переходит к делу: одним рывком расстегивает мне ширинку и извлекает на
свет мою вибрирующую твердую плоть. Неожиданно крепко сжав ее в кулаке,
она начинает быстро и уверенно водить рукой вверх-вниз... Уже после
двух-трех ее движений чувствую, что изнутри меня распирает от горячей
спермы, и в самый последний момент, перед тем как начинается бурное
толчкообразное извержение семени, она плотно сжимает свои ярко-красные
губы вокруг моей головки, и ее рот превращается в мокрый, горячий и
тесный спермоприемник.
А вот и ее остановка...
("Потрясенный приап")
Двое
Он уснул, но проснулся, когда автобус вдруг выехал на ухабистую
горную дорогу. Он лежал щекой на чем-то мягком и теплом, а грудью - на
чем-то теплом и твердом. На задней площадке микроавтобуса, где они
лежали вповалку, качало и трясло. До него доносились голоса тех, кто
сидел впереди и разговаривал с водителем, чтобы тот не уснул.
Они направлялись за перевал кататься на горных лыжах, поздно
выехали, и поэтому пришлось провести полночи в автобусе. Трое сидели
впереди, а шестеро лежали здесь, сзади, на матрацах и одеялах: он сам,
трое парней и две девицы.
Когда он проснулся, было совсем темно, на расстоянии вытянутой руки
ничего вообще не было видно, а вокруг себя он слышал, как сопят спящие и
как кто-то беспокойно ворочается во сне. Вдруг до него дошло, что щекой
он лежит на чьем-то бедре. От него-то и исходило тепло. Пошевелив
ногами, он уперся в чью-то голову и понял, что во сне он развернулся на
сто восемьдесят градусов. Осторожно приподняв голову, он почувствовал
легкий запах человеческого тела и вдохнул полной грудью нежный аромат
чужого пота. Его бросило в жар, он стал лихорадочно гадать, кто бы это
мог быть. Он знал всех за исключением Генриха. Он видел, как тот вошел в
автобус, но в пути он едва осмеливался смотреть на него - настолько тот
был красив.
После того как автобус выехал на ровную дорогу, он с предельной
осторожностью повернулся лицом к тому, на чем до этого покоилась его
голова, и медленно, сантиметр за сантиметром, стал скользить губами
вверх по бедру к мягкой выпуклости в паху. Когда тело под ним вдруг
беспокойно зашевелилось, он на мгновение замер, притаился, как мышь, не
дыша. Потом так же осторожно двинулся дальше, ощутил подбородком мягкое
вздутие в промежности, почувствовал носом характерный запах пота,
услышал биение собственного пульса, когда мягкое под его подбородком
стало вдруг превращаться в твердое. Вот это номер!
Он решил, что это наверняка Генрих. Двое остальных парней были
несомненные натуралы - каждый был со своей девушкой. О нем никто ничего
не знал. Когда он увидел Генриха, то просто обалдел. На вид лет
девятнадцать-двадцать, как и ему самому, длинные, темные, вьющиеся
волосы, большие карие глаза, твердый мужской взгляд, который, кажется,
- 69 -
просверливает тебя насквозь, слегка насмешливая улыбка, от которой
чувствуешь себя чуть ли не голым.
Он напряг всю волю, сдержанно улыбнулся в ответ. "Показалось, -
успокоил он себя. - Не расслабляйся". Он моментально возбудился. Качка и
тряска в автобусе сделали свое дело. Теперь он весь горел от желания.
Одного лица Генриха, стоявшего перед его внутренним взором, было
достаточно, чтобы его охватил трепет, а тут он лежал, уткнувшись лицом
в...
Сердце бешено колотилось, и он не мог осмелиться и пойти еще
дальше, хотя сгорал от вожделения. может, рискнуть? О нем никто ничего
не знал. Мог получиться скандал. "Расслабься, - говорил он сам себе. -
Постарайся уснуть" - он закрыл глаза.
Тело под ним снова зашевелилось, у него в ногах кто-то забормотал
во сне, Внезапно ноги, на которых он лежал, разъехались в стороны, и он
почувствовал, как таз слегка приподнялся, прижав промежность к его лицу.
Твердое, от которого чуть не лопалась ткань брюк, уперлось ему прямо в
губы. Он лежал тихо как мышь, двигаясь лишь в такт движениям автобуса, и
когда машину потряхивало, его голова ходила туда-сюда, а губы елозили по
твердому.
Наконец он открыл рот, заметив, что дрожит и что сердце готово
вырваться из груди, и как можно осторожнее обхватил губами то, что
распирало штаны изнутри. Оно оказалось довольно толстым и широким.
Медленно и очень аккуратно он стал скользить открытым ртом вверх, едва
касаясь зубами твердого. Толще всего он был внизу, у корня, и... нет, он
был таким же толстым по всей длине - и длина эта была приличной.
Открытый рот, скользя, добрался до ремня, но на этом не остановился,
протиснулся под пояс, внутрь штанов. Полный кайф! Осторожненько, нежно
сжал зубами самую его верхушку, ощутив такое сладострастие, что
испугался, что сейчас поплывет и намочит себе все брюки. Сознание того,
что рядом, отделенное от него всего двумя слоями одежды, напряженно
пульсирует и бьется "это", было невыносимо.
Он глотнул ртом воздух, прикоснулся губами к шершавой ткани брюк,
осторожно потрогал ее языком, просунул язык под отворот ширинки, но
ничего не нашел там, кроме холодной металлической молнии. И вдруг ему
безумно захотелось, чтобы он вошел глубоко в горло, такой не гнущийся,
горячий, твердый и толстый. В его душе лихорадочно боролись разные
чувства. Попробовать? А что будет, если тот проснется?
Мокрым кончиком языка он осторожно прошелся под отворотом по молнии
до самого верха, пока в нос ему не ударил резкий запах кожи ремня. Ну, и
что дальше? Язык скользнул выше, к поясу. Внизу, повыше собственного
живота, он чувствовал свой член, который, натужно пульсируя, доставал до
ребер. Рассудок говорил ему, что надо остановиться. Но он лишь закрыл
глаза и принялся лизать ремень, сладострастно вдыхая просачивающийся
из-под него теплый, упоительно нежный запах пота.
Конец ремня не был заправлен, но металлический язычок был продет в
отверстие. Он решился. Осторожно сжав кончик ремня зубами, медленно стал
разворачивать голову в сторону... Как раз в этот момент ноги под ним
беспокойно задвигались, повернувшись на один бок, и, поработав еще
немного зубами, он-таки высвободил ремень из пряжки.
Минуту он лежал спокойно, пытаясь взять себя в руки, восстановить
