хлипкую и изящную фигурку с расширенными молящими глазами, возле узких
лодыжек которой вода завивала маленькие водоворотики. Что-то внутри меня
оттаяло:
- Ладно. Пойдем в буфет и напьемся, чтобы ничего не чувствовать.
Странное дело, лицо девушки неуловимо и непостижимым образом
прояснилось и даже озарилось отблеском какого-то торжества, но она
быстро потупила смущенные глаза.
- Да, наверно, так правильно... Как жаль, что... - она не
договорила свою мысль, потом вдруг выложила:
- Я не думала, что у меня это так будет... Что ж... Можно? - Она
как-то двусмысленно улыбнулась и осторожно дотронулась кончиком
указательного пальца до моего обмякшего, свисающего между бедер пениса.
- Какой... непонятный, - подобрала она выражение и погладила его
подушечками пальцев так, как гладят котенка по спине. - Ничего, что я...
- Ничего, -- прохрипел я, чувствуя, как во мне вновь закипают
сперматозоиды. Кто знает, может, все-таки эта античная статуэтка из
полупрозрачной матовой и трепетной плоти - подарок судьбы? И мне в ту
минуту, когда мозг заполонят последние отравленные углекислотой видения,
будет легче умереть, сцепившись в предсмертной судороге с ее гибким
телом?
- 51 -
Вода прибывала медленнее, но все также неотвратимо. Мы пробирались
вверх по наклонному полу, цепляясь за ручки дверей и за все, что
попалось под руку. Шагов через пять я услышал за спиной пронзительный
вскрик. Обернувшись, увидел наполненные ужасом глаза девушки: течение
медленно вращало и несло труп мужчины с выпученными глазами, и
шероховатая ткань его пижамы коснулась ее обнаженной ноги. Я оттолкнул
пяткой мертвое тело, и мы двинулись дальше. Нам попалось еще пять или
шесть подобных подарочков, плавающих в самых невероятных позах. Дышать
становилось все труднее.
Не мы одни оказались такими умными: бар на нашей палубе был
наполнен людьми, в разной степени одетыми и пребывающими в различных
стадиях прострации. Все они занимались приблизительно одним и тем же
делом: бродили по колено в воде по помещению и подбирали разбросанные по
всем углам бутылки. Один из них, опорожнив пузырь, зажмурил глаза,
задрал, как жеребец, подбородок и попытался перочинным ножом вскрыть
себе сонную артерию, но пропорол только трахею и, отбросив ножик,
принялся кружиться, жмуря глаза и зажав горло пятернями. По мохнатой
груди потекла розовая пена и воздух со свистом вырывался между пальцами.
Не смущаясь своей абсолютной наготы, я подошел к тому месту, где
громоздилась груда бутылок, и выбрал себе одну, с широким горлом,
наполненную душистым гавайским ромом. Я откупорил ее и начал пить прямо
из горлышка, запрокидывая голову и двигая кадыком, и тут почувствовал,
что она - эта девушка в моей рубашке - стоит спиной, почти касаясь меня,
и смотрит на меня как на ЕЕ МУЖЧИНУ или как на господа Бога, который
сотворил ее женщиной.
Задохнувшись, я оторвал бутылку от рта.
- Теперь я, - девушка протянула руку и, точно так же запрокидывая
голову со спутанной куделью мокрых волос, двигая хрупким точеным горлом
и задыхаясь, начала пить из бутылки.
Господи, Господи, почему же ты так жесток, Господи?! Почему
человек, твое самое чудесное творение, должен так мучительно и тупо
умирать? Почему эта женщина с таким нежным и хрупким горлом, с такими
упруго острыми сосками грудей, смотрящими из-под мокрой рубашки прямо
мне в глаза, должна задохнуться, разодрать свое чудесное тело в
невыносимой агонии, захлебнуться собственной рвотой и углекислотой?
Господи, Господи, почему ей больше не суждено увидеть солнце, набрать в
легкие головокружащего нектара лугового воздуха, почему ей не суждено
родить и прижать к этой груди пухлое тело ребенка - моего ребенка?
Господи, может, я смирился бы, может, мне было бы хоть чуточку легче,
если бы после меня хоть что-нибудь осталось!
- Женщина! - вдруг услышал я чей-то крик и обернулся. - Смотрите,
женщина, женщина! - Потешный толстячок с выпученными под очками с
золотой оправой глазами показывал пальцем на мою спутницу.
Я быстро окинул взглядом зал и вдруг понял, что она - единственная
особь женского пола здесь. Не знаю, куда вдруг делись все эти свои в
доску разбитные тетки, что в течение плавания каждый день вытаптывали
прогулочную палубу, толпились возле всех стоек всех корабельных баров и
мотали отвислыми грудями на всех танцплощадках - может, они спаслись,
успели попрыгать в шлюпки, или их затоптали и раздавили в коридорах и на
трапах? Может, они позапирались в своих каютах и там ждут смерти,
вознося посеревшими губами молитвы богородице деве Марии?
- Женщина, женщина! - подпрыгивая, полубезумно кричал толстячок,
тыча пальцем куда-то вниз.
Я посмотрел туда - по внутренней поверхности бедра моей подружки
все еще стекала тонкая струйка крови, и эти несколько багряных капелек
- 52 -
мгновенно обратили это потерянное, подавленное общество в самое
озверелое стадо. Все взоры были обращены к нам, мужики ломились с
безмозглым упорством животных, давя и отталкивая друг друга. Я никогда
не видел и не мог себе представить столько тупых лиц, охваченных
скотской одержимостью.
Неужели и я был такой? Как она снесла меня?
Бойкий толстячок уже избавился от своих доспехов и отплясывал в
полуметре от нас какой-то уморительный танец сатира, высоко задирая
глобусовидные ляжки, и его гениталии трепыхались под подушечным
животиком, словно севшая в пах сиреневая бабочка. Меня вдруг охватила
дикая ярость. Тупые самцы! Чего захотели! Словно меня уже нет! Я схватил
табуретку и заорал:
- Не подходи! Убью! Кто посмеет тронуть ее... Скоты! - Я изо всей
силы швырнул скачущему по-козлиному толстячку табуретку под живот. - Не
сметь! - вопил я, хватаясь за новую табуретку, но в этот момент меня
стукнули сзади чем-то тяжелым по затылку и в глазах стало стремительно
темнеть.
Я успел увидеть, что какой-то громила с перекореженной физиономией
боксера схватил девушку и бросил на ближайший стол с такой силой, что ее
голова запрокинулась назад почти под прямым углом, и подумал: "А не
сломал ли он ей шею?" Потом стало совсем темно, и я с облегчением решил:
"Слава Богу, меня убили. Как хорошо, почти совсем без боли", и потерял
сознание.
Очнулся я от нечеловеческого вопля. Я разлепил веки. В полуметре от
меня, как две бронзовые стопы Колосса Родосского, из воды выходили две
загорелые, облепленные мокрыми черными волосами ноги. Белый облачный зад
над ними с двумя отчетливыми ямками от напряжения мышц позади бедренных
сочленений равномерно раскачивался, сладострастно замирая в крайних
точках. Коричневый, влажный пенис, похожий на чудовищно распухшего
дождевого червя, с плотоядным хлюпаньем входил и выходил между двух
белых гибких бедер, загнутых вниз, к воде - ягодицы приносимой в жертву
лежали на самом краю стола, а с его противоположной стороны, свешиваясь
почти до воды, влево и вправо, издавая одичалые вопли, прерываемые
неописуемым рычанием, моталась на откинутой назад шее ее голова с
безумными глазами и искаженным ртом. Полдюжины "жрецов", ожидая своей
очереди, топтались тут же, терзая своими руками ее груди, плечи, живот,
тыкались напряженными, с проступившими каплями спермы членами в ее бока.
Другие, бродя по залу, подбирали бутылки, пили, мастурбировали, будоража
измочаленную плоть для нового захода.
Прогнувшись и замерев с открытым ртом, бронзовоногий гигант кончил
и, вытащив дряблеющий, влажный, задыхающийся в последних конвульсиях
член и держа его в руке, словно некий вынесенный из горящего храма
общенациональный трофей, поплелся прочь, выхватил на ходу из воды
бутылку и, отбив горлышко, начал жадно пить.
Следующий из них, парень лет тридцати, с которым я во время круиза
не раз играл на верхней палубе в теннис и который все время изображал из
себя местную ипостась Клода Ван-Дамма, внезапно упал перед разверстым
лоном девушки на колени и принялся с чмоканьем вылизывать промежность,
вздрагивая и задыхаясь. Потом, почти в прыжке, вогнал в нее свой
инструмент и начал безумный танец, задирая почти ей на грудь правое
колено и толкая так, словно хотел распороть пенисом живот. Она выла и
хрипела, и я недоумевал, как в этой грудной клетке, казавшейся совсем
субтильной, умещалась такая сила, и неожиданно понял, что эти скоты всем
стадом довели ее, женщину с получасовым всего стажем, до самого
озверелого оргазма.
- 53 -
Господи, ведь это я привел ее сюда, я, которого она называла "СВОИМ
МУЖЧИНОЙ"! Господи, Господи, может, это и к лучшему? Она больше не
человек, она сейчас всего лишь секс-машина, воющее, заливающееся чередой
оргазмов чудовище, без мыслей, без страха, без осознания неотвратимо
надвигающегося конца. Она уйдет из жизни, не осознавая того, затопленная
каскадами сладострастных спазм, погрузившись в блаженное беспамятство,
которое Бог почему-то даровал только женщинам.
Господи, Господи, зачем ты дал нам, мужчинам, наш безжалостный
рациональный мозг, трезво и безотказно переваривающий этот мерзкий мир
до самого последнего момента, вплоть до самой невыносимой муки? Почему
ты не ниспослал нам милосердия забытья? Я нашел глазами бронзовоногого
гиганта и увидел, как он тоскливо, явно мучимый нарастающим отчаянием,
по колено в воде бродит у дальней стенки бара, все еще держа в левой
руке свой съежившийся член, а в правой - бутылку с отбитым горлышком. В
этот момент девушка под напором атлета взвыла особенно дико и
неестественно прогнулась, рельефно обозначившиеся мышцы застыли в
невероятном напряжении, из запрокинутой глотки вырывался клекот. Ждущий
своей очереди позади теннисиста полнолицый мужчина, известный нам в том,
докатастрофном мире, как пастор, не выдержал и совершил вокруг своего
странно белого толстого пениса несколько мастурбирующих движений и
окатил спину замершего над жертвенным столом атлета белесой струей.
Секунду спустя пружина где-то внутри взведенной секс-машины лопнула, она
моментально обмякла и безвольно распростерлась по столу, откинув голову,
словно сломанная кукла.
- Она умерла? - растерянно пробормотало локальное олицетворение
Ван-Дамма. - Что с ней?
- Давай, давай, братец, если она и отдала концы, то все равно еще
теплая. - И эти скоты глухо захохотали в сгущенном, тяжелом, насыщенном
винными парами воздухе.
- О, черт! - вдруг взорвался бронзовый колосс. - Когда же все это
кончится? Я не вынесу! Зачем я? Зачем все это? Когда же я сдохну? - орал
он, потрясая сжатыми кулаками. - Какая мразь, - он уставился себе в низ
живота. - О, гадость, - и неожиданно бутылкой с разбитым, торчащим
острыми зубьями горлышком он яростно нанес удар себе в пах.
От боли гигант запрокинулся назад, ревя, как пароходная сирена; все
ошалело смотрели на него.
- Мерзость, мерзость! - корчась и захлебываясь криком, он нанес еще
несколько жестоких, оскопляющих тычков, и его изувеченные гениталии
повисли под животом на лохмотьях кожи в потоке крови. - Почему я не умер
по-человечески?! Это все она, она! Пустите, я убью ее! Это все она! - В
глазах его мелькнул маниакальный проблеск, занося руку со своим страшным
орудием, колосс шатнулся к столу, но его оттолкнули, и он упал и забился
в воде, поднимая целое цунами быстро краснеющих волн.
Все замерли, атлет полупарализованно сполз с жертвы и начал
блевать, перегнувшись пополам, вздрагивая в потугах, он пошел к двери -
