Подчиняясь естественной власти вещей и воспоминаний, последний в роде
примерял кольцо. Двенадцать поколений тому назад оно принадлежало первому
предку, прибывшему сюда. Среди своих, нынешних людей Уэмак выделялся
ростом и силой. А это кольцо спадало с его руки. Тот, дальний предок, был
исполином, с могучим телом на толстых костях. Однако же это его дух и его
плоть создали Уэмака. Ибо все имеет начало, и нет никого, кто мог бы
появиться первым, без начала. Начало - Бог извечно безначальный. Этого
нельзя ни понять, ни доказать. Для ленивого разума человека есть одно
свидетельство вечности Безначального - Круг.
На Восточной земле белых людей, на берегах Океана, где вода холоднее,
чем здесь, там, откуда отплыл предок и бывшие с ним, великий Круг
обозначался камнями. Его изображение повторяли много раз и в разных
местах. Это помогало думать и способствовало познанию скрытого. Там же, на
просторных и плоских берегах, предки предков Уэмака поставили тысячи
камней, малых и громадных, высоких и низких, самых разных, как тысячи
тысяч людей и животных, собранных волей Бога. Каменные толпы были столь
велики, что между ними можно было заблудиться. А тот, кто долго стоял и
глядел, видел нечто великое.
Было так? Или только казалось? К чему сомневаться? Уэмак знал много и
о многом. Знал все о своем народе - о людях, среди которых жил. Он,
последний в роде, был первым здесь.
Он знал и другую науку. Первый предок, кому принадлежало самое
большое и самое тяжелое кольцо для запястья, дал закон Памяти. Каждого
мужчину - потомка с ранней юности учили знанию того, что было за Океаном,
почему предок Уэмака и его спутники покинули Восточную землю и что
делается на Океане, который справедливо называют Морем Мрака.
Закон Памяти кончался с Уэмаком: у него не было наследников, С ним
кончались дух и плоть, прибывшие с востока. Сыновья его не выжили и более
не рождались, хотя Уэмак не был стар. Дочерей не было вообще. К тому же не
женщина, а мужчина несет в себе зерно рода. Тому доказательство - сам
Уэмак, ни одной чертой лица или тела не похожий на темнокожих людей. И еще
доказательство - изваяние одного из предков, высеченное темным
скульптором. Оно будто снято с самого Уэмака, хотя их разделяет шесть
поколений, и в каждом из поколений матерью была темнокожая женщина с
острым носом и слегка косыми глазами.
Толстые без окон стены и тяжелая крыша охраняли от жары. Дневной свет
проходил через нишу двери, глубина которой удерживала снаружи горячий
воздух. Черная тень упала на ослепляюще-белую полосу света. Слегка
согнувшись, женщина проникла в комнату. Она поставила большое блюдо на
низенький стол, а сама, поджав ноги, устроилась на камышовой циновке рядом
с Уэмаком. Уэмак легко коснулся головы женщины. Рука его, скользнув по
жестким волосам, опустилась на плечо. Отвечая на ласку, женщина прижалась
плечом к бедру мужчины.
Полдень. Лепешки из маиса, растертого жерновами, нужно есть горячими.
Приятен кислый сок плодов. Нежно мясо индейки, самой глупой из всех птиц и
единственной, принявшей неволю. Хорошо, когда есть с кем разделить пищу.
Здесь был и третий - предок Уэмака с лицом своего потомка. Женщина
положила по кусочку мяса и лепешки перед серым камнем изваяния. Могут ли
статуи есть? Кто знает, где в этом мире назначена граница между явью и
мечтой, душой и телом, прошлым и настоящим, сегодняшним днем и будущим?
Одно переходит в другое так же незаметно, как сумерки вчера охватили город
Чалан, как они упадут сегодня и как это же чудо завтра совершится для тех,
кто доживет до вечера следующего дня.
Оэлло - так Уэмак назвал свою женщину - могла бы назвать счастливыми
камни: их никто не ест. Но может быть, и камню больно, когда его бьют,
чтобы добыть из него образы, чтоб сложить стену. Может быть, и камень
пьет, когда на него падает дождь или когда на высеченный из камня
жертвенник льется кровь? Но еще хуже, если камень не хочет пить, а его
заставляют. К чему все это? Без мысли жить нельзя. Уэмак научил Оэлло
думать. Ибо счастье и горе всегда идут рядом. О сестры! Душа Ночи и душа
Дня, души Света и Темноты... Пусть будет так. Уэмак был богом Оэлло.
Бог дает жизнь... Оэлло помнит себя в тени больших деревьев. На
поляне маленькие домики - тогда они казались очень, очень большими - с
крышами из толстых, жестких листьев. Трава тоже была жесткая. Оэлло
видела, как тяжелая черно-серая змея медленно ползла среди тощей травы.
Оттуда, где должен быть хвост змеи, слышался странный треск. Звук
прекратился, и змея стала медленно-медленно поднимать тяжелую голову.
Что-то крикнула мать. Плоский камень с острыми краями ударил змеиную
голову. Мать умела метать камни.
Змею изжарили на раскаленных камнях очага. У нее было вкусное белое
мясо. Из сухих косточек змеиного хвоста сделали амулет против яда. Оэлло
носила его, пока не порвался ремешок. Ее больно били в наказание за
потерю.
Поляна в лесу была всем миром для Оэлло. В той стороне, где всходило
Солнце, лес вскоре кончался. Большие деревья сменялись густой зарослью
мелких. Они стояли на кривых голых корнях, цепляясь ими, как пальцами, за
твердое дно, покрытое жидкой грязью, А еще дальше начиналась Соленая Вода
- Океан. Он то заливал снизу корнерукие деревья, то отступал. Тогда брали
все, что попадалось: восьминогих крабов, червей, рыб, ползающих по корням,
раковины. Все шло в пищу, все. На поляне среди домиков сажали маис. Траву
выпалывали руками, острой палкой из тяжелого дерева делали ямки и в каждую
зарывали по два зерна.
Оэлло знала, что, кроме трех десятков семей, живших на поляне, в мире
нет других людей. Когда ей минуло, наверное, десять лет, начались дни
откровений. Вознося моленья к богам, мужчина, которого называли старшим,
мучил девочку, надрезая ей кожу груди острым ножом из прозрачного камня.
Все собрались кругом и молились, произнося слова, смысл которых был темен
для Оэлло. Она не кричала. Кровь в ранках запеклась. Шрамы изобразили
толстую ящерицу, укус которой смертелен. С этого дня Оэлло назвали
женщиной. Но ничто не изменилось, и прошло еще много лет, прежде чем она
узнала, что значит быть женщиной. А в те дни, когда ранки еще болели,
Оэлло внушили, что женщина есть вещь мужчины. Так устроено Богом, и так
будет всегда. Но некогда было иначе: женщины управляли мужчинами, дети не
знали имен своих отцов. Так длилось, пока боги не решили изменить мир.
И еще Оэлло узнала: только дети считают, что мир людей ограничен
лесной поляной вблизи Соленой Воды. Во многих местах живут другие люди. О
них говорили со страхом. В лесу, в той стороне, где Солнце стоит всего
выше, течет река. Туда нельзя ходить, там могут заметить чужие. Поэтому же
нельзя выходить из чащи корнеруких деревьев к Соленой Воде.
Люди поляны не всегда жили здесь. Где-то далеко, за лесом, за
болотами, есть великий город-дом с бесконечно многими комнатами, а в
каждой комнате может жить семья. Город-дом был выше самых высоких
деревьев? Да, выше. В нем люди кишели, как крабы и черви в корнях, когда
отступает Соленая Вода. Потом не стало пищи, люди умирали и разбегались. И
что же теперь там? Город-дом был построен из камня. Он остался, наверное,
пустой и страшный. В нем живет Голод и скитаются тени былых богов. Голод
был и здесь. Он являлся, невидимый, очень часто, когда было нечего есть.
Шрамы на груди Оэлло уже зажили, когда со стороны реки на поляну
пришли чужие. Это было на рассвете. Кто-то нарушил запрет и захотел
взглянуть на реку. Оэлло и нескольких детей отвели к реке. Здесь всем
связали ноги и руки и положили на дно большого челнока. Оэлло увидала за
бортами Океан. Солнце дважды опускалось в Соленую Воду и дважды вставало
над ней. Пленных не кормили, а победители ели мясо сородичей Оэлло.
В новом месте - то был остров - Оэлло была рабыней, как привезенные с
ней, так и доставленные откуда-то еще. Работа была такая же, как на
поляне. Сажали зерна маиса, убирали урожай. И все время, без перерыва,
искали пищу, любую пищу, собирали все, что можно проглотить. Больше всего
давала Соленая Вода. Когда она отступала в глубины своих жилищ, рабыни
спешили на отмели хватать крабов, раковины, рыбу, ловить любое живое
существо. Приходилось оглядываться на Воду, чтобы она, возвращаясь, не
задушила горькой пеной: рабыня тоже боится умереть.
Труд рабыни был не тяжелее, чем у Оэлло на свободе. Потом она поняла,
что с утра и до сумерек, когда повелители зажигали костры, она ничего не
знала, кроме бесконечной, тупой усталости, будто бы старость уже вцепилась
в нее и держалась за нее так же прочно, как раковина держится за свою
скорлупу.
Мужчин-пленников повелители держали не долго. Они сразу съедали
двуногую добычу, наслаждаясь пищей, лучше которой нет ничего. Если же
пленников хватало больше, чем на один день, тем лучше - пиршество длилось,
пока не съедали последнего.
Так же как у племени Оэлло, на острове пользовались оружием и
орудиями из камня и кости, так же ловко и прочно прикрепляли наконечники
из обсидиана к концам деревянных копий, так же усаживали каменными
остриями головки тяжелых дубин. Отборные кости шли на гарпуны и остроги,
которые служили одинаково на охоте, в бою, на рыбной ловле. Лесных птиц
сбивали стрелами из деревянных луков. Для рыбы плели и сети из волокон
растений, вьющихся по деревьям.
На большом острове было мало птиц и много охотников, добыча была
трудной и скудной. Лучше ловилась рыба, если бы в сети не попадались
большие, страшные рыбы. Зубастые гиганты чаще всего рвали сети раньше, чем
удачливым рыбакам удавалось попасть гарпунами в глаза чудовища или
оглушить его дубинами. Шкура приносящей несчастье рыбы была слишком крепка
для костяных наконечников. Если челнок переворачивался, большая часть
рыбаков погибала. Жители побережья почти не умели плавать: из страха перед
большими рыбами они не любили Воды.
На острове, так же как и на поляне, где началась жизнь Оэлло, люди
были истощены привычным недоеданьем. Только мясо утоляло голод. Если
слишком долго не было мяса, съедали рабынь. Но это была крайность. Рабыням
уготована иная судьба.
Прижимаясь к Уэмаку, Оэлло отдыхала на прохладном полу, у ног своего
владыки. Воспоминанья ее не томили. Не было большой разницы между голодным
детством и долей голодного подростка-рабыни. Все казалось естественным.
Повелители-островитяне, истребившие племя Оэлло, были немногим суровее,
чем родное племя, чем отец и мать. Когда разум Оэлло созрел, Уэмак
объяснил:
- Над всем властвует голод. Бог, давая людям жизнь, дарит им и волю,
и свободу. Тот, кто не умеет защитить себя, кто не может утолить голод,
слабеет. Его удел быть вещью и пищей сильнейшего.
Для Оэлло Уэмак был Избавителем. Ее ждала участь других рабынь,
определенная законом и обычаями острова. Ее могли съесть в долгие дни
голода по мясу. Или она плодила бы детей, не знающих имени отцов. Ее дети
должны были бы идти в пищу владыкам. Девочки - по мере случая, который
определял судьбы матерей. Мальчики - как сладкая, изысканная пища.
Рожденных от рабынь увечили, отнимая будущую мужественность. Потом их
откармливали на радость вождей. Маленькие искалеченные существа были самым
желанным блюдом.
- Боги не создали людей злыми. Сами люди виновны в своей судьбе, -
говорил Уэмак Избавитель. Он, потомок прибывших из страны Бога Лучей, знал
все. Ведь он ничем не похож на других. Он - особенный, единственный.
