конные все более удаляются от пеших. Тут добавилось прыти. Неграмотный
слаб, написали по-латыни, перевели тебе правильно, неправильно, все равно
подпиши. Связи общности по крови, по племени заменяются обязанностями
должника перед заимодавцем, испольщика - перед владельцем; на смену
обоюдного согласия приходит понуждение слабого сильным, сильного -
сильнейшим.
Киевляне могли, собравшись на вече, выставить из Земли неугодного им
Изяслава. В Польше в ту пору уже не было веча, которое могло бы
распорядиться королем: король зависел от сильных владельцев.
Первый раз князь Изяслав-изгнанник поклонился полякам в удобное для
них время. К тому же в ту зиму поляки успели понять, что воевать на Руси
им будет не с кем, и не ошиблись. Сколько-то там русские побили из
размещенной Болеславом дружины? Не в счет. Сегодня поляки опять воевали с
богемцами. Настоящего мира на польско-богемской границе не было лет сто.
То поляк чеху, то чех поляку лили за воротник кипящего сала, да так, что
трескалась кожа и мясо лезло с костей.
Даже имея спокойный тыл, поляки не решились бы идти войной на
Святослава Черниговского, ныне Киевского, чтобы встретиться в поле со всей
Русью. Смелость без ума хуже отцовского проклятья. Болеслав встретил
свояка крепкими объятьями и утешительными обещаниями. Обиженного князя
чествовали знатные польские люди. Изяслав, видя сочувственные лица,
открытые объятья, шапки, подметавшие полы, почтительные изгибы спин, щедро
дарил. Настежь открыв лари с богатой казной, он уверялся: "С золотом
добуду и войско".
Но дед его, Владимир Святославич, был мудрее, когда без счета дарил
храбрых, приговаривая: "С доброй дружиной добуду и золото".
Едва ли не на три четверти знатные поляки облегчили Изяславовы клади,
а дело его не подвигалось. Изяслав обижался, упрекал. Гуляли будто бы им
сказанные обидные слова: "Ну уж и лошади польские: овес съели, а везти не
хотят". Такое ему могли б и простить, не будь пересылки из Киева: князь
Святослав сердится, хочет поднять Русь и ударить на Польшу. "Пока польские
лапы увязли в богемской шерсти, нам самое время пощекотать польское брюхо
русской колючей щетиной!"
Сказал ли такое Святослав Ярославич, или за него добрые люди острили
слова-копья, но выходило похоже на правду. Поляки смутились - знатные, с
весельем набрав русского злата, с горькой печалью опохмелялись призраками
русских полков.
С превеликим достоинством произносились речи на отличной латыни. С
оскорбленным достоинством князь Изяслав ответствовал на той же латыни. Но
смысл польских речей не менялся: вот тебе бог, а вот порог.
И поторопили. С улыбками, в которых, как сабля в ножнах, сидела
угроза чуть ли не смертью, доставили на границу.
Пока человек жив, он надеется. Еще до польских
проводов-выпроваживания князь Изяслав послал одного из сыновей своих,
Ярополка, в Саксонию. Наследственный и независимый владетель Саксонии,
маркграф по-германски, полноправный и равноправный электор - избиратель на
выборах императоров Священной Римской империи германской нации,
родственник Ярославичей по брачным союзам, через Ярополка советовал
Изяславу ехать в Майнц, к императору Генриху, четвертому этого имени на
престоле Священной Римской империи. Сам маркграф, как сильный владыка и
электор, от коего империя зависит, просил императора о помощи русскому
рексу-королю, несправедливо лишенному трона.
С горьких польских хлебов Изяслав поехал попробовать германских. С
натугой добрались русские до Майнца, славного города при впадении реки
Майн в знаменитый Рейн. Император Генрих принял изгнанного русского короля
с почетом, обещал помочь. Взял богатые подарки. Особенно радовались
германцы драгоценным украшениям работы русских златокузнецов с простыми и
перегородчатыми эмалями и с чернью. Такого нигде не умели так красиво
делать, как на Руси.
По поручению императора его доверенные вельможи вели с Изяславом
длинные беседы, на которые германцы куда как горазды. Говорили, как все
ученые люди, по-латыни, которой Изяслав, его сыновья и немногие спутники
беглеца владели свободно. Пришлось несколько привыкать к германцам. На
Руси в ходу была латынь былых римских писателей и ученых. Учились говорить
не быстро и точно. Поляки, учась латыни с Псалтыри и священного писания, в
разговорной речи по своему характеру спешили. Германцы говорили медленно,
как русские, но строили из латинских слов очень длинные цепи: от точки до
точки по десять раз дух переводили. Расспрашивали о Руси, записывали для
науки, были весьма благожелательны, содержали русских гостей щедро. Пищу
поставляли плохую, грубую. Однако хозяева сами так ели, однообразно,
скудно, и на плохой стол обижаться не приходилось: земля бедная, говядина
не нагульная, свинина жилистая, домашняя птица тощая. Перец стоял, в
необычайной цене, на пирах стольники его подносили в особой посуде
избранным гостям и сейчас же убирали, чтоб не пропал.
Улицы узкие, дома прочные, каменные, но сыро в них и воздух тяжелый.
Бань нет, моются кое-как: простолюдье летом иной раз лезет в реку, зимой
же обходятся.
Император Генрих не однажды и подолгу самолично рассуждал с
Изяславом. Человек пылкий, красноречивый, властный, он увлекся мыслью о
распространении империи.
- Ни в чем не стеснена свобода маркграфов, герцогов, королей,
равноправных сочленов общества, коим является империя. На великих сеймах
они свободно, по собственной воле избирают достойнейшего из своей среды в
императоры, возлагая на него и честь, и тягчайшее бремя быть защитником
общей пользы. Могучая Русь, вступив в империю, найдет в ней и помощь, и
защиту, и содействие в преуспевании. Облегчится торговля, увеличив общее
богатство, власть русского короля упрочится. Русский король будет защищен
силой империи от козней своих вассалов. В имперском союзе Русь будет самым
большим государством. Русский король может быть избран императором, как
другие электоры.
Увлекшись очевидностью благодетельного для всех вовлечения Руси в
империю, император Генрих повторял одни и те же доводы, подобно продавцу
камня-бриллианта, который, поворачивая перед свечой драгоценность, чарует
покупателя игрой света на равновеликих гранях. В глубине тлеет будто бы
пламень, и грани мечут лучи - кусок солнца в руке человека...
Князь Изяслав согласился стать королем, стать имперским электором,
поставить и Русь в чудное здание Священной империи. Обрадованный император
и грустный изгнанник обнялись, обменялись братским поцелуем. Договор, как
и возведение в королевский сан, был отложен до дней возвращения Изяслава в
Киев.
Во всем происшедшем не было ни обмана, ни обманщиков. Император
Генрих видел благо людей в расширении империи. Князь Изяслав считал себя
вправе ввести Русь в Германский союз: прочная дружба, взаимная помощь,
облегченье торговых обменов, равенство.
Утром люди склонны меньше увлекаться мечтами, чем вечером. Дневной
свет даже в серое ненастье отрезвляет умы, кипевшие в желтом свете свечи.
Вечером говорят - сделаю завтра, и верят себе и грядущему дню.
Завтра, завтра, завтра... Но сегодня - ничего. Поляки успешно воевали
с королем Братиславом Богемским, вассалом Священной империи: сегодня
император был не в силах помочь даже Богемии.
Потому что Сегодня Генрих Четвертый боролся и со своими электорами, и
с папой римским. Властвовало бесконечное злое Сегодня, требуя жертв,
жертв, жертв. И прекрасное Завтра еще раз, еще раз и еще обагряло кровью
нерожденного алтарь беспощадного Сегодня.
Изяслав тосковал. Он старел в изгнании, считал свои ошибки, учась
труднейшей из наук - самопознанью. Упрекать императора Генриха? За что? В
писании сказано: кто отнимет хлеб у своих детей и бросит его псам! Русские
не были псами для державного германца, но какое войско он мог дать
Изяславу, коль едва защищал себя самого?
Император не обижал Изяслава. В тоске Изяслав решил поискать счастья
в Риме. Святополк поехал в священный город к папе Григорию Седьмому. Не
возвратит ли Изяславу Киев и любимое Берестово наместник святого апостола
Петра?
Папа принял сына русского короля с еще большей пышностью, чем
император принял отца. Перст божий! Громадная Русь, самая большая и самая
богатая страна в Европе, хочет и будет излюбленной дочерью Римской Церкви.
Забывается обман герцога Гийома, нового короля старой Англии. Забываются
германские обиды и дерзости злобного императора Генриха. Папа помолодел.
Бывший Гильдебранд, папа Григорий Седьмой торжественно принял Святополка
Изяславича. Князья Церкви - кардиналы и князья мира - верные папе
южноиталийские и сицилийские норманны осыпали русского наследного принца
изъявлениями дружбы. Дарили кольца со своих рук, оружие, лошадей, одежду.
Устраивали пиры - здесь умели лучше есть, чем в Германии, но до Руси
италийцам было еще далеко.
Русский принц почти не имел чем отдариваться - поляки обобрали
изгнанников. Узнав о недостойном поведении своих духовных подданных, папа
Григорий велел написать грозные письма. Напоминая польским христианам о
святости гостеприимства, папа требовал, чтобы королю Изяславу было
возвращено все, что у него выманили способами, достойными язычников.
Раскаяние искупает вину. Нераскаянных накажет Церковь в жизни временной, а
бог - в вечной. Короля Болеслава папа просил помочь Изяславу вернуться на
киевский трон.
Наследный принц - в Риме праву первородства давали важное значение -
привез отцовские полномочия, изложенные на пергаменте, с подписью отца, с
печатью. Обсуждали, как провести унию Церквей - Русской и Римской. Король
Изяслав желал этого. Наследный принц Святополк договаривался об условиях:
будем вершить без спеха, богослужение отправлять на русском языке, ибо
народ к такому привык. Ставить епископов папа будет по представлению
русского короля.
У папы не нашлось войска, чтобы послать его на Русь. Генрих Четвертый
и Григорий Седьмой были едва в силе состязаться один с другим. Ни одного
копья* не увел Святополк Изяславич из прекрасной Италии, страны старых
развалин, к которым люди что ни год добавляли новые, страны, густо
удобренной павшими в войнах: там произрастал лучший в Европе виноград, а
корни его, как. известно, обладают особым пристрастьем.
_______________
* К о п ь е - отряд конных латников числом 7-12 бойцов.
Начальник охраны, данной Святополку Изяславичу от папы, сдружился с
русским. Странный человек, наполовину монах, наполовину воин, со странным
именем - Элезий, он часами молился в седле, перебирая длинные четки,
бусины которых были выточены из косточек маслин, принесенных палестинскими
паломниками. Но там, где место было ровным, удобным для охоты, Элезий
сажал на рукавичку сокола и травил любую птицу. Его увлекала травля для
травли. В каком-то селенье жители пожаловались на разбойников и указали
ущелье, служившее притоном.
- Развлечемся! - предложил Святополку Элезий.
Не потеряв ни одного из своих, они убили двоих разбойников и схватили
пятерых. Элезий приказал повесить их, "как желудей", на дубе, росшем у
дороги близ селенья. Солдаты умело и с охотой выполнили приказ, а
сбежавшиеся жители били в ладоши, будто на зрелищах. Двоих повесили низко,
и мальчишки, цепляясь за ноги, качались на страшных качелях.
- Ты всегда знал, что будешь есть завтра? - спросил Элезий
Святополка.
- Как-то я заблудился на охоте... - начал Святополк, но Элезий
перебил его:
- Я разумею иное. Ты никогда не горевал над изношенной рубахой!
