необходимое количество "черных лилий". Он заверил жен, что этого добра у
него больше, чем достаточно.
Третья жена принесла Амелии поесть. Амелия почти ничего не помнила,
однако ее обуревало беспокойство и неутоленность чувств. Она хотела любить
женщину. Однако на сей раз та воспротивилась. В конце концов она уступила и
позволила Амелии поцеловать ее, однако ее губы остались при поцелуе
деревянными.
Амелия нехотя отпустила женщину и принялась есть. Плотский голод
перерос в желудочный. На сей раз в дополнение к обычной еде ей подали
какие-то крупные темные цветки. Оборвав с них лепестки, третья жена дала
понять Амелии, что это - съедобное блюдо. Амелия неуверенно принюхивалась,
но женщине удалось накормить ее лепестками. Амелия ощутила во рту сладость
и решила, что ее балуют десертом, хотя и не очень изысканным. Чтобы сделать
женщине приятное, она проглотила несколько лепестков. Потом она опять
потянулась к женщине, чтобы начать целоваться, но та отпрянула.
Амелия осталась одна в темноте, мучаясь от могучего и неутоленного
желания. В эту ночь она спала крепче, чем в предыдущие.
Утром к ней пожаловала первая жена с едой и черными цветами. Сначала
Амелия утолила голод, потом принялась за лепестки. На сей раз они
показались ей более вкусными. После поедания лепестков женщина отказалась
целоваться с Амелией, которая уснула, не успев опечалиться. Она не ведала,
сколько раз просыпалась, ела и пила. Вкус и запах цветов заменял ей теперь
действительность.
Когда спустя продолжительное время Абдельсаид явился к ней снова, она
сгорала от желания. Он наградил ее продолжительным поцелуем, после чего
помог избавиться от одежды. Его рука нащупала между ее грудей пробивающиеся
волосы, поиграла ее сосками, медленно проехалась у нее между ног. Его
пальцы что-то искали там, но его интерес был больше клиническим, чем
любовным. К своему удивлению, Амелия ничего не чувствовала, хотя желание
продолжало жечь ее огнем. Абдельсаид остался доволен и оставил Амелию,
ограничившись прощальным поцелуем.
Амелия не испытала разочарования, ей было просто любопытно, почему ему
не захотелось заниматься с ней любовью. Тем временем волосы у нее на лобке
начали выпадать, покрывая циновку, как осенние листья.
Он чувствовал, что на нем устроилась женщина. Он не помнил, как здесь
оказался, как его зовут, существовал ли он прежде. Околдованный ее ласками,
ненасытным ртом и восхитительными грудями, подчиняясь ее умелым движениям,
он воспылал страстью. Он испытал странное чувство, когда женщина нанизалась
на его член.
Приходилось ли ему и раньше вонзаться в нагое женское тело и слушать
бесстыдные и ласковые словечки? Он обнаружил, что понимает ее. Когда его
чувства взорвались, он почувствовал острую боль, словно его рвали пополам.
Много позже он почувствовал рядом другую женщину. Первая тоже не
оставляла его в покое. К его члену прикоснулось что-то теплое, он ощутил во
рту женский язык, его пальцы мяли женскую плоть. Позади него расположился
мужчина. Пока три женщины, сменяя друг друга, обрабатывали его член руками
и языками, ползая под ним, мужчина трудился в поте лица. Он знал, что
принадлежит этой четверке, трем женщинам и мужчине. Он образовывал с ними
одно целое, состоящее из пяти тел.
Испытав оргазм, он попытался было припомнить свое имя и понял, что
имени у него нет и никогда не было.
Абдельсаид ходил воодушевленный. Торговля "черными лилиями"
процветала.
Разлагающиеся обитатели французских дворцов требовали их все больше.
Растение относилось к редчайшим. Он росло только в кажущихся пришельцам
миражами оазисах на юге страны и больше нигде не могло пустить корни.
Абдельсаид принадлежал к тем немногим, кто умел находить растения среди
пустыни и снова выводить караваны на тропу.
Напрасно колониальные власти накладывали запрет на торговлю зельем и
грозили его поставщикам суровыми карами: военные и полицейские предпочитали
набивать карманы, а не препятствовать свободе торговли.
Местные жители курили наркотик, европейцы нашли ему иное применение. Те, кто употреблял растение внутрь, испытывали на себе
все его воздействие. Впрочем, за пределами пустыни оно теряло всю свою силу
и разве что вызывало галлюцинации.
Некоторые деловые партнеры Абдельсаида подумывали о налаживании
поставок растения с помощью европейских судоходных компаний и переброске
его в страны, где им можно было бы торговать легально.
Теперь, когда его караван водил Бретон, Абдельсаид получил возможность
посвятить себя тонкостям профессии. Бретон овладел азами мастерства, освоил
арабский, стал превосходным проводником. Пострадало, впрочем, его знание
французского.
Абдельсаид был склонен считать это неизвестным ранее побочным эффектом
"черной лилии" и не пытался бороться с роком.
К тому же если это и было ценой, которую ему пришлось уплатить, то
такую цену приходилось признать смехотворной. Ведь Абдельсаид оставил себе
свою француженку, пусть и в несколько измененной форме. Любовь "черной
лилии" не ведает границ. Абдельсаид повторял это про себя всякий раз, когда
с гордостью взирал на своего француза и когда щедро делился им с женами. Он
был доволен столь изысканной роскошью, дарованной ему в этом жестоком мире.
Ведь любая роскошь предпочтительнее скудости, а некоторые виды роскоши
предпочтительнее прочих. Ветер не остановишь, солнце не заставишь висеть в
одном и том же месте.
Бретон вел и вел караван, раз за разом преодолевая расстояние между
селением Абдельсаида и оазисом за морями песков. Теперь он был с пустыней
на "ты". Он знал, что происходит из совсем другого места, но сознавал, что
этого места более не существует. Он знал, что послан сюда вести караван по
бескрайней пустыне.
Возможно, такова воля богов его племени. Быть может, он -
благословение свыше Абдельсаиду и его семейству, ибо Абдельсаид бесплоден.
Бретону было суждено стать отцом детей Абдельсаида. Ауиша забеременела,
Мимуна тоже склонялась к тому, что уже понесла. Бретон считал будущих детей
даром доброго божества, именуемого "черной лилией". Сыновья и дочери станут
его подарком Абдельсаиду.
Ему снились странные сны. Во сне он познавал женщину, совершенно не
похожую ни на Ауишу, ни на Мимуну, ни на Ушку. Угловатостью она скорее
напоминала мальчишку. Она была скорее англичанкой, чем француженкой.
Сначала он думал, что когда-то любил ее, но потом решил, что то был союз по
необходимости.
Ведя верблюжий караван по пустыне, Бретон гнал от себя мысли о
странной женщине, так как знал, что обязан думать о своей торговле и
барышах от "черной лилии".
Воспоминания о странной женщине уносились по ветру вместе с крупицами
песка. Он знал, что женщины больше нет. С этим было покончено навсегда.
Каменев И. - Белая ночь
Ехали уже довольно долго. Ночь была морозной. Падал снег. Неожиданно начался
буран. Хлопья снега валили с небес, кружились в бешеном вальсе, падали на
лобовое стекло машины и мешали видеть дорогу. Ты поехал медленнее.
- Я женат, - сказал ты вдруг.
Ты опустил взгляд на свою левую руку и долго рассматривал кольцо, как
будто видел его в первый раз, затем улыбнулся, словно пораженный данным
неопровержимым фактом и моим признанием в том, что давно знаю о нем. Все
это заставило тебя лениво заинтересоваться мной, и ты взглянул на мои руки.
По-моему, на мне было пять или шесть колец, но в наступающей темноте у
тебя не было времени считать их, кроме того, дорога становилась все
коварней и извилистей.
Ты пытался хоть что-нибудь разглядеть сквозь запорошенное снегом
стекло и переключил дворники на усиленный режим работы, затем снова с
удивлением посмотрел на меня. Я ответила смешком на твой молчаливый вопрос,
и ты, по-прежнему улыбаясь, согласился и с моим молчанием, и с нежеланием
что-либо объяснять.
В кабине грузовика было тепло, и я отлично себя чувствовала. Когда ты
сказал:
"Моя жена с детьми на лыжном курорте", я ответила: "Мы тоже в снегу".
Ты положил руку мне на колено, и я закрыла глаза.
Наше знакомство тоже было своего рода чудом. Из-за времени года... Это
было вечером двадцать четвертого декабря...
С чемоданом в руке я торопливо переходила дорогу. Вокруг сновали люди,
почти все были нагружены различными свертками и пакетами. Мимо меня проехал
велосипед, неосторожно толкнув меня, так что я отлетела на капот стоящей у
тротуара машины.
Ты был на другой стороне улицы - как раз собирался залезть в кабину
своего грузовика. Большого грузовика, только что, наверное, доставившего
устриц в ближайший супермаркет.
Ты остановился, затем бросился мне на помощь. Я была немного испугана,
и ничего больше.
- С вами все в порядке? - спросил ты. - Ничего не повредили?
Ты поднял мой чемодан. Я обратила внимание, что ты гораздо выше меня,
- рост телезвезды. С веселой улыбкой и блеском в цвета зимнего моря зеленых
глазах, которые напоминали мне - а почему нет? - свежих устриц. Ты сказал:
- Едете отдыхать?
- Да, - ответила я.
Я собиралась встретить Рождество со своими родителями в Ярославле. Но
боялась, что поезда переполнены, а я не догадалась зарезервировать место.
Ты посмотрел мне в глаза, на мгновение задумался и повернулся к своему
грузовику.
- Слушай, у меня есть идея...
И вот мы здесь...
Ты быстро заполнил бумаги в своем офисе, я сделала телефонный звонок,
и мы отправились в длинное, неожиданное, потрясающее рождественское
путешествие. Мы взобрались на холм. Ты поехал медленнее, на секунду убрал
руку с моего колена, чтобы переключить передачу, затем вернул ее на место.
- Если честно, - сказал ты, - я очень застенчивый.
Мне нравился наш странный разговор, в котором слова, казалось, несли
новый смысл. Интонация, с которой ты произнес: "Если честно... ", обещала
многое.
- Серьезно? Я не ослышалась?
- Ну, может быть, не всегда.
- А сегодня? - упорствовала я.
- Совсем немножко.
- Из-за меня?
- Благодаря тебе.
- И что же ты чувствуешь?
- Чувствую себя преступником.
Я подумала, что ты говоришь совсем не так, как должен говорить
обыкновенный водитель грузовика. И ход твоих мыслей мне тоже очень
нравился.
- Смешно... - сказала я.
- Для водителя грузовика, да? - ответил ты и снова улыбнулся.
Я посмотрела на тебя и обратила внимание на густые брови и морщинки
возле глаз.
Я никогда не сомневалась, что такие морщинки могут быть только у
самого отъявленного соблазнителя. И я позволила соблазнить себя...
Я взяла твою руку в свою. Она была теплая, сильная, опытная. Подняв
юбку, я предложила твоей большой руке исследовать мою невинность.
- Забавно! Я вовсе не думал, что ты такая...
- Я не такая...
- Что, только сегодня ночью?
- Да.
- Почему?
- Сегодня Рождество.
Выражение разочарования на твоем лице рассмешило меня.
- А я думал, что из-за меня...
- Благодаря тебе! - поправила я.
И мы скрепили наш договор, обменявшись многозначительными взглядами и
улыбками.
- Смотри на дорогу. Наши руки достаточно взрослые, чтобы разобраться
во всем без нас. Особенно твоя.
- Большая рука не всегда является преимуществом, - заметил ты,
нащупывая мои трусики.
Я ничего не ответила, но приподнялась и стянула с себя мешающую часть
туалета.
Потом глубоко уселась в кресло, расставила ноги и закрыла глаза.
Твоя рука играла в скромность. И сначала вела себя очень невинно:
поглаживала волосы на лобке, медленно скользила по его поверхности, слегка
постукивая пальцами. Грузовик ревел и подскакивал на неровностях дороги.
Каждый его толчок отдавался мне в низ живота, заставляя мои нервные
окончания вибрировать в унисон.
