братцева дивана.
Тогда я одним прыжком перепрыгнул коридор и распахнул дверь в его
комнату так, что стул, приставленный к ней спинкой, отлетел к батарее. В
зеленоватом свете, ворвавшемся вместе со мной из коридора, я увидел справа
на диване две белые ноги дивной красоты, поднятые вверх и вытянутые; при
моем появлении они тотчас же взлягнули и опустились. С дивана вскочили моя
обнаженная жена и мой родной брат, который пытался прикрывать двумя руками
(их размера не хватало) свое спортивное орудие, достигавшее головой пупка.
Я, старый болван, кинулся к ним и за руку стащил Валечку с дивана на голый
пол себе под ноги.
- Вы... вы... - задыхался я, потом прошипел первое пришедшее мне на
ум слово: - Скоты!..
- А ты сам! - возопил Леша, удачно прикрывшись подушкой. - Завел
женщину до визга, обкончал ее и - дрыхать?! А ей - что?!
Его аргументы были настолько вескими, что мне оставалось только
убраться вон. Тут жена прибежала за мной в спальню. Она, как полагается,
рыдала:
- Ты меня выгонишь? Ты нас теперь выгонишь? Но я не могла, не могла
так остаться! Ты представь себе - все уже налилось и открылось и - так и
осталось! Это же выше сил человеческих!
Она захлебывалась.
- Ты хоть раз кончила? - спросил я.
Она мгновенно перестала рыдать и, пораженная, опустилась на стул.
- Да... - выдавила она.
Во мне угасли все чувства, кроме одной боли: не отпустить ее!
Удержать сейчас!
И я повалился перед ней на колени:
- Делай что хочешь, только не покидай меня! Ты - мое последнее... Я
без тебя...
Я понимал, что слова должны быть подкреплены делом. Наутро я разыскал
среди разного хлама, что накапливается в каждой семье, хризолитовый
воздушный кулон в золотой оправе, принадлежавший моей бабке. Мать
наказывала мне в свое время не выпускать драгоценность из семьи, но я не
должен был выпустить Валечку на улицу в тот день, не задобрив ее. Я
панически боялся, что она не вернется.
Валечка вернулась. Она возвращалась каждый вечер ко мне в постель, а
после моих ежевечерних попыток продлить свое полуобморочное блаженство,
которому рекорд был не более полминуты, оглашая нашу квартиру стонами,
срываясь и, уже не таясь, неслась в комнату брата. Через минуту оттуда уже
доносились ее крики облегчения, а я, накрыв голову подушкой, размышлял о
том, что, если бы Леша не жил в соседней комнате, то Валечку не удержали
бы никакие подарки...
Настал день, когда я побил свой рекорд еще на минуту. Я уже
торжествовал победу: Валя с заведенными глазами уже металась по подушке и
сдержанно стонала, вцепляясь мне в плечи острыми коготками, задок ее так и
плясал по простыне. Но когда она начала как бы предсмертно задыхаться, мой
вечно преждевременный поток хлынул в нее, и зверь мой сразу обмяк и умер.
Валя истерично тряхнула меня:
- Ну! Ну!
Я отвел глаза, она с отвращением рванулась в сторону и диким голосом
позвала:
- Леша! Леша!
В ответ из прихожей послышалось топанье (ждал он ее что ли, онанируя
в это время?), и на пороге появился Леша. Я отлетел к стене, а Валечка с
вымученным хрипом протянула ему навстречу все четыре конечности, которыми
его и обняла, когда он, не обращая на меня никакого внимания - не до того
ему было, бедняге - бросился на нее.
Валино лицо исказилось до неузнаваемости, она оскалила зубы и сквозь
них хищно рычала, по лицу струился пот, от которого слиплись упавшие на
лицо волосы... Я перевел взгляд на брата, но он отвернулся от меня, и я
ничего не смог увидеть, кроме его мускулистой задницы и мощных
черноволосых коленей, которыми он подпихивал вверх ее послушные бедра.
Они содрогнулись в последний раз, и Валечка, сняв руки с плеч моего
брата, закрыла ладонями лицо. Между пальцев обильно хлынули слезы. Ее всю
колотило. Я попытался бережно отвести руки, но она начала кричать без слов
и все отталкивала меня.
Сидя на постели, мой брат озабоченно наблюдал эту сцену.
- Воды принеси, болван! - рявкнул я на него. Он принес чашку и стал
Валечку поддерживать в то время, как я поил. Напившись, она откинулась
навзничь. Я жестом сделал знак брату убираться, но Валечка за руки
притащила его к себе, и он, как теленок на цепочке, потянулся за ней.
- Свет выключи... Глаза режет... - убито прошептала Валя, и я
немедленно повиновался. Она положила мою руку к себе на меховой лобок, а
сама двумя руками держала руку брата на своей груди.
Пережитые потрясения оказались слишком тяжелыми для меня. Организм,
очевидно, нуждался в отключке. Я быстро куда-то провалился.
Очнулся я раньше их. Мы все лежали под одним двуспальным одеялом. Я
был пришпилен к стене, а моя жена, свернувшись теплым клубочком, спала,
повернувшись ко мне спиной и уткнувшись носом в плечо Леши. Он же
музыкально храпел, открыв рот и запрокинув голову. Я затрясся от
болезненного смеха.
И вот, мы каждый день ложимся в одну постель. Первое слово за мной.
Когда я выдыхаюсь, а это также происходит мгновенно, начатое довершает мой
брат.
Да, у него дела положительно идут в гору. Недавно в сборной ему
выделили двухкомнатную квартиру, сегодня выдали ордер. Вот я и заказал
сегодня этот столик на троих, чтобы отпраздновать своеобразную годовщину
нашего странного союза и заодно обмыть его ордер... Только вот, вероятнее
всего, Валя с Лешей сейчас весело перетаскивают вещи в его квартиру,
радуясь, что наконец-то благополучно избавились от старого
сатира-импотента... Так что пойду-ка я лучше, народ уже косо поглядвает...
Мужчина пнул лакированной туфлей ближайшую урну и, не оглядываясь,
пошел прочь. В ту же минуту у ресторана затормозило такси, и оттуда
выпрыгнула девушка в чем-то золотом, с ней - молодой мужчина в ярком
свитере.
- Да вон он! - кричала она другу. - Вон он! Игорь!
Мужчина обернулся, увидел их и бросился навстречу. Когда он подошел,
девушка начала ему что-то быстро говорить, мило надувая губки и
дотрагиваясь порою до лацкана его пиджака ладошкой. Затем она подхватила
обоих своих спутников под руки, и все трое, смеясь и переговариваясь,
быстро пошли к ресторану.
СЕКСОТРЯСЕНИЕ
Станислав Лем
рецензия на роман Симона Меррила "Sexplosion"
издательство "Walker and Company" Нью-Йорк.
Если верить автору -- а нас все чаще призывают верить сочи-
нителям научной фантастики, -- нынешняя волна секса в восьмиде-
сятые годы станет настоящим потопом. Но действие романа "Сексо-
трясение" начинается двдцатью годами позже -- суровой зимой, в
засыпанном снегом Нью-Йорке. Не названный по имени старец, увя-
зая в сугробах и натыкаясь на погребенные под снегом автомобили,
добирается до вымершего небоскреба, достает из-за пазухи ключ,
согретый последними крохами тепла, отпирает железные ворота и
спускается в подвальные этажи; его дальнейшие блуждания, переме-
жающиеся картинами воспоминаний, -- это, собственно, и есть ро-
ман.
Глухое подземелье, по стенам которого пробегает дрожащий
луч карманного фонаря, оказывается то ли музеем, то ли разделом
экспозиции (или, скорее, секспозиции) могущественного концерна,
свидетельством тех памятных лет, когда Америка еще раз завоевала
Европу. Полуремесленная мануфактура европейцев столкнулась с не-
умолимой поступью конвейерного производства, и постиндустриаль-
ный научно-технический колосс быстро одержал победу. На поле боя
остались три консорциума -- "General Sexotics", "Cybordelics" и
"Love Incorporated". Когда продукция этих гигантов достигла пи-
ка, секс из частного развлечения и групповой гимнастики, из хоб-
би и кустарного коллекционирования превратился в философию циви-
лизации. Знаменитый культуролог Мак-Люэн, который дожил до тех
времен впоне еще бодрым старичком, доказывал в своей "Генитокра-
тии", что в этом и заключалось предназначение человечества,
вступившего на путь технического прогресса, что уже античные
гребцы, прикованные к галерам, и лесорубы Севера с их пилами, и
паровая машина Стефенсона с ее цилиндром и поршнем -- все они
определили ритм, вид и смысл движений, из которых слагается сои-
тие, как основное событие экзистенции человека. Ибо анонимный
американский бизнес, усвоив премудрости любовных позиций Запада
и Востока, перековал средневековые пояса невинности в противоне-
винностные пояса, искусства и художества засадил за проектирова-
ние копуляторов, сексариев и порнотек, пустил в ход стерилизо-
ванные конвейеры, с которых бесперебойно потекли садомобили, лю-
бисторы, домашние содомильники и публичные гомороботы, а заодно
основал научно-исследовательские институты, чтобы те начали
борьбу за эмансипацию обоих полов от обязанности продолжения ро-
да.
- 2 -
Отныне секс был уже не модой, но верой, любовное наслажде-
ние -- неукоснительным долгом, а счетчики его интенсивности с
красными стрелками заняли место телефонов на на улицах и в кон-
торах. Но кто же этот старец, бредущий по подземным переходам?
Юрисконсультант "General Sexotics" ? Недаром вспоминает он о
громких процессах, о битве за право тиражирования -- в виде ма-
некенов -- телесного подобия знаменитых персон, начиная с Первой
Леди США. "General Sexotics" выиграла (что обошлось ей в двад-
цать миллионов долларов), и вот уже дрожащий луч фонарика отра-
жается в пластмассовых коробках, где покоятся кинозвезды первой
величины и прекраснейшие дамы большого света, принцессы и короли
в великолепных туалетах -- выставлять их другом виде, согласно
постановлению суда, запрещалось.
За какой-нибудь десяток лет синтетический секс прошел путь
от простейших надувных моделей с ручным заводом до образцов с
автоматической терморегулировкой и обратной связью. Их прототипы
давно уже умерли или превратились в жалких развалин, но тефлон,
найлон, порнолон и сексонил устояли перед всемогущим временем,
и, словно из музея восковых фигур, элегантные дамы, выхваченные
фонариком из темноты, дарят обходящего подземелье старца застыв-
шей улыбкой, сжимая в вытянутой руке кассету со своим сиреньим
текстом (решение Верховного суда запрещало продавцам вкладывать
пленку в манекен, но покупатель мог сделать это дома, частным
образом).
Медленные, неуверенные шаги одинокого посетителя вздымают
клубы пыли, сквозь которую там, в глубине, розовеют сцены груп-
пового эроса -- порой даже с тридцатью участниками, что-то напо-
добие огромных струделей или тесно переплетенных один с другим
калачей. Уж не сам ли это президент "General Sexotics" шествует
подземными коридорами среди гомороботов и уютных содомильников?
Или, может быть, главный конструктор концерна, тот, что генита-
лизировал сперва Америку, а потом остальной мир? Вот визуарии с
их дистанционными переключателями, программами и свинцовой плом-
бой цензуры, той самой, из-за которой стороны ломали копья на
шести судебных процессах; вот груды контейнеров, готовых к от-
правке за море, набитых коробочками до- и послеласкательного
крема и тому подобным товаром вместе с инструкциями и техпаспор-
тами.
То была эра демократии, наконец-то осуществленной: все мог-
ли все -- со всеми. Следуя рекомендациям своих штатных футуроло-
гов, консорциумы, вопреки антимонопольным законам, втайне поде-
лили между собой земной рынок и пошли по пути специализации.
"General Sexotics" спешила уравнять в правах норму и паталогию;
две другие фирмы сделали ставку на автоматизацию. Мазохистские
цепы, бияльни и молотилки появились в продаже, дабы убедить пуб-
лику в том, что о насыщении рынка не может быть и речи, посколь-
