непроизвольно отставила зад и еще шире раздвинула ноги. Ненасытные губы ее
влагалища разошлись в стороны и открыли доступ к более глубоким и нежным,
набухшим и разгоряченным лепесткам. Рука Кидсона стала плавно и
неторопливо двигаться вперед и назад, намеренно плотно прижимаясь к
жаждущему удовольствия бугорку клитора. Тело девушки дрожало и билось, как
от ударов электрическим током, бедра конвульсивно сжимались, отзываясь на
новые волны сладострастия, зад судорожно двигался в похотливой попытке
усилить сладостные ощущения. Из запрокинутого горла доносились полные
сладкой муки стоны, и вся она подавалась навстречу Кидсону...
Вдруг из груди у нее вырвался крик мучительного удовлетворения,
пальцы ее судорожно впились в плечи Кидсона, ляжки в пене и слизи сжали
руку Кидсона, тело забилось в любовной агонии а голова заметалась из
стороны в сторону. Еще немного...
Она тяжело вздохнула и в изнеможении отсела назад. Кидсон тяжело
дышал, все еще стоя на коленях и сотрясаясь от неудовлетворенного желания.
Его измученный бездействием член со вздувшимися узлами вен смотрел вверх,
ожидая сочувствия...
Глаза девушки приоткрылись. Рука ее протянулись вперед, и тонкие
пальцы коснулись его мошонки, заставив его вздрогнуть и рвануться вперед.
Ладонь ее крепко, но нежно обхватила основание его горячего жезла и
потянула его к себе. Она подалась вперед, пухлые губы ее рта раскрылись, и
его плоть погрузилась ей в рот. Язычок ее, быстрый и острый, ловкими
движениями пробежал по нежной и трепетной коже головки, а губы вытянулись,
стремясь захватить Кидсона как можно больше. Он сдавленно захрипел и, уже
не сдерживаясь, притянул к себе ее голову, проникал в девушку до самого
основания и судорожно двигался вперед и назад. Взгляд его плавал, мышцы
напряглись, руки дрожали.
Сбросив купальный халат, Аннет под пристальным взглядом Кидсона стала
спокойно и медленно одеваться. Ему нравились ее неторопливость и
спокойствие. Он любил смотреть на женщин, когда они заканчивали
раздеваться или только начинали одеваться. Вид нижнего женского белья
возбуждал его. Но сейчас, уже утомленный утехами с ней, он просто сидел,
привалившись к мягкой подушке дивана и отдыхал. Нужно было не забыть снять
запачканное покрывало и прибрать в ванной комнате, пока не вернулась жена.
Но ничего, не в первый раз, да и время еще есть. А потом... - он сладко
поежился... - потом приедет Элен и у них будет целый вечер...
Аннет одернула блузку и осмотрела себя. Высушенные феном волосы
пушистыми волнами спадали ей на плечи. Поправив их, она собрала в сумку
журналы и, тряхнув головой, посмотрела на Кидсона.
- Ну что же, мистер Кидсон, с вами было приятно побеседовать. Теперь
мне пора. Надо провести опрос еще в нескольких домах. А если все их
хозяева окажутся такими же любителями социальных исследований, как и вы,
то рабочий день у меня может значительно затянуться.
Проводив девушку до двери, Кидсон еще раз ухмыльнулся:
- Да, кстати, а что вы напишете по моему поводу? Как вы
охарактеризуете наш с вами разговор?
В глазах ее вновь вспыхнули лукавые огоньки.
- Вы? А с вами все ясно... - она помедлила и повернувшись к нему
спиной, хихикнула и бросила через плечо:
- Да вы просто старый похотливый... козел!
Наталия Веселова
ЮБИЛЕЙ
У дверей респектабельного ресторана, выделяясь мрачным выражением
лица на фоне молодых беззаботно-бездумных физиономий, стоял мужчина лет
пятидесяти. Приглядевшись к нему, можно было догадаться, что у него нет
опыта и привычки быть аккуратно одетым и чисто выбритым. Дорогой черный
костюм и модные лакированные туфли смотрелись как-то отдельно от него.
Возможно, это происходило оттого, что небрежное изящество костюма
совершенно не гармонировало с затравленным взглядом бегающих и блуждающих
глаз. Сразу можно было определить несчастного человека, оставалось только
гадать - что привело его сюда, в экстравагантную молодую толпу,
предвкушающую вечерние радости.
...Интересно, что вся эта свора обо мне думает. Впрочем, скорее всего
ничего - они просто обходят меня, как неживое препятствие. А жаль, черт
побери! Просочись в эту толпу какой-нибудь слух о моей замечательной
истории - поглядел бы я на их рожи! Однако, не встретить бы сейчас
кого-нибудь из знакомых! Валентину, конечно, раньше, чем через полчаса
ждать не приходится. А Лешка мог бы и поторопиться - впрочем, ведь вдвоем
придут... Вдвоем и опоздают... Если вообще сподобятся.
Мужчина с потрепанным лицом стал ходить взад-вперед перед дверью,
натыкаясь на людей и извиняясь, и вызывая жалость швейцара, который, в
конце концов, спросил, фамильярно сощурясь:
- Запаздывает Ваша дама?
- У меня заказан столик на троих, - хмуро ответил мужчина и
отвернулся.
Сегодня пятая годовщина нашей с Валентиной свадьбы. У меня
действительно заказан столик. Из всех столиков, за которыми сегодня
соберутся люди, этот увидит самую бессмысленную компанию. Хотя, казалось
бы, чего проще - семейное торжество. Жена, муж и его брат. Правда, я
скорей напоминаю Валечкиного папу, а Лешка - так, серединка на половинку.
Она же в свои двадцать пять выглядит не более, чем на двадцать и, похоже,
стареть не собирается. Сегодня, наверное, наденет то золотое платье, что я
привез ей из Австрии, и все эти безмозглые молодые козлы будут пялить на
Валечку глаза и соображать про себя, кто из нас с братом такую шикарную
телку трахает... И уж, конечно, никому в голову не придет та дикая
ситуация, которая сложилась на самом деле.
Стрелка часов приближалась к половине восьмого, толпа молодых людей,
роившихся у входа, постепенно засасывалась в ресторанные двери, только
мужчина не заходил. Он лишь отошел немного в сторону и встал так, чтобы
видеть часы на соседнем доме. Страдание на его лице проступало все
явственнее.
Она, молодая девчонка лет двадцати, ни за что не хотела отдаваться
мне, сорокапятилетнему хрычу, исходившему спермой и слюной только от
одного звука ее голоса в телефонной трубке. Я совершенно четко отдавал
себе отчет в том, что безразличен Валечке как мужчина, поэтому старался
купить ее немыслимыми французскими ароматами и американскими туфлями такой
мягкости, что хотелось целовать их, как женскую кожу. Валечка не могла не
брать таких подарков: все ее существо, созданное для неги в изысканных
мехах и благовониях, тело зажигающее на себе самые простые полудрагоценные
камни, - все это притягивало самое дорогое и комфортное помимо Валечкиной
воли, вернее, общепринятых моральных норм. И она, благодарно прижимая к
груди очередной тонкий пакет с парижским шелковым платьем, смотрела на
него с куда большей нежностью, чем на меня. Мне же с застенчивой улыбкой
подставляла щечку у входа в свой подъезд.
Тогда я сделал ей предложение, присовокупив к нему закрытый замшевый
футляр.
Прежде, чем ответить мне, Валя его открыла. Там лежало тонкое резное
колечко с тремя бриллиантами. "Да", - сказала она.
Когда вечером после свадьбы мы остались с ней вдвоем в комнате, я
подарил ей ночную сорочку. Подобные, трофейные, использовались женами
офицеров после победы для выходов в театр, как бальные туалеты.
- Первый бал Наташи Ростовой! - воскликнула Валечка, всплеснув руками
и, шлепая босыми пятками по паркету, бросилась в ванную надевать обновку.
"Нужно будет купить ей красивые домашние туфельки", - решил я про
себя ей вслед. Пока она переодевалась, я успел придумать тысячу самых
соблазнительных вещей, которые куплю ей в ближайшем будущем, это
требовалось для поддержания ее восторга на должном уровне. В моей
целомудренной Валечке не оказалось ни капли стыдливости. Не краснея, она
позволила мне закатать ей на грудь новокупленную рубашку и запустить свои
бесстыжие пальцы в ее упругую девственность - мой усталый, замученный
зверек отказывался мне служить для этой цели. Валины ощущения в тот момент
стали мне совершенно безразличны, хотя она напрягалась и вздрагивала, мне
удалось руками протолкнуть своего непослушного зверя в приготовленную для
него норку. И тут она снова подвела меня: не успел я осознать, что
правдами или неправдами, благородно или не очень, но я все-таки обладаю
моей девочкой, как насмешливый, вышедший из-под моего контроля старый
похотливый зверь вытолкнул скопленное мной богатство раньше времени.
Липкая и вязкая моя сущность затопила только что вскрытое девичье
влагалище и размазалась по ягодицам моей девочки-жены. Пока я приходил в
себя от короткого наслаждения и позора, Валечка стряхнула меня с себя, как
налетевшее членистоногое и, сдвигая коленки, которые уже скользили друг об
дружку, помчалась в ванную.
- Ах, извини! - донесся из прихожей ее голосок. Она столкнулась в
прихожей с моим братом Лешей, вышедшим в уборную или подслушивающим у
дверей. - Да ничего не случилось - что могло случиться!
Хлопнула дверь ванной и остервенело потекла вода. Я подумал о Леше с
неудовольствием: все те месяцы, что я ухаживал за Валей, я замечал на ней
следы от его бараньих взглядов.
Мы с братом всегда были разными людьми. И это не только благодаря
разнице в возрасте в семнадцать лет. Он вырос каким-то недоумком, слышать
ничего не захотел об институте и, как занялся толканием ядра, так и будет
продолжать это высокоинтеллектуальное дело, очевидно, до конца жизни. До
этого ядра улетали в неизвестность, и братец попросту сидел у меня на шее.
В этом году мне удалось пристроить его через знакомых в сборную, так что
теперь он понемногу приобретает независимость. Правда, не скажу, что я от
этого в страшном восторге.
...В ту ночь Валечка вернулась в нашу спальню очень серьезная. Я
полез к ней опять со своими слюнями, но она, закинув за голову круглый
локоток - с моей стороны, разумеется - преспокойно засопела. Я так и не
понял, притворялась она или нет.
Следующую ночь я ждал, как Голгофы. В надежде продлить соитие с
любимой женой я, перед тем, как увлечь ее в постель, проглотил рюмок шесть
коньяку сам и влил примерно столько же в Валечку. После этого она вообще
не шевелилась - послушно раздвинула ноги, так и осталась. Я опять
беспомощно обгадил ее всю снаружи. Потом приподнялся на руках, в надежде,
что она в бесчувственном состоянии, но, к ужасу своему обнаружил, что
Валечкины глаза широко открыты, абсолютно трезвы, враждебны и насмешливы.
Мне осталось только отвалить назад и закрыть лицо руками.
Как и накануне она, прихватывая на ходу халатик и сводя скользкие
коленки, устремилась в ванную. На сей раз до того, как хлопнула дверь и
потекла вода, прошло несколько минут, и я услышал в прихожей быстрое
осторожное перешептывание. Затем почти бесшумно (но ведь все мы прекрасно
знаем язык вещей и дверей в своих квартирах) притворилась дверь Лешиной
комнаты. Я печально лежал в темноте, размышляя о своем бедственном
положении. Время как-то остановилось. Вода все еще монотонно шумела, и мне
вдруг пришло в голову, что Валечка плачет в ванной под плеск воды. Я решил
поскулить под дверью и направился в прихожую. Моя задача упрощалась: дверь
в ванную была приоткрыта. Я подошел к ней, деликатно потоптался и просунул
за дверь нос.
Валечки в ванной не было! Не было ее и в темной кухне. Я зачем-то
вернулся в ванную и повернул кран. В наступившей тишине послышались
какие-то новые звуки. Я быстро сообразил, что это ритмичное поскрипывание
