будто ничего не произошло. Или в лучшем случае издавали подленький смешок.
Мол, в Ю, смешно, какой пустяк! В это же время БА съездил в П. Никакого
конкурса не выиграл. Просто принял участие. И сделал хреновину. Так после
этого у нас только и разговоров было о том, что БА сделал эту хреновину. Ко
всему прочему, говорит Неврастеник, тут сказывается непроходимый
провинциализм. Невоспитанность. Отсутствие светскости. Я все более
укрепляюсь в мысли, что критическая литература недавнего прошлого,
разоблачавшая лицемерие светского общества, сделала с этой точки зрения
довольно гнусное дело. Она сочинялась по такому банальному принципу. Мол,
человек в обществе ведет себя по отношению к другим людям прилично
(улыбается; говорит, что рад видеть; поздравляет с удачей; сочувствует
неудаче и т.п.), а про себя думает иначе (презирает этого человека, завидует
ему, рад его неудаче, огорчен его удачей и т.п.). И в этом усматривалось
лицемерие. Считалось, что дурные сами по себе люди в обществе притворяются
хорошими. Но это не только и не всегда есть лицемерие. Это есть также
результат воспитанности, которая есть одно из средств социальной самозащиты
людей от самих себя. Способность людей держать себя в каких-то рамках, без
чего невозможно нормальное общение. Без такой воспитанности жизнь
превращается в кошмар. Без нее с людьми просто встречаться нельзя. О
человеке нельзя говорить, будто есть некий скрытый истинный человек, который
кем-то прикидывается в той или иной ситуации. В характеристику человека
входит и то, что он есть дома, и то, что он есть на работе, и то, что он
есть в обществе знакомых и друзей, и то, что он думает, и то, что он
говорит. Только тут мало сказать, что отсутствует светская воспитанность,
говорит Болтун. Тут следует сказать, что присутствует антисветская
воспитанность. Игнорировать и принижать значительное и превозносить
заурядное -- это тип воспитанности, а не пустое место. Лицемерие за счет
отрицания лицемерия есть лицемерие в квадрате,
ЯЗЫК[x]
Идея рассматривать творчество ЭН как изобретение особого языка в наше
время, рехнувшееся на моделях, формализации, системах, структурах и т.п., не
удивительна. И совершенно бессодержательна, пока мы точно не установим, что
значит рассматривать то или иное явление как язык. Когда я об этой идее
сказал Неврастенику, то тот заявил, что он давно так думал. Только он, как
выяснилось, языком называл даже чириканье воробьев, кошачьи концерты и
собачьи свадьбы. Если какое-то образование рассматривается как язык, то
приходится употреблять понятия "знак", "значение", "смысл", "алфавит" и т.п.
Фотография предмета не есть знак этого предмета. Аналогично --
натуралистический рисунок. Знак не изображает, а обозначает. Отсутствие
сходства знака с оригиналом или по крайней мере преднамеренное несходство
есть условие, необходимое для того, чтобы некоторый предмет стал знаком. По
виду слова, например, нельзя судить о том, как выглядит обозначаемый им
предмет. Значение знака считается известным, если известно, что именно он
обозначает. Превращение предмета в знак предполагает волевое решение людей.
Смысл знака считается известным, если известно значение всех фигурирующих в
нем простых знаков и известны правила композиции простых знаков в сложные.
Эти правила композиции сами не являются знаками, они имеют основу в активной
творческой природе человека. Значение сложных знаков устанавливается путем
установления их смысла, т.е. предполагает какие-то языковые компоненты, не
являющиеся знаками. Говоря об алфавите языка, надо различать языковые
средства, которые сами знаками не являются, но из которых строятся знаки и
простейшие языковые единицы, к которым применимы понятия значения и смысла,
-- смысловые единицы языка. Различие их отчетливо видно в различии азбуки и
коренных слов обычных языков. Из сказанного должно быть ясно, что понятие
смысла применимо не ко всякому произведению искусства. Например, нелепо
говорить о смысле натуралистического портрета коровы или государственного
деятеля, если даже он написан таким художником, как Художник. Нелепо
говорить о смысле бесчисленного множества скульптур (на лошадях и пеших),
украшающих площади Ибанска. Понятие смысла уместно здесь лишь тогда, когда
произведение искусства приобретает некоторые свойства знаковости.
Непохожесть того, что художник лепит или рисует, на какие-то реальные вещи
(в том числе трансформация последних) является необходимым условием
уместности разговоров о смысле произведения искусства. Одно из средств
создания произведений искусств с признаками знаков -- деформация и
трансформация реальных вещей, например, элементов человеческого тела. При
этом образуются сложные явления, которые лишь отчасти суть знаки. В них, с
одной стороны, улавливается некоторое сходство с реальными вещами, т.е.
сохраняется элемент изобразительности. А с другой стороны, они
трансформируются так, что сходство в натуралистическом смысле разрушается.
Комбинирование такого рода знаков позволяет образовывать знаковые
конструкции, в целом не имеющие уже никакого реального аналога. В этих
комбинациях окончательно исчезает элемент изобразительности, допускаемый в
их отдельных элементах. Любопытно, что включение в такие комбинации вполне
натуралистических элементов может быть сделано так, что они оказываются еще
более далекими от реальности, чем самые невероятные трансформации реальных
вещей. ЭН не изобрел никакой особой азбуки в изобразительном искусстве. Он
изобрел другое. Он разработал целую систему особого рода смысловых единиц и
правил их композиции в сложные образования -- в особые смысловые фразы и
тексты. Можно составить конечные списки смысловых единиц и правил их
композиции. Работа эта трудная. Но со временем искусствоведы это сделают с
исчерпывающей точностью. Смысловые единицы ЭН имеют видимую сторону и
невидимый в них самих смысл. Как видимые явления это суть фрагменты
рисунков, гравюр и скульптур. Они могут быть даже самостоятельными
произведениями. Как имеющие смысл явления они суть знаки для обычных
человеческих страстей, желаний, переживаний, -- для возмущения,
разочарования, гнева, надежды, восторга, прозрения, отупения и т.п. Причем
эти значения не являются раз навсегда заданными. Они подвержены варьированию
и изменениям. Они зависят от той или иной их комбинации, от субъективных
состояний и особенностей зрителей и многих других параметров.
ЯЗЫК
Брать языка -- целая наука, говорит Убийца. Язык, например, должен быть
самым информированным человеком в армии противника. Потому желательно взять
начальника генерального штаба. И притом он должен быть таким, чтобы на его
пропажу никто не обратил внимания. Потому желательно взять какого-нибудь
сачка из хозвзвода. Как это совместить в одном лице? Очень просто: хватай
первого подвернувшегося под руку. По этому принципу мы и действовали под К,
говорит Сержант. Перешли линию фронта. Ночь темная, глаз выколи. Наткнулись
на какого-то человека. Схватили. Кляп в рот. Сунули в мешок. И айда обратно.
Одного своего потеряли где-то. Пришли в часть. Сняли мешок. И что же?
Оказывается, свой парень. Из соседней дивизии. Тоже в разведку ходили. А они
нашего тяпнули! Представляете, как их допрашивали!! Зачем им язык, говорит
Мерин. И так же все ясно. Тут же все на виду. Попросили бы -- я бы им за
пять минут нарисовал, что и где. Кто ты такой, говорит Убийца. Тебе верить
нельзя. Нельзя, говорит Мерин, так зачем же в разведку посылают. Это другое
дело, говорит Убийца. Твое дело -- взять языка. Верить будут языку, а не
тебе. Почему, говорит Мерин. Потому, что он враг, говорит Убийца. Им без
языка нельзя, говорит Сержант. Положено брать языка. С них спросят. Сержант
мудр, говорит Интеллигент. Они играют по своим правилам. Играют за наш счет,
говорит Мерин. Играют всегда за чужой счет, говорит Интеллигент. Вот что,
братцы, говорит Сержант. Выхода у нас нет. Так что этого идиотского языка
надо взять во что бы то ни стало. Авось кто-нибудь из нас и уцелеет.
ОСНОВЫ ОПТИМИЗМА
Вы слишком мрачно смотрите на жизнь, говорит Журналист. Правительства
всегда и везде проводят политику кнута и пряника. Кнут вы получили. Теперь
ждите пряник. Вы правы, говорит Неврастеник. Но Вы не учитываете одну нашу
особенность. Вы предполагаете, что кнут и пряник достаются в одинаковой мере
одним и тем же лицам. Но мы -- вымышленные персонажи в вымышленной стране. У
нас бьют одних, а пряник дают другим. Причем, когда дают пряник, первых
опять бьют. Вы о нас, ибанцах, думаете так, будто мы все находимся в
одинаковом положении и не вступаем между собою в свои внутриибанские
отношения. А между тем почти все, с кем Вам приходится иметь дело и кто Вам
жалуется на свою горькую судьбу, принадлежат именно к тем кругам, кто имеет
пряники и держит кнут в своих руках.
ПОДЛИННОЕ ИСКУССТВО
А где критерии настоящего и ненастоящего искусства, спрашивает Ученый.
Лично для меня тут проблемы нет, говорит Неврастеник. Вот, например, я зашел
в мастерскую к Художнику. Смотрю и чувствую, что в принципе такое я
научиться делать могу. Значит это -- барахло. Теперь я в мастерской Мазилы.
Смотрю и чувствую, что если я буду учиться даже сто лет, я никогда не смогу
сделать такое. Аналогично в поэзии. Вот, пожалуйста, стихи Литератора в
сегодняшней газете. Я такое могу сочинять километрами. Значит это дерьмо. Я
всего Литератора мог бы придумать за полгода. А вот стихи О -- никогда. Вы
слишком высокого мнения о своих способностях, говорит Ученый. Наоборот,
говорит Неврастеник. Я бездарен. Ну, хорошо, говорит Ученый. Попробуйте,
сочините что-нибудь. Извольте, говорит Неврастеник. Если запнусь на минуту,
засчитайте мне поражение.
УДАЧА
Мы, говорит Мерин, подползли вплотную. Вдруг как рванет! Я с Убийцей
спрятался в воронку. Вылезли двое ихних. Зачем? А кто их знает. Мы одного
пристукнули, и домой. Немного осталось, как Убийце прямо в жопу залепили,
сволочи. Пришлось двоих переть. Теперь может судимость снимут, говорит
Пораженец. В школу обратно отправят. Везет же людям! Не могу поверить, что
Интеллигента нет, говорит Уклонист. Это несправедливо. Почему? Не могу
объяснить. Сержант, Убийца -- это справедливо. Война. А Интеллигент -- это
несправедливо. Послушайте, что я сейчас сочинил, говорит Паникер.
Нас под вечер командир к себе позвал.
Строго-настрого обоим наказал.
Душу вон, а чтобы целы вы пока,
Не являться без живого языка.
Что поделаешь. На то она война.
И не их, конечно, в деле том вина,
Раз положено, чтоб лучше наступать,
С языком им с духу на дух толковать.
Вот по полю мы во тьмущей тьме ползем.
Языка того по-матерну клянем.
Где ты, сукин сын, язык, е.... мать,
К утру ведено которого подать?
Но отмерен в жизни каждому удел.
И на мину мой напарник налетел.
А я жив, кажись. Я вроде цел пока.
Мне назад никак нельзя без языка.
Подползаю, Вижу -- срать пошел один.
Ты-то, думаю, и нужен, господин.
Я за голу жопу хвать его рукой.
Не желаете ли рандеву со мной!
В общем утром на КП я приволок
Языка и от напарника кусок.
Язык малый оказался в доску свой.
Только сведений с него ни в зуб ногой.
Неплохо, говорит Мерин. Если выкинуть "е.... мать", в газете могут
напечатать. Лучше наоборот, говорит Уклонист. Напечатать "е.... мать", а
остальное выкинуть.
СТРАННОСТИ ОБЫЧНОГО
После интервью для меня сложилась странная ситуация, говорит Мазила. С
