вызывает недоумение. На эту тему мы разговариваем не первый раз. И я говорю
не для того, чтобы просветить ЭН, а для того, чтобы самому высказаться и
очистить душу. Конечно, КК мог напечатать материал об ЭН, а ММ мог
напечатать его статью. Они обязаны были это сделать хотя бы как личные
друзья, не говоря уже о принадлежности их к некоей духовной общности, к
которой они причисляют и ЭН, т.е. и как духовные собратья. Они могли это
сделать и как должностные лица без всякого служебного риска для себя. Но не
сделали. Не сделали по доброй воле, а не по принуждению. Не хотели сделать,
хотя для внешнего оправдания предполагаются некие происки реакционеров и
запреты высших властей. Запреты, повторяю, бывают. Но высшие инстанции в
таких случаях обычно санкционируют лишь желание коллег и друзей помешать
человеку стать более значительной личностью, чем это допускается
соображениями их социального спокойствия. Именно коллеги и друзья есть самая
высшая инстанция для творческой личности. Они суть реальная их цензура и
предержащая власть. Почему наши друзья не захотели сделать для ЭН ничего
такого, что способствовало бы укреплению его социальной позиций? Потому что,
на самом деле, ситуация не такова, будто они вместе с ЭН противостоят как
светлые силы неким темным силам, а такова, что они противостоят ему в
качестве полномочных представителей этих темных сил. ЭН послужил невольным
индикатором этого их фактического социального статуса. Понять это у них ума
хватило. Не хватило мужества признать истинное положение вещей. К тому же ЭН
своими масштабами катастрофически сократил и без того не очень-то большие
размеры их как общественно значимых личностей. Я говорю о КК и ММ как о
типичных представителях целой общественной прослойки. Поэтому ЭН стал как бы
личным врагом целой группы людей, работающих в самых различных областях
культуры. Если бы было возможно, они изъяли бы его из своего прошлого. Но
они не в силах это сделать. В свое время проглядели. А бессилие вызывает
злобу. Реакционерам (темным силам) ЭН не помеха. Они с ним соотносятся
совсем в ином плане, не имеющем отношения к творчеству как таковому. В
случае надобности они могут даже защитить его от светлых сил. Они не пустят
его очень далеко, задержат на грани полупризнания и полузажима. Причем
сделают это руками друзей и коллег. Наши друзья -- типичные представители
той прослойки нашего общества, в которой должен жить и работать ЭН. Эта
прослойка не имеет устойчивого названия, что соответствует ее реальной
неустойчивости и бесформенности. В нее на то или иное время попадают деятели
науки и искусства, поставленные в своей служебной среде в привилегированное
или исключительное положение в следующем смысле: более высокая
образованность, известность и успех, возможность безнаказанно высказываться
по острым проблемам и событиям, знакомство и причастность к западному образу
жизни и западной культуре, связи с культурными организациями и возможность
активно функционировать в них, причастность к высшим властям. 8 некотором
роде это -- наша интеллектуальная элита. По многим параметрам положение этой
прослойки двойственно, В своей узкопрофессиональной и служебной сфере они --
явление исключительное. Сопоставляя себя с прочими лицами этой сферы, они
создают о себе представление как о выдающихся личностях (мания гениальности,
скажем так). Но в обществе в целом они суть элементы массового явления в
ином разрезе этого общества. Их исключительность с этой точки зрения есть
лишь результат разделения труда. Она оказывается иллюзорной. В качестве
представителей массы людей такого рода они, как правило, обычны и заурядны.
Отсюда комплекс неполноценности и стремление обрести более прочные
социальные основания. Представители этой прослойки стремятся иметь все
мыслимые в наших условиях блага -- бытовой комфорт, степени, звания, чины,
ордена, премии, заграничные поездки, высокие оклады и гонорары и прочее.
Вместе с тем они хотят выглядеть несправедливо обиженными, обойденными,
затираемыми. Они и чувствуют себя таковыми, ибо перед их глазами постоянно
маячат менее образованные и менее способные сослуживцы, достигшие более
высокого социального положения и значительно больших материальных благ. Один
мой знакомый, который недавно вернулся из США и которого почему-то не
выпустили в Англию, как-то при встрече в течение часа поносил наши порядки в
таком стиле, что я почувствовал себя отсталым консерватором. В Англию он все
же через некоторое время поехал. Они стремятся быть вполне благонадежными в
глазах начальства. Они способны делать все, что нужно для начальства, и
делать лучше, чем их предшественники-реакционеры. Но при этом они хотят
выглядеть оппозиционерами и даже гонимыми. Они даже свою способность делать
пакости лучше реакционеров преподносят как признак прогрессивности и
гражданского мужества. Здесь имеет место двойственность не в смысле наличия
в них двух равносильных начал, а в смысле несоответствия формы мимикрии ее
социальной сущности. По сути они обычные стяжатели, карьеристы,
осведомители, исполнители. По форме они бескорыстные несправедливо обиженные
искатели истины, справедливости и красоты. Для начальства они не секрет. Они
секрет лишь для самих себя. Для таких людей появление по-настоящему
значительных личностей вроде ЭН весьма нежелательно, ибо последние отбирают
у них все атрибуты творчества и оставляют им только их социальную функцию.
СВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ
Моя жизнь проходит в основном в мастерской, говорит Мазила. Читать
нечего. По телевизору одну скуку гонят. Или хоккей. Или речи. Пошли как-то в
кино, так потом два дня плевались. С коллегами говорить не о чем. Если
исключить чисто деловые общения и посетителей (это работа), то уже много лет
я регулярно общаюсь лишь с двумя-тремя людьми. Разговоры с ними составляют
почти всю мою духовную жизнь. А другой светской жизни просто нет. Тебе
повезло, говорит Неврастеник. К тебе люди ходят.
ДЕТИ
Дети -- это, братцы, сопли,
Диспепсия, коклюш, вопли.
Ночь без сна. В тревоге дни.
Неприятности одни.
(Из "Баллады")
Жлоб вынул из рванья, отдаленно напоминающего портмоне, маленькую
фотографию маленькой девочки и показал Интеллигенту. Гляди, сказал он,
правда, хороша? Фотография пошла по рукам. У нас в семье, сказал Пораженец,
было одиннадцать детей. Жили впроголодь. В грязи. В рванье. Вы бы
посмотрели, в чем я ушел в армию! А здорово жили! Весело. Я был единственным
ребенком в семье, говорит Уклонист. Было значительно труднее, конечно, чем
Пораженцу. Чистая комната. Регулярная жратва. Какие котлетки делала мама! Но
все же было неплохо. У меня нет детей, говорит Интеллигент. И не будет. Я ни
о чем не жалею. Я даже горжусь чуть-чуть тем, что помочился в сапог этому
подонку Старшине. Хотя бы одну социальную акцию совершил в жизни! Многие ли
могут похвастаться даже этим? Единственное, о чем я сейчас жалею, нет у меня
сына. Лучше, дочки! Лучше, сына и дочки! В детях все-таки есть что то и
положительное. Мой отец говорил, что дети в наше время -- единственное
стоящее дело. Дети -- единственное, что без всяких условий привязывает
человека к роду человеческому. Дети -- вечная и абсолютная основа
нравственности. Относись к каждому человеку как к ребенку -- вот вам вся
премудрость жития. Остальное обман. Я не понимал отца. И сейчас не понимаю.
Но хотел бы понять и думать так же. А я, сказал Паникер, смотрю на это дело
иначе. Помните, нас гоняли разгружать вагоны? Так пока вы там топтались, я
успел разыскать какую-то девчонку, жениться и заделать ребенка. Так что если
меня шлепнут, то я избавлюсь от верных алиментов. Хоть какая-то выгода
будет.
СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ[x]
Эту историю мне рассказал очевидец. Как-то в либеральные времена
собрались деятели культуры. Преобладали молодые и талантливые. Обсуждались
всяческие проблемы, в том числе -- отношения академиков и молодых. Уговорили
выступить ЭН. Тот нарисовал огромный зад и сказал следующее. Крепко взявшись
за руки вокруг этой жопы стоят академики и лижут ее. За это она дает им
деньги, чины, машины, ордена, дачи. Сзади напирает огромная толпа молодых.
Академики кричат, что молодые рвутся кусать ее, и бьют молодых ногами.
Бедная, бедная жопа! Она не знает того, что молодые не собираются ее кусать.
Они рвутся ее лизать. Но лизать более квалифицированно и за меньшую плату.
Коллеги со временем забыли этот блестящий социологический анализ ситуации,
хотя обиделись на ЭН очень сильно. Но они никогда не забудут и не простят
ему того, что он делает в своей мастерской. Один художник, посмотрев
последний альбом ЭН, именно так и сказал. Чего же ты хочешь? Делать такие
потрясающие вещи и рассчитывать на благожелательство! Нет, тебе этого они не
простят! Кто "они"? Огромная армия художников и вообще лиц, причастных к
искусству. Этот художник подвел случай ЭН под общий социальный закон.
НЕВЫЕЗДНЫЕ ЛИЦА
Мы с женой собирались поехать в Б по частному приглашению, говорит
Неврастеник. Но нам даже в этом отказали. Чуть свет поехал в соответствующее
учреждение, которое наш общий знакомый Сотрудник в шутку окрестил Отделом
отказов в визе и неразрешений на выезд, и записался на прием к начальнику
узнать, почему отказали. Проторчал полдня только для того, чтобы узнать, что
причину отказа мне сообщить не могут. Причем, в течение года нас никуда не
выпустят. Нас, конечно, не выпустят и потом, но -- по всей вероятности. А
этот год -- наверняка. Я был уверен в том, что нас не выпустят. Я к этому
давно привык. Моя жена даже карту мира завела, на которой черными крестиками
отмечает места, в которые я приглашался, но не был выпущен. Карту она
назвала картой международных несвязей. Я, сказал Мазила" получил приглашение
в Ж. Собирать документы -- дело хлопотное. Может, не стоит, все равно не
пустят. Конечно, не пустят, сказал Неврастеник, но документы все равно
оформляй. Это действие. И отказ -- действие. Даром это им не пройдет все
равно. Странно, говорит Мазила, все наши друзья регулярно выезжают за
границу. И ни у кого это не вызывает особых эмоций. А когда я прошлый раз
получил отказ и возмутился этим, знаешь, какая была реакция? Ишь, мол, чего
захотел! За границу ему, видите ли, надо! А ведь мне-то как раз и надо. У
меня же профессия такая! Я тут встретил одного старого знакомого, сказал
Неврастеник. Ты бы посмотрел, как он хохотал, когда я ему рассказал о том,
что нас не выпустили в Б. Вы, говорит, тут зажрались (это мы-то зажрались!).
Я, говорит, из одной дыры в другую три года не могу перебраться, а вы тут
про Париж, Рим, Лондон толкуете. Представь себе, если бы мы съездили в Б, он
воспринял бы это как должное.
В чем дело? Очень просто, сказал Болтун. Если ты съездил, ты имеешь на
то социальную привилегию. Это норма. Ты тем самым рангом выше его, Если тебя
не пустили, ты в том же социальном ранге, что и он. А раз ты хочешь поехать,
ты хочешь выделиться из его среды, т.е. сделать что-то нечестное и с его
точки зрения.
СЕКРЕТЫ
Сегодня у нас очень важное собрание, сказал Неврастеник. Принимается
решение. Приедет сам Помощник. Ого, сказал Журналист. Хотел бы я посмотреть,
как это у вас все делается. Пойдемте, сказал Неврастеник. Но для этого надо
разрешение, сказал Журналист. Не надо, сказал Неврастеник. На Вас никто не
обратит внимания. А если Помощник узнает, что в зале иностранец, он
расскажет даже то, что рассказывать ему не положено. У нас любят иностранцев
