витом кронштейне высоко под потолком. В камине весело плясали язычки
пламени, двое мужчин стояли возле него и курили. Третий сидел в кресле,
помахивая зажатой в руке плетью. Еще один, склонившись над О., ласкал ее
грудь. Это был Рене, ее возлюбленный.
Ей объяснили, что подобным образом с ней будут обращаться и впредь, до тех
пор, пока она живет в замке. Днем ей больше не будут завязывать глаза, и
она сможет видеть лица тех кто будет насиловать и истязать ее. Ночью --
наоборот. Исключения предусмотрены лишь в тех случаях, когда потребуется,
чтобы она видела чем ее бьют -- плетью или хлыстом; тогда ей не станут
надевать на глаза повязку, но мужчины будут закрывать лица масками.
Возлюбленный помог О. подняться и, запахнув на ней плащ, усадил на
подлокотник большего кресла, стоявшего возле камина. Руки ее были
по-прежнему связаны. Ей показали черный длинный хлыст из тонко обтянутого
кожей бамбука (нечто подобное можно иногда встретить в магазинах, торгующих
конской упряжью); а так же кожаную плеть, состоящую из шести узеньких
ремешков, на конце каждого из которых был небольшой узелок, и еще одну
плеть, представляющую собой десяток тонких жестких веревок на которые были
нашиты железные шарики. Для того, чтобы О. хоть немного представляла себе
мощь этой страшной игрушки, ей развели ноги и провели плетью по животу и
нежной коже внутренней поверхности бедер. О. задрожала от такой ласки. На
низком столике, что стоял недалеко от кресла, были разложены стальные
цепочки, кольца с шипами, ключи. Вдоль одной из стен библиотеки тянулась
деревянная галерея, поддерживаемая двумя толстыми колоннами. О. заметила,
что в одну из колонн вбит массивный крюк, причем на такой высоте, что
дотянуться до него можно было лишь встав на цыпочки.
О. торжественно объявили, что сейчас ей освободят руки, но лишь за тем,
чтобы привязать ее к колонне с крюком и преподать ей первый урок должного
послушания. Возлюбленный поднял ее, одной рукой обнимая плечи, а другой
поддерживая ее за ягодицы, и поднес ее к колонне. От этого прикосновения у
О. перехватило дыхание и сладкая пелена заволокла сознание.
Минуту спустя она уже стояла с поднятыми вверх руками, которые были
надежно привязаны к крюку цепью, пропущенной через браслеты на запястьях.
Ей пообещали, что бить будут лишь по бедрам и ягодицам, но при этом
добавив, что кто-нибудь может и нарушить обещание. Время от времени они
будут делать перерывы. Ей так же разрешили стонать и кричать -- это не
возбранялось. Но заметили, что своими стенаниями и слезами ей не удастся
разжалобить их, поэтому пусть не старается.
О. решила, что будет молчать и не издаст ни единого звука. Хватило ее
совсем ненадолго. После первых же ударов она закричала, слезно умоляя их
отпустить ее, пожалеть, остановиться... Они оставались глухи к ее мольбам.
Пытаясь увернуться от обжигающих ударов плети, она, теряя разум, неистово
извивалась на цепи, словно червяк, и подставляла тем самым под эти удары не
только ягодицы, но и живот, и бедра. Это, видно, не понравилось мужчинам, и
они, прервав ненадолго свое занятие, принесенной тут же веревкой крепко
привязали О. к колонне. Теперь удары приходились на те места, которым они
предназначались.
О. прекрасно понимала, что взывать за милостью к возлюбленному глупо,
поскольку именно он привез ее сюда и исключительно по его прихоти она
принимает сейчас такие мучения. Более того, можно было ожидать, что он
начнет действовать еще более жестоко, потому что -- она почувствовала это
-- ее стоны и слезы доставляют ему искреннее удовольствие, видимо, как
непреложное доказательство его безграничной власти над ней. И
действительно, именно ее возлюбленный, заметив, что ремешки кожаной плети
оставляют более слабые следы на ее теле, чем веревочная плеть или хлыст,
предложил в дальнейшем использовать только эти два орудия наказания.
Тем временем, тот мужчина, что использовал О. как мальчика, возбужденный
открытостью и полной беззащитностью ее исполосованного плетью зада,
предложил своим друзьям сделать небольшой перерыв, чтобы он мог
удовлетворить вспыхнувшее в нем желание. Получив согласие остальных,
мужчина, не мешкая ни секунды, раздвинул ее горящие от ударов ягодицы и
резким движением проник в нее.
-- Однако, ее анальный проход не мешало бы сделать чуть шире, -- заметил
он, не прекращая движения.
-- Ваша просьба вполне осуществима: необходимо принять соответствующие
меры, -- услышала О. в ответ.
Когда О. отвязали, она едва держалась на ногах. Но прежде чем отправить
женщину в приготовленную для нее комнату, ее усадили в кресло и поведали ей
кое-какие подробности, касающиеся правил ее нынешнего пребывания в замке.
Неукоснительность выполнения этих правил подразумевалась сама собой.
Кто-то из мужчин позвонил в звонок, и через несколько минут в библиотеку
вошли две уже знакомые О. молодые женщины. Они принесли О. одежду, которую
ей надлежало носить во время прибывания в замке. Поверх жесткого, сильно
зауженного в талии, корсета на китовом усе и накрахмаленной нижней юбки из
тонкого батиста, одевалось длинное атласное платье, кружевной корсаж
который оставлял почти полностью открытой приподнятую корсетом грудь.
Нижняя юбка и кружева были белыми, корсет и платье -- нежного лазурного
цвета.
Когда О. наконец оделась, ее снова усадили в кресло. Девушки, не
проронившие за все это время ни слова, так же молча направились к выходу.
Неожиданно один из мужчин жестом остановил обеих. Схватив одну из них за
руку, он подвел ее к О. Потом заставил девушку повернуться и, придерживая
одной рукой ее за талию, другой приподнял подол юбки, с целью, как он сам
объяснил, показать О., почему выбран именно такой наряд и насколько он
удобен и прост.
Повинуясь сделанному ей знаку, девушка показала О., как должна закрепляться
юбка: она удерживалась шелковым поясом чуть пониже груди, открывая живот,
если собиралась спереди, либо обнажая ягодицы -- если поднималась сзади. И
в том, и в другом случае, юбки ниспадали большими складками, волнующе
обрамляя прелести женского тела. О. заметила на ягодицах молодой женщины
свежие следы от ударов хлыстом.
После этого О. услышала следующее:
-- Вы находитесь здесь для того, чтобы служить нам, вашим хозяевам. Днем вы
будете заниматься работой по дому: мыть полы, ухаживать за цветами,
расставлять книги, прислуживать за столом. Большего от вас не требуется. Но
помните, что всегда, при первом же сделанном вам знаке, при первом же
обращенном к вам слове, вы обязаны бросить всякую работу, ради выполнения
вашей единственной настоящей обязанности -- удовлетворять мужчину по
первому его требованию. Руки, ноги, также как и грудь и все ваше тело,
больше не принадлежат вам. Мы -- хозяева. В нашем присутствии вы обязаны
всегда держать чуть приоткрытыми губы, вам запрещено сжимать колени или
класть ногу на ногу. Все это будет служить для вас постоянным напоминанием
о том, что ваш рот, ваше влагалище и ваш задний проход всегда открыты для
нас. Днем вы будете ходить в одежде, но обязаны поднимать юбку при
малейшем же знаке с нашей стороны. Всякий сможет использовать вас, делая
при этом все, что ему заблагорассудится, исключая разве что применение
плети. Пороть вас будут только по ночам или вечером -- в наказание за
нарушение правил поведения в течении дня. Например, за чрезмерную
холодность или за то, что посмотрели на того, кто заговорил с вами или
использовал вас. Что бы мы не делали с вами, вы не должны видеть наши лица.
Это совершенно недопустимо. И если халат, в котором я стою сейчас перед
вами, оставляет открытым мой половой член, то это вовсе не для удобства, а
для того, чтобы он ежесекундно служил вам немым приказом, чтобы ваши глаза
видели только его, чтобы он притягивал вас, чтобы вы все время помнили, кто
ваш истинный хозяин. На ночь вам будут связывать руки, и поэтому для ласк у
вас останется только рот. Спать вы будете голой. Глаза вам будут
завязывать только на время наказания. И еще... необходимо чтобы вы привыкли
к плети, поэтому, пока вы находитесь в замке, бить вас будут каждый день. И
поверьте, это не столько ради нашего удовольствия, сколько ради вашего же
будущего. Если же в какую-то из ночей никто из нас не сможет прийти в вашу
келью, мы пришлем слугу, который выпорет вас. И дело не в том, чтобы тем
или иным способом сделать вам больно и заставить вас кричать и плакать.
Ничего подобного. Мы хотим, чтобы благодаря этой боли, вы ощущали свое
бессилие, свою зависимость, чтобы вы осознали раз и навсегда свое
ничтожество перед некой таинственной и могущественной силой. Рано или
поздно вы покинете замок, но на безымянном пальце левой руки вы обязаны
будете носить специальное кольцо, знак, по которому вас легко узнает
посвященный. Вы будете беспрекословно подчиняться мужчине у которого на
руке вы увидите такой же знак. Тот, кому покажется, что вы были
недостаточно покорны, обязан вновь привезти вас сюда. Ну а теперь вас
проведут в вашу келью.
На протяжении всего этого монолога девушки-прислужницы молча стояли по обе
стороны от той самой колонны, возле которой еще совсем недавно извивалась
под ударами плетей О. Казалось, они застыли на месте, словно скованные
ужасом перед этим своеобразным пыточным столбом. Хотя, скорее всего, им
просто было запрещено до него дотрагиваться.
Они подошли к О., чтобы проводить ее. Она поднялась им навстречу, но прежде
чем сделать шаг, боясь споткнуться, нагнулась и подхватила руками юбку. Она
не умела носить такие пышные наряды, да к тому же мешали выданные ей туфли,
без задников, на толстой подошве и на очень высоком каблуке... Они
держались на ноге лишь благодаря тонкой атласной ленте, того же цвета, что
и платье, и готовы были вот-вот свалиться. Повернув голову она увидела
своего возлюбленного. Рене сидел совсем недалеко от нее, прислонившись
спиной к пуфу. Оперевшись локтями на согнутые колени, он задумчиво
поигрывал кожаной плетью. При первом же шаге она задела его юбкой. Он
поднял голову, улыбнулся и, назвав ее по имени, вскочил на ноги. Потом он
провел рукой по ее волосам, нежно поцеловал в губы и довольно громко
сказал, что любит ее.
Дрожа от волнения, О. вдруг с ужасом поняла, что отвечает ему теми же
словами и что она, действительно, любит его. Он нежно обнял ее и,
прошептав: "Любимая моя!", стал целовать в шею, в щеки, в губы.
Голова О. опустилась к нему на плечо. Он повторил (на этот раз совсем
тихо), что любит ее, а чуть позже так же тихо добавил:
-- Сейчас ты встанешь на колени и будешь целовать и ласкать меня.
Он жестом велел женщинам отойти немного назад, так чтобы они не мешали ему
и он смог опереться на небольшой стоящий у стены столик. Столик, правда,
оказался низковат, и Рене пришлось слегка согнуть свои длинные ноги.
Одежда натянулась на нем, и выступавший угол стола при этом, чуть
приподнял его могучий фаллос, торчащий из копны жестких волос. Мужчины,
желая посмотреть, подошли поближе. Она опустилась на колени, и ее платье
лазурными лепестками раскинулось вокруг нее. Затянутая в корсет, она едва
могла дышать. Ее перси, соски которых выглядывали из белой пены кружев,
касались ног возлюбленного Рене.
Кто-то сказал, что в зале темно. Включили яркую лампу, и ее сияние четко
высветило набухший, слегка приподнятый пенис Рене, лицо О. и ее руки,
любовно поглаживающие эту вздымающуюся плоть. Неожиданно Рене произнес:
-- Повтори: "Я люблю вас".
О. с готовностью повторила:
-- Я люблю вас. -- И, произнеся эти слова, словно, наконец-то, преодолев в
себе какой-то внутренний барьер, коснулась губами головки его члена, все
еще затянутой нежной кожицей.
Мужчины, обступив их, курили и негромко переговаривались между собой. Они
обсуждали ее тело и то, как она приняла устами фаллос своего возлюбленного,
как то заглатывала его почти до самого основания, то выпускала его, лишь
слегка придерживая нежными губами.
Раздувающаяся плоть то и дело, словно кляп, заполняла ей рот, доставая до
