расхаживая по кабинету и куря трубку. Министр кончил речь. "Так, значит,
"подумали и решили"?" - сказал Сталин. После этих слов у одного из
присутствовавших случился инфаркт. Его унесли. Идя в обратном направлении,
Сталин опять сказал: "Так, значит, "подумали и решили"?!" У второго из
присутствовавших случился инфаркт. Его унесли. Таким образом Сталин ходил по
кабинету, повторяя все ту же фразу. Постепенно всех собравшихся унесли с
инфарктом. Когда унесли самого министра, Сталин сказал: "И правильно решили,
товарищи!"
Другая "реальная" история случилась во время войны с генералом по фамилии
Курочкин. Однажды Сталин столкнулся с генерал-майором Курочкиным в коридоре
и ска[306] зал: "А, товарищ Курочкин! Саботируете, да?!" С Курочкиным -
инфаркт. Пролежав полгода в больнице, Курочкин вернулся на работу уже в чине
генерал-лейтенанта. Однажды он опять столкнулся со Сталиным в коридоре.
Сталин сказал: "Продолжаете саботировать, товарищ Курочкин?!" С генералом -
опять инфаркт. Через полгода он вернулся на работу в чине
генерал-полковника. Кончилась война. Во время бала в Кремле в честь победы
Сталин сказал: "Трудное время было, товарищи! Но мы, вот товарищ Курочкин не
даст соврать, находили время для здоровой шутки!"
Вскоре после войны я слышал такой анекдот. Молотов сказал Сталину, что в
Москве появился человек, очень похожий на Сталина. Сталин приказал, чтобы
этого человека расстреляли. Ворошилов сказал, что достаточно было бы побрить
двойнику Сталина усы. "Хорошая мысль! - воскликнул Сталин. - Побрить этому
мерзавцу усы. А затем расстрелять!"
Но все же анекдотов в сталинские годы было мало. За них арестовывали и
судили. Рассказывали их лишь тогда, когда были уверены в том, что не
донесут. Жертвой доноса такого рода стал известный впоследствии философ
Спиркин. Он уже после войны рассказал в компании какой-то анекдот о Сталине
или не донес о человеке, рассказывавшем анекдоты.
Несколько осмелели после войны. И рецидив массовых репрессий уже не мог
остановить этот процесс. Анекдоты становились все более острыми. Например, я
в самых разных местах слышал анекдот о человеке, которого осудили на десять
лет и который спросил судью, за что такое наказание, а судья ответил, что
если бы знали, за что, то дали бы не десять, а двадцать пять лет. Но те
анекдоты, что касались лично Сталина, оставались на том же уровне почтения
ко всесильному диктатору. Сталин как личность был не анекдотичен, в отличие
от его преемников Хрущева и Брежнева.
ОБЩИЙ ВЫВОД
Я был антисталинистом и не превратился в сталиниста. В результате
многолетних размышлений я пришел к такому выводу. Сталинский путь в условиях
кра[307] ха бывшей Российской империи и послевоенной разрухи был самым
эффективным путем построения коммунизма, а может быть, и единственным. Дело
не в том, что Сталин был злодей. Дело в том, что натура нового общества
проявила себя наиболее ярко именно на этом пути. Сталин был сыном своего
времени, наиболее полно и четко отразившим в себе сущность реального
коммунизма. Сталинский период пока что остается самым значительным в
советской истории. Этот период заслуживает, конечно, критики. Но в гораздо
большей мере он заслуживает объективного понимания. Сталин был, есть и
навечно останется главной личностью в истории реального коммунизма.
Негативное отношение к Сталину объясняется тем, что он обнажил сущность
марксизма-ленинизма как идеологии и сущность реального коммунизма. Сталин
сыграл свою историческую роль. И теперь на него можно сваливать все те
негативные явления, которые на самом деле суть неотъемлемые атрибуты
коммунизма. Его сделали козлом отпущения за грехи истории и за
непредвиденные следствия реальности коммунизма. Советское руководство и его
холуи проявляют свою собственную натуру, "разоблачая" Сталина, а не натуру
сталинизма. Они поступили со Сталиным нечестно, подло, коварно, как это и
соответствует их собственной сущности.
Поистине верно: мертвого льва может лягнуть даже осел.
[308]
X. ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД
ЭВОЛЮЦИЯ СТРАНЫ И ЛИЧНОСТИ
Период после смерти Сталина и до свержения Хрущева по своей социальной
сущности был переходным от состояния юности коммунизма к состоянию зрелости.
На короткое время на вершине власти возник Маленков, один из ближайших
соратников Сталина. Сделал доклад по сталинскому образцу Но материальное
положение резко улучшилось. В магазинах появились заграничные вещи и
продукты питания. Стали в изобилии показывать иностранные фильмы. Маленков
скоро с позором "слетел". На его место пришел Хрущев. И потому начавшийся
период оказался связанным с его именем. Такая персонификация исторических
эпох в моем изложении есть лишь дань традиции и способ обозначения их. Я не
рассматриваю происходившее в эти эпохи как результат замыслов и воли
отдельных лиц, стоявших у высшей власти. То, что произошло в сталинский
период, произошло бы при любом другом вожде, в том числе и при Ленине,
проживи он еще двадцать или более лет. Произошло бы в несколько иной форме,
с иными жертвами и последствиями, но все-таки произошло бы. Тем более это
верно в отношении Хрущева. Остался бы во главе страны Маленков или захватил
бы власть Берия, общество так или иначе уже вступало в период зрелости и
должно было преодолеть инерцию и рецидивы юности. В том слое и в том разрезе
общества, в которых протекала моя жизнь, это было совершенно очевидно. К
переменам на высотах власти и к верхушечным спектаклям власти я и окружавшие
меня люди относились либо с [309] полным равнодушием, либо с любопытством
любителей слухов и сплетен, либо с презрением и насмешкой.
Периоды моей личной жизни в самых существенных чертах совпадали с
периодами жизни страны. Это объясняется тем, что отражение, осмысление и
переживание эволюции коммунистического общества в моей стране при всех
обстоятельствах оставалось основой моей личности. Это не значит, что я
постоянно занимался наблюдениями за событиями общественной жизни, постоянно
думал о них и переживал их. Процесс эволюции личности является до некоторой
степени автономным. В моей жизни были периоды, когда я полностью погружался
в личные дела или в научные исследования чисто академического характера. Мне
самому часто казалось, что я насовсем покончил с моими социальными
интересами. Вплоть до 1974 года мне даже в голову не приходила мысль, что я
когда-нибудь буду писать статьи и книги на темы о советском обществе и
коммунизме. И все же глубокая обусловленность моей личности социальными
интересами уже не могла исчезнуть совсем. Моей доминирующей и неизменной
страстью так или иначе оставался коммунизм во всех его аспектах и
проявлениях.
Периоды моей жизни совпадали в самом главном с периодами истории страны
совсем не в том смысле, что я шагал в общем строю "строителей коммунизма",
но лишь в смысле моей реакции на них и моего поведения. Я никогда не
испытывал восторгов по поводу перемен в стране. Я относился к ним всегда
критически. Конечно, я, как и все, радовался бытовым улучшениям. Но я
никогда не воспринимал их как свидетельство неких достоинств и преимуществ
коммунизма. Тем более эти улучшения в моем личном положении никогда не
соответствовали моему социальному положению. Например, я получил отдельную
однокомнатную квартиру лишь в возрасте сорока пяти лет, будучи доктором наук
и профессором, опубликовав множество книг, имея международную известность. И
успехи в науке мне доставались всегда в бесконечной борьбе с властями,
коллегами и "друзьями". Так что периоды моей жизни совпадали с периодами
истории страны в смысле изменения моих умонастроений и форм борьбы за
выживание и сохранение в качестве автономной личности.
[310]
ПОСЛЕ СМЕРТИ СТАЛИНА
Сталин умер. Но в стране ничто не изменилось как непосредственное
следствие его смерти. Те изменения, которые происходили в стране, были
независимы от Сталина и его смерти. Они начались при Сталине. Формальные
преобразования высших органов власти еще при жизни Сталина нисколько не
меняли существа власти. После смерти Сталина они были ликвидированы, была
восстановлена прежняя структура высших органов власти, что тоже не изменило
ничего по существу.
На Западе этим ничтожным, на взгляд советских людей, изменениям в органах
власти придали огромное значение, как сейчас здесь преувеличивают значение
горбачевской суеты. Но даже среднеобразованные советские люди понимали (как
они понимают и теперь), что все махинации в высших органах власти были
связаны с борьбой за власть в правящей верхушке, и вообще игнорировали их.
От того, что высший орган власти стал бы называться Президиумом ЦК КПСС, а
не Политбюро ЦК КПСС, его статус и роль в системе власти не изменились бы.
Вскоре после смерти Сталина у меня состоялся разговор с В. Громаковым,
тогда секретарем партбюро факультета. Он сказал, что мне следовало бы
вступить в партию, что начинается такое время, когда мои антисталинские
настроения могут быть полезными для страны, что, находясь в партии, я могу
сделать более, чем оставаясь беспартийным. Его слова мне показались
убедительными. Он был одним из тех, кто дал мне рекомендацию. Другую
рекомендацию дал мне друг-враг Э. Ильенков. Не помню, кто дал третью. Осенью
1953 года я был принят кандидатом в члены КПСС.
Громаков оказался прав в том смысле, что после смерти Сталина в партийных
организациях учреждений и предприятий началась острая борьба. В этой борьбе
приняли активное участие миллионы членов партии.
Сталин умер, но остались сталинисты и образ жизни, сложившийся при нем. А
сталинисты - это не горстка высших партийных руководителей, а сотни тысяч
(если не миллионы) начальников и начальничков на всех постах грандиозной
системы власти, сотни тысяч активис[311] тов во всех учреждениях и
предприятиях страны. Годы 1953 - 1956-й превратились в годы ожесточенной
борьбы с этим наследием Сталина. По форме это не была борьба, открыто
направленная против сталинизма. Никакой определенной линии фронта и никакого
четкого размежевания лагерей не было. Борьба проходила в форме бесчисленных
стычек по мелочам - по поводу кандидатур в партийные и комсомольские бюро,
назначения на должности, присвоения званий и т. д. Но по существу это была
борьба против негативных явлений сталинского периода и сталинского режима.
Вот некоторые особенности этой борьбы. Бывшие сталинисты все, за редким
исключением, перекрасились в антисталинистов или, по крайней мере, перестали
заявлять о себе как о сталинистах. Лишь немногие потеряли посты и власть или
были понижены. Большинство осталось. Многие даже сделали дальнейшие успешные
шаги в карьере. Эта борьба происходила главным образом как перерождение
массы сталинистов в новую форму, соответствующую духу времени. Но
происходило это под давлением массы антисталинистов, которые отчасти открыто
стали проявлять свои прежние тайные настроения, но главным образом появились
теперь, в новых условиях, когда исчезла острая опасность быть
антисталинистом и когда роль борца против сталинизма становилась более или
менее привлекательной. Это не значит, что эта роль не имела своих неприятных
последствий. Но эти последствия уже не были такими, какими они могли быть
ранее. Антисталинистское давление снизу становилось таким, что с ним нельзя
уже было не считаться. Никакой четкой линии фронта в борьбе, повторяю, не
было. Она была распылена на бесчисленное множество стычек по конкретным
проблемам, каждая из которых по отдельности была пустяковой, но сумма
