предъявить. Священника начнут допрашивать, дело станет достоянием
общественности. Нет, это не выход. По крайней мере, не сейчас. Торн никак
не мог понять, о чем хочет рассказать ему священник. Он говорил что-то о
рождении ребенка: страшное совпадение заключалось как раз в том, что
именно в этом вопросе Торн был вынужден прятать свою тайну. Возможно,
вместо полиции сложно будет послать на встречу какого-нибудь человека,
который либо заплатит священнику, либо запугает его так, чтобы тот исчез.
Но и в этом случае придется кого-то впутывать.
Он вспомнил о Дженнингсе, фотографе, и почувствовал непреодолимое
желание позвонить ему и сообщить, что нашелся человек, которого тот ищет.
Но этот вариант тоже не пойдет. Нет ничего более опасного, чем впутывать
представителя прессы. И все же ему хотелось, чтобы с ним был еще хоть
кто-нибудь, с кем можно было бы поделиться. Он был по-настоящему напуган,
боялся того, ЧТО мог рассказать ему священник.
На следующее утро Торн взял свою машину, объявив Гортону, что хочет
некоторое время побыть один, и все утро провел за рулем, избегая
появляться в офисе. Ему пришло в голову, что он может просто
проигнорировать требование священника, и такой отказ, возможно, заставит
священник потерять к нему интерес и исчезнуть. Но и это не удовлетворило
его, так как Торн сам искал встречи. Он должен встретиться с этим
человеком лицом к лицу и выслушать все, что тот скажет. Священник сказал,
что Катерина в опасности и умрет, если Торн не придет. Катерина не могла
быть в опасности, но Торна очень беспокоило, что и она теперь стала одной
из центральных фигур в воспаленном мозгу ненормального человека.
Торн приехал в двенадцать тридцать, припарковал машину за углом и с
напряжением принялся ждать.
Ровно в час Торн внутренне собрался и медленно пошел в парк. Он надел
плащ и темные очки, чтобы его не узнали, но попытка изменить внешность еще
более усиливала его возбуждение. Торн стал взглядом искать фигуру
священника. Тассоне в одиночестве сидел на скамейке спиной к нему. Торн
легко мог уйти и остаться незамеченным, но вместо этого двинулся вперед и
подошел к священнику.
Тассоне вздрогнул от неожиданного появления Торна. Лицо его
напряглось и покрылось испариной, как будто он страдал от невыносимой
боли. Долгое время они молчали.
- Мне надо было прийти сюда с полицией, - коротко бросил Торн.
- Они вам не помогут.
- Говорите. Что вы хотели мне сообщить?
Тассоне заморгал, руки у него затряслись. Он был весь во власти
сильнейшего напряжения, одновременно борясь с болью.
- ...Когда еврей в Сион придет... - прошептал он.
- Что?
- Когда еврей в Сион придет. И небеса пошлют комету. И Рим познает
свой восход. Мы больше... не увидим света.
Сердце у Торна оборвалось. Этот человек определенно сумасшедший! Он
читал стихи, лицо его было неподвижным, как в трансе, а голос постепенно
повышался.
- Из вечного моря зверь тот восстанет. И войско придет, чтобы биться
до смерти. Убьет брата брат, и свой меч не оставит. Пока не умолкнет
последнее сердце!
Торн наблюдал за священником, а тот в экстазе с трудом выдавливал
слово за словом.
- Книга Откровений предсказала все это! - крикнул он наконец.
- Я здесь не для того, чтобы выслушивать религиозные проповеди, -
сухо сказал Торн.
- Только через человека, находящегося полностью в его власти, сможет
Сатана повести свое последнее и самое страшное наступление. Евангелие от
Даниила, Евангелие от Луки...
- Вы сказали, что моя жена в опасности.
- Езжайте в город Меггидо, - с натугой произнес Тассоне. - В старом
городе Джезриль вы найдете старика Бугенгагена. Только он один может
рассказать, как должен умереть ребенок Сатаны.
- Видите ли...
- Тот, кого не спасет Агнец, будет разорван Зверем!
- Прекратите!!!
Тассоне замолчал, обмяк и дрожащей рукой стер пот, обильно
выступивший у него на лбу.
- Я пришел сюда, - тихо сказал Торн, - потому что вы сказали, что моя
жена в опасности.
- У меня было видение, мистер Торн.
- Вы сказали, что моя жена...
- Она беременна!
Торн замолчал и отступил.
- Вы ошибаетесь.
- Нет. Она на самом деле беременна.
- Это не так.
- ОН не даст этому ребенку родиться. ОН убьет его, пока тот спит в
утробе.
Священник застонал от боли.
- О чем вы говорите? - спросил Торн. Ему было трудно дышать.
- Ваш сын, мистер Торн! Это СЫН САТАНЫ! Он убьет неродившегося
ребенка, а потом убьет и вашу жену! А когда убедится, что все ваше
богатство переходит к нему, тогда, мистер Торн, он убьет и ВАС!
- Довольно!
- Обладая вашим богатством и властью, он создаст свое страшное
царство здесь, на Земле, получая приказы непосредственно от Сатаны.
- Вы сумасшедший, - прохрипел Торн.
- Он ДОЛЖЕН умереть, мистер Торн!
Священник задохнулся, и слезы покатились из его глаз.
- Пожалуйста, мистер Торн...
- Вы просили пять минут...
- Езжайте в город Меггидо, - умолял Тассоне. - Найдите Бугенгагена,
пока не поздно!
Торн покачал головой, указав дрожащим пальцем на священника.
- Я вас выслушал, - сказал он с ноткой предупреждения в голосе, -
теперь я хочу, чтобы вы выслушали меня. Если я еще когда-нибудь вас увижу,
вы будете арестованы.
Резко повернувшись, Торн зашагал прочь. Тассоне крикнул ему вслед
сквозь слезы:
- Встретимся в аду, мистер Торн! Мы там вместе будем отбывать
наказание!
Через несколько секунд Торн скрылся, а Тассоне остался один. Все
кончено, он проиграл.
Медленно поднявшись, священник оглядел опустевший парк. Вокруг стояла
зловещая тишина. И тут Тассоне услышал какой-то звук. Звук несся откуда-то
издали, будто рождаясь в его собственном мозгу, и постепенно нарастал,
пока не заполнил собой все вокруг. Это был звук "ОХМ!". И когда он стал
громким до боли, Тассоне схватился руками за распятие и в страхе оглядел
парк. Тучи на небе сгущались, поднялся ветерок, постепенно набирающий
силу, и кроны деревьев грозно задвигались.
Зажав крест в обеих руках, Тассоне пошел вперед, отыскивая безопасное
местечко на улице. Но ветер неожиданно усилился, бумаги и прочий уличный
мусор завертелись у его ног, священник пошатнулся и чуть не задохнулся от
порыва ветра, кинувшегося ему в лицо. На другой стороне улицы он заметил
церковь, но ветер с ураганной силой набросился на него. Звук "ОХМ!" звенел
теперь у него в ушах, смешиваясь со стоном усиливающегося ветра. Тассоне
пробирался вперед. Туча пыли не позволяла ему разглядеть дорогу. Он не
увидел, как перед ним остановился грузовик, не услышал скрип огромных шин
в нескольких дюймах от себя. Автомобиль рванулся в сторону автостоянки и
резко замер. Раздался звук битого стекла.
Ветер неожиданно стих, и люди, крича, побежали мимо Тассоне к
разбитому грузовику. Тело шофера бессильно привалилось к баранке, стекло
было забрызгано кровью. Тассоне стоял посередине улицы и плакал от страха.
В небе прогремел гром; вспышка молнии осветила церковь, и Тассоне,
повернувшись, снова побежал в парк. Рыдая от ужаса, он поскользнулся и
упал в грязь. В тот момент, когда Тассоне пытался подняться на ноги, яркая
молния сверкнула рядом и превратила ближайшую скамейку в пылающие щепки.
Повернувшись, он пробрался через кустарник и вышел на улицу.
Всхлипывая и пошатываясь, маленький священник двинулся вперед, смотря
прямо в грозное небо. Дождь пошел сильнее, обжигая его лицо, город впереди
расплывался в сплошном потоке прозрачной воды. По всему Лондону люди
разбегались в поисках убежища, закрывали окна, и через шесть кварталов от
парка учительница никак не могла справиться со старомодным шестом для
закрывания фрамуг, а ее маленькие ученики наблюдали за ней. Она никогда не
слышала о священнике Тассоне и не знала, что судьба свяжет ее с ним. А в
это время по скользким и мокрым улицам Тассоне неотвратимо приближался к
зданию школы. Задыхаясь, он брел по узеньким переулкам, бежал без
определенной цели, чувствуя на себе неотступный гнев. Силы у Тассоне
иссякали, сердце отчаянно колотилось. Он обошел угол здания и остановился
передохнуть, раскрыв рот и жадно глотая воздух. Маленький священник и не
думал бросить взгляд наверх, где в этот миг неожиданно произошло легкое
движение. На высоте третьего этажа прямо у него над головой железный шест
для закрывания оконных фрамуг выскользнул из рук женщины, тщетно
пытавшейся удержать его, и ринулся вниз. Его наконечник рассекал воздух с
точностью копья, которое метнули с небес на землю.
Шест пробил голову священника, прошел сквозь все его тело и
пригвоздил человека к земле.
И в этот момент дождь неожиданно прекратился. Из окна третьего этажа
школы выглянула учительница и закричала. С другой стороны парка люди несли
мертвого шофера разбитого грузовика, на лбу которого отпечатался кровавый
след от руля.
Тучи рассеялись, и солнечные лучи коснулись земли. Стайка детей
собралась вокруг священника, висящего на шесте. Капли воды стекали по его
шляпе, по лицу, на котором застыло выражение крайнего удивления. Рот у
того, кого звали Тассоне, был открыт. Рядом прожужжал слепень и сел на его
раскрытые губы.
На следующее утро из ящика у входных ворот в Пирфорде Гортон вынул
газеты и принес их в комнату, где в это время завтракали Торн и Катерина.
Уходя, Гортон заметил, что лицо у миссис Торн было усталым и напряженным.
Она выглядела так уже несколько недель, и он полагал, что это связано с ее
посещением врача. Сначала он думал, что у нее какая-то телесная болезнь,
но потом в вестибюле больницы на табличке прочел, что ее врач, мистер
Гриер, специалист по психиатрии. Сам Гортон никогда не испытывал нужды в
психиатре и не знал людей, которые обращались бы к ним. Он всегда считал,
что психиатры существуют только для того, чтобы сводить людей с ума. Когда
в газетах писалось о людях, совершавших какие-нибудь зверства, обычно тут
же сообщалось, что они обращались к психиатру. Причина и следствие вполне
очевидны. Теперь, наблюдая за миссис Торн, он видел только подтверждение
своей теории. Какой бы жизнерадостной ни казалась Катерина по дороге в
Лондон, на обратном пути она всегда молчала и выглядела крайне плохо.
С тех пор, как начались эти визиты, настроение ее ухудшилось, и
теперь она пребывала в постоянном напряжении. Отношение ее к слугам
выражалось в резких приказах, а в отношениях с ребенком было все, кроме
материнских чувств. Самое ужасное заключалось в том, что ребенок теперь
сам искал с ней контакта. Долгие недели, когда она пыталась вернуть его
любовь, не прошли даром. Но теперь, когда Дэмьен искал мать, ее нигде не
было.
Для самой Катерины психотерапия казалась пугающей: под внешними
страхами она обнаружила бездонную пропасть волнений и отчаяния. Она не
понимала, кто же она такая на самом деле. Она помнила, кем была РАНЬШЕ,
помнила свои желания, но теперь все прошло, и она не видела для себя
будущего. Каждый пустяк приводил ее в состояние страха: звонок телефона,
звук срабатывающего таймера на плите, свисток чайника... Все вокруг будто
требовало внимания. Она находилась в таком состоянии, что общаться с ней
стало почти невозможно, а в этот день было особенно трудно, потому что она
обнаружила нечто, требующее немедленных действий. Необходим бью серьезный
разговор с мужем, на который она все не решалась, а теперь, помимо всего,
сюда вмешивался ребенок. Он начал липнуть к ней по утрам, пытаясь привлечь
