Часа два ждал - тихо. Или забыли про меня, или не заметили. Я по газам и в
ставку главкома. У них там общий восторг - как же, впервые враг отброшен,
наступать собираются. Но мне их игры уже... Я Сехмета за ворот: давай
дирижабль! Вытряс, полетел в форт. Едва успел выгрузиться и все рассказать
Олегу - прошу пана! Прямо перед фортом на поляне возникает такой же точно
бронеход, с какими мы бились. Из него четверо в белых скафандрах - точно,
издали на рака смахивают. А точнее - на глубоководный скафандр с
манипуляторами. Я Олегу кричу - заводи машинку, пора на Землю линять!
Танка-то у нас больше не было, на танке теперь кванги катаются, а тут со
стороны реки еще один сундук подплывает... - Шульгин замолчал, закашлялся,
начал прикуривать дрожащими руками.
Пока он напивал себе еще вермута, рассказ продолжил Левашов.
- Я включил канал - хорошо, что ты, Дим, оставил мне координаты; мы с
Ларисой стали бегом собирать хоть что-то: видеокассеты, фотографии, записи
наши; слышим - Сашка уже стреляет...
- Ага, - перебил его Шульгин. - Не зря я пулемет наверху приладил.
Хоть придержу чуток, думаю. Тут они как дадут лучом. Крышу сразу снесло,
как меня бревнами не поубивало, не знаю. Я вниз, к воротам, как рубану с
рук, от пояса! В одного попал. Ты знаешь, словно в мыльный пузырь! Хлоп -
и ничего нету... Они прицел не успели снизить, вторым залпом полдома
снесло. Стою на карачках, а надо мной бревна порхают... Вижу, труба дело.
Заскочил на веранду, а дальше не могу. Ноги отнялись. Хорошо, Олег меня за
ворот втащил в подвал...
- В последнюю секунду выскочили, - подтвердил Левашов. - Я Сашку в
"окно" просунул, Лариса с той стороны помогла. И вижу - перекрытия
бетонные надо мною поднимаются. Медленно так, словно крышка гроба у
панночки... - Он передернул плечами. - Лариска кричит от страха.
- Она не от страха, - вмешался Шульгин, - она такое крикнула, что я и
не повторю... Олег схватил блок управления, прижал к животу, как регбист,
и - на нашу сторону. Я успел увидеть, как потолок рухнул - и все. Кабель
перерубило, "окно" исчезло. А мы стоим в каком-то коридоре. Осмотрелись,
ощупали друг друга, руки-ноги целы, и пошли вас искать...
Рассказ Шульгина и Левашова произвел впечатление прежде всего на
космонавтов. Они выглядели по меньшей мере ошарашенными. Двух дней на
Валгалле и трех в Замке (а здесь прошло именно лишь три дня, пока длилась
эпопея на Валгалле) им явно не хватило, чтобы полностью адаптироваться к
иному времени и образу жизни.
Воронцов же выслушал все совершенно спокойно. Как будто просто
выяснил для себя некоторые мелкие подробности.
Это заметил и Шульгин. И в глазах у него появился прежний блеск.
- Сдается мне, капитан, что дело здесь нечисто. Не нравишься мне
ты... Знал, что так и будет?
- Откуда бы? Я, что ли, тебя под руку толкал, когда вы кордебаталию
открыли? Или все же вы сами додумались? Но кое-какие соображения имелись,
не скрою. Почему я от вас ушел? Вот как раз поэтому. Если ребят в плену
сейчас на детекторах крутят, память им зондируют, они про меня ничего,
кроме того, что был такой, сказать и вспомнить не смогут. А сейчас только
мы с Антоном помочь сможем.
- Понял... Вы, значит, тоже гамбиты разыгрываете. Ясненько. Хочется
мне с Антоном твоим повидаться, сказать, что я о нем думаю...
- Давай, говори. Внимательно выслушаю.
Шульгин и Левашов обернулись. Возле мохнатой веерной пальмы стоял
широкоплечий парень лет тридцати, в безукоризненном светлом костюме при
галстуке в тонкую красную полоску, похожий на американца с рекламного
плаката сигарет "Лорд".
- А! Наконец-то имеем честь лицезреть!.. - Шульгин подошел к нему,
рассматривая, как восковую куклу в музее Тюссо. - Хорош... - И неожиданно
для всех сделал резкое движение рукой.
- Не стоит, - с широкой улыбкой сказал Антон, легко парировав выпад
Шульгина. - Хоть ты и ниндзя, как я слышал, реакция у меня лучше.
- Жаль, но похоже... - вздохнул Сашка, безнадежно уронив руки.
Дальнейшего не уловил никто. Словно черная молния блеснула перед глазами,
и Антон, отлетев метра на три, рухнул навзничь, разбросав руки.
В полной тишине он начал подниматься, сначала на колени, потом
выпрямился во весь рост. Губы у него были в крови.
Вдруг в полной тишине раздались аплодисменты. Это хлопала в ладоши
Альба, с восторгом глядя на Шульгина, который суженными в щелочки глазами
следил за Антоном.
А тот вытер кровь платком, аккуратно сложил его, спрятал в карман и
снова улыбнулся.
- Да, пожалуй, я был не прав... Молодец. Надеюсь, теперь ты доволен?
Спустил пар? Тогда пойдем. Пора поговорить серьезно.
ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА
...За окном глухая ночь, а может, уже и утро. Если сейчас проснуться,
то уже раннее утро, а если до сих пор не ложился - то, пожалуй, еще ночь.
"Час быка", называл такое время Ефремов. Об этом диалектическом переходе
еще и Прутков писал: "Желающий трапезовать слишком поздно рискует
трапезовать рано поутру".
Так вот - ночь, как условились, и ветер хлещет в окно дождевою
осенней печалью, и единственное в жизни утешение, что в отличие от прочих
нормальных граждан мне не нужно в мутных рассветных сумерках продирать
глаза и, проклиная судьбу и горсовет, ждать троллейбуса на остановке,
насквозь простреливаемой струями ледяного дождя. Напротив, в самый для
трудящихся отвратительный час я с полным правом задерну шторы, укутаюсь
пледом, как шотландский лорд, и буду спать, сколько пожелаю.
Отчего это так много в моей жизни дождей, туманов, метелей и прочих
чудес природы?
А тогда звенело утро, весеннее, солнечное, почти теплое. И словно не
было накануне нашей, не скрою, страшной битвы. Страшной не только и не
столько обычным в бою страхом смерти, а своей ирреальностью. Ничего
подобного мы не испытывали раньше - ни на Земле, когда работали с Иркиными
"приятелями", ни здесь...
Вечером Сашка сразу уснул, а мы с Алексеем, прокопченные кордитным
дымом, вымотанные до последней крайности, сидели на свернутых чехлах на
полу боевого отделения и разговаривали. И что удивительно, не о войне, а
на самые нейтральные темы.
А когда рассвело, перекусили на скорую руку и пошли. Сашка остался
для подстраховки. Чувствовал он себя так, словно его долго ногами били,
потому и остался без особых протестов.
Поле боя впечатление производило... Было в том изломанном железе
что-то настолько нездешнее, гораздо более нечеловеческое, чем все ранее
виденное. Вчера, в горячке боя, мы этого не заметили, а сейчас сразу в
глаза бросилось. Бронеходы разбитые прямо кричали, что они из мира, ничего
общего с человеческими понятиями не имеющего. В них не было ни одной
линии, ни одной плоскости, согласующейся с нашей геометрией. Как бы это
поточнее описать - ну, если представить себе рисунок, выполненный сразу и
в прямой и в обратной перспективе. Как будто видишь сразу то, что
одновременно видеть никак невозможно. Как будто у прямоугольника все
четыре угла - тупые. Но все это настолько неуловимо, что понять, в чем
фокус - невозможно.
- Ты что-нибудь понимаешь? - спрашиваю я у Алексея.
- Честно говоря - мало, - отвечает. - Такой геометрии в природе быть
не должно. Так только Морис Эшер рисует.
Полазали мы внутри. Там тоже ничего хоть приблизительно понятного.
Никаких ракообразных не обнаружили. Неракообразных тоже. А содержимое
бронеходов больше всего напоминало внутренности ламповой ЭВМ пятидесятых
годов, как я ее себе представляю, если ее долго, сладострастно крушить
ломом. Еще там были такие как бы струны или стеклянные световоды, и ничего
больше. Как эти штуки ездили, чем или кем управлялись, где у них двигатели
и где оружие - полный туман.
Часа полтора мы лазали по тому кладбищу, можно сказать - одурели от
никчемной информации и мало-помалу прониклись комплексом неполноценности
пополам с унылой злостью. Решили перекурить.
- Тупые мы с тобой, братец, - на удивление смиренно сказал Берестин.
- Ну, это еще вопрос, - не согласился я: гордость не позволяла. -
Возьми самого признанного титана мысли, хоть Ломоносова, и покажи ему
Р-16, сбитый зенитной ракетой. Много ли он там сообразит? А разница всего
две сотни лет, и техника земная.
- Ну что ж, - говорит Берестин. - Мы еще неплохо держимся. Другие на
нашем месте давно бы в футурошок впали...
- Конечно. Представь, как бы на все это гоголевские, старосветские
помещики реагировали.
- Ну и что купцы? - вдруг завелся Алексей. - Мало ли как их там
Островский обрисовал! А те самые купцы, имей в виду, и Калифорнию с
Аляской завоевывали, и Афанасий Никитин тоже купец, сам знаешь, куда
ходил. Не нужно зря на людей клепать.
- Что это ты вдруг? Сам вроде не из купцов происходишь?
- Ну и что? Снобизма не нужно. Может, девяносто процентов
галактического населения еще и не то видели, а мы из своего захолустья
попали в чуть более населенные места и уже вообразили, что достигли вершин
немыслимого. А все это, быть может, просто невинная игра в крысу, как
говаривал тот же Остап Ибрагимович, по другому, впрочем, поводу...
Я с ним согласился. Нельзя жить и делать свое дело, если воспринимать
действительность как невероятность. Что есть, то и есть. Достаточно того,
что мы сознаем уникальность текущего момента в рамках нашего опыта и
стараемся соответствовать.
И вот тут, среди нашей глубокомысленной беседы о текущем моменте,
произошло то самое, что окончательно уводит сюжет моего повествования за
всякие пределы соцреализма в его ждановской трактовке (ну, помните: "...не
о том, что есть, а о том, что должно быть").
Слов у меня, чтобы все описать, разумеется, нет. А если попросту - в
одну из секунд нашего перекура я перестал осознавать себя как личность. Но
даже в таком бессознательном состоянии мне было очень, пардон, хреново.
Как если бы... ну скажем, броситься с гранатой под гусеницы танка, граната
не взрывается, и тебя долго и больно гусеницы перемешивают с грунтом. А
потом все кончилось, в глазах посветлело, и я осознал себя внутри белого
шарового объема, довольно значительного, хотя и неопределенного, потому
что стены его не выглядели твердыми, а словно из кучевых облаков
вылеплены, и я не сидел и не лежал, а скорее висел в одной из точек внутри
сферы. Никаких неприятных или болезненных ощущений у меня не осталось,
чувствовал я себя вполне свежим и бодрым, но и обалдевшим, признаюсь.
И сразу у меня внутри головы возник голос Именно внутри, я четко
понимал, что слышу его отнюдь не ушами. Какая-то есть хитрость в
физиологии, позволяющая это определить. Наверное, так бывает у
шизофреников. Я их понимаю. Дословно услышанного я сейчас не восстановлю,
потому как подозреваю, что и не было никакого "дословно", я сразу получил
весь пакет информации и только потом развернул его в некую
последовательность.
Короче, мы оказались в плену, или скажем так, в гостях у тех самых
соплеменников Ирины, которые гонялись-гонялись за нами и наконец достали.
Впрочем, претензий к нам ни за историю с агентами, ни за танковое сражение
предъявлено не было. Все происшедшее было расценено ими как недоразумение,
тем более что бронеходы - всего лишь автоматические устройства. А нам
предлагался дружеский контакт и переговоры по взаимно интересующим нас
вопросам.
Я в принципе не возражал, но сразу же поставил условие: воссоединить
нас с Берестиным и переговоры проводить в привычной для нас обстановке и
традиционным способом. Через некий провал в сознании я очутился в весьма
