неопределенными. Появилось ощущение, что Ирина, ради спасения которой все
и затевалось, и Воронцов, предложивший идею отступления на этот далекий
берег, их предали.
И что де теперь? Кто они здесь, зачем и для чего?
Правда, пессимистические настроения все же не достигли той степени,
чтобы повлечь полный развал их хоть и ставшего совсем маленьким, но пока
еще жизнеспособного мирка.
Левашов был счастлив тем, что Лариса не поддалась на уговоры подруг и
осталась на планете. И он имел основания считать, что из-за него, хотя
никаких практических подтверждений до сих пор не получил. Их с Ларисой
условие оставалось в сипе.
Новиков путем углубленных размышлений укрепился в своей догадке, что
поступок Воронцова - не более чем очередной код в сложной и запутанной
игре, дирижером которой был таинственный Антон. Он верил в свои
способности психолога и провидца, а посему - решил ждать. И пока, от
нечего делать, трудился над беллетризованной хроникой своих приключений.
Озаглавил он ее несколько претенциозно - "Одиссей покидает Итаку", но
смысл в таком названии усматривал глубокий.
Берестин уход Воронцова принял почти безразлично, а Ирины - даже и с
облегчением. Постоянное присутствие отвергшей его женщины не приносило
ничего, кроме утомительной, как зубная боль, тоски. С Ириной у Берестина
повторилось то же самое, что и с первой юношеской любовью. Запутался в
рефлексиях, упустил момент, когда девушка была готова сдаться на милость
победителя. Не хватило как раз того, без чего невозможна победа - в любви
ли, в настоящей ли войне. Умения определить время и место решительного
удара.
Зато он завершил работу над картиной, которая получилась, без ложной
скромности, необыкновенно удачной. Это признали друзья, да и сам он так
считал. Жаль только, что в обозримом будущем ее нельзя будет выставить ни
в одном московском зале. Члены выставкомов боятся всяких аллюзий куда
сильнее, чем пресловутый черт ладана.
Шульгин же, несколько огорченный резким уменьшением женского
населения Валгаллы, общение с которым доставляло ему чисто эстетическое
наслаждение, с еще большей страстью и азартом переключился на амплуа
покорителя новых миров, этакого конандойлевского лорда Джона Рокстона. Его
комната, оба холла и библиотека постоянно пополнялись все новыми образцами
стрелкового оружия, как наисовременнейшего, так и довольно старинного.
Новиков не переставал удивляться, откуда у потомка тишайших земских
медиков такая безудержная любовь к смертоносному железу.
- Погоди, - отвечал ему Сашка одной и той же фразой, - когда припрет,
еще спасибо скажешь...
А осень тем временем наконец закончилась. Последние несколько дней
холодный дождь то и дело сменялся ледяной крупой, покрывающей землю
сплошным слоем, но через час или два тающей. Потом вдруг небо внезапно
очистилось от туч, засияло неправдоподобной густоты синевой. И тут же
из-за реки задул жгучий морозный ветер. Столбик термометра падал на
глазах. Сначала тонкой прозрачной корочкой подернулись многочисленные
лужи, потом затвердела земля. Высокая трава побелела и ломалась под
сапогами со стеклянным хрустом. Будто гонимые порывами ветра, через реку
потянулись неисчислимые стаи больших красно-синих птиц. Они шли волнами,
как американские бомбардировщики при налетах на Дрезден и Кельн.
Шульгин из винтовки сбил несколько штук. Птицы напоминали дроф и, как
оказалось, годились в пищу.
Они летели над фортом весь день, и смотреть на них было тревожно. Как
будто вслед за ними двигалась неведомая, грозная опасность. На Земле такие
миграции бывают, пожалуй, только при пожарах в тайге. К вечеру температура
понизилась до минус пятнадцати, северо-западный край неба затянула сизая
мгла.
- Да, ребята, пора поднимать катер на берег и растапливать все печи,
- сказал Берестин. - Не удивлюсь, если к утру шарахнет мороз градусов в
полста...
- Хорошо бы так, а если сто? - с интересом спросил Шульгин.
- Не будет. Лес не выдержит. А раз он здесь растет, примерно
пятьдесят - предел, - серьезно ответил Берестин.
- Все равно холодно.
Около полуночи началась метель. Хлопья снега летели почти
горизонтально, мгновенно покрыв плотным белым покровом черную землю,
залепив стекла окон с наветренной стороны, наметая косые, быстро растущие
сугробы везде, где встречали хоть какую-нибудь преграду. Свет трех ярких
фонарей во дворе едва пробивался через плотную снеговую завесу.
- Изумительно... - Лариса стояла в холле, освещенном только светом
огня в камине, прижавшись лбом к стеклу и всматриваясь в буйство стихии за
окном. - Давно я не видела такой чудной погоды.
- Еще насмотришься, - посулил ей Левашов. - Денька два так подует, и
будем через трубу на крышу вылезать.
- Ничего удивительного, - сказал Берестин. - Помню, раз на Сахалине в
тайфун один солдатик решил сбегать, извиняюсь, в гальюн, не удержался за
леер, так только весной нашли...
- Нам, к счастью, это не грозит. Насчет гальюнов у нас все в порядке.
- Шульгин не преминул сострить в своем обычном стиле.
- Только на это и надежда, - не оборачиваясь, ответила Лариса.
- Смех смехом, - сказал Новиков, - а собак надо в дом пустить.
Метель продолжалась ровно двое суток, а потом сразу прекратилась, и
установилась солнечная, тихая и морозная погода. До пятидесяти градусов
дело не дошло, столбик красного спирта в большом термометре на веранде как
остановился на минус двадцати восьми, так больше и не двигался. Причем,
что удивительно, ночью тоже.
Где бульдозером, где просто лопатами вычистили от снега двор. Лариса
подобрала всем лыжи и соответствующее снаряжение, доказав, что она в этом
деле понимает, и жизнь вновь стала интересной.
Просто удивительно, как мало надо человеку. Вроде ничего не
изменилось, кроме погоды, а настроение стало совсем другим.
Каждое утро - многокилометровые лыжные прогулки по радиальным
маршрутам, хозяйственные работы в доме и вокруг, непременная баня по
вечерам и долгие, заполночь, беседы у камина. Типичные интеллигентские
беседы близких по взглядам и уровню интеллекта людей: о литературе,
истории, политике...
Левашов поражался, как на глазах менялась Лариса. Глядя на
остроумную, раскованную, иногда ехидную, но доброжелательную девушку, он
уже с трудом верил, что совсем недавно она едва держалась на ногах под
грузом своих комплексов, чуть что - ощетинивалась, как рассерженный еж, и
приходилось тщательно взвешивать каждое обращенное к ней слово, чтобы не
нарваться на резкость.
...Вся эта приятная и спокойная жизнь кончилась сразу. Как, впрочем,
случается все или почти все в этой жизни, даже если какие-то явления
предвидимы и даже ожидаемы. Что может быть, вообще говоря, банальнее, чем,
допустим, смерть, однако почти каждый конкретный случай воспринимается как
событие трагическое и совершенно внезапное. Но в данном случае речь идет
не о смерти, а совсем даже напротив - об открытии на планете разумной
жизни...
Рано утром, когда небо еще отливало темно-сиреневым перламутром и
край солнца только-только показался над заснеженными холмами, Шульгин
проделывал свой обычный получасовой комплекс силовой гимнастики на свежем
воздухе. Он уже закончил упражнения, крепко растерся сухим и жестким
снегом и собирался возвратиться в дом, чтобы завершить процедуру горячим
душем. Поднявшись на крыльцо, скользнул взглядом по освещенным розовыми
лучами окрестностям и увидел нечто, вполне заслуживающее названия
"неопознанный летающий объект".
Словно сигнальщик, опаздывающий на вахту, он взлетел по скобтрапу на
смотровую площадку, укрепленную между ветвями растущей рядом с домом
гигантской сосны. Ткнулся бровями в окаменевшую резину окуляров, завертел
кремальеру стереотрубы, догоняя ускользающую цель. Чуть тронул барабан
наводки на резкость, и между делениями угломерной сетки, на удалении
километров в пяти вырисовалось некое сооружение, медленно проплывающее
курсом с востока на юго-запад на высоте около километра. Более всего
наблюдаемый объект напоминал земной дирижабль, однако земное
происхождение, по известным причинам, заведомо исключалось.
Первым ощущением Шульгина было такое прозаическое чувство, как
досада. Оттого, что опять ломается налаженный образ жизни, возникает масса
новых вопросов и проблем. Только что все было так обычно и спокойно. Не
обернись он в эту сторону - стоял бы сейчас под тугими обжигающими струями
и ни о чем бы не думал. Вот уж воистину - умножая знания, умножаешь
скорби...
Шульгин выдернул из зажима трубку телефона.
Пока разбуженные тревожным звонком колонисты одевались и карабкались
наверх, через всю наличную оптику всматривались в артефакт, он,
неторопливо удаляясь, растаял в блистающей синеве.
Но увидеть все успели достаточно.
Обмен мнениями состоялся уже внизу, в библиотеке.
- С точки зрения теории вероятности - полный бред, - говорил Шульгин,
прижимая к горячему печному кафелю окоченевшие кисти рук. - Сначала -
пришельцы двух видов, теперь еще и местная цивилизация. Да так просто не
может быть...
- Теория тут ни при чем, - возразил Левашов, - и допускает все что
угодно. Не обязательно, при вероятности один на миллион, делать миллион
попыток. Может выйти и с первого раза...
- Точно, - кивнул Берестин. - Особенно если не придавать специального
значения собственной исключительности. В большой войне для конкретного
индивида вероятность быть убитым первым равна единице, деленной на
численность действующей армии, даже двух - своей и неприятельской, однако
"счастливчик" выявляется сразу же, и никого, кроме него самого, это не
удивляет...
- В вашей теоретической подготовленности я не сомневаюсь, - вновь
ваговорил Шульгин, - но меня больше занимает практика - обнаружили они нас
или нет?
- Вряд ли... Белое на белом, среди леса, да и далеко, в общем-то.
- Главное - мы их обнаружили...
- А техника у них не фонтан. Дирижабль... Движки как бы не паровые -
дымят здорово. И скоростишка не больше полусотни в час...
- Это еще ни о чем не говорит, - возразил Левашов. - Ты у нас мог бы
увидеть телегу на лесной дороге, а делать из этого выводы...
- Тут есть разница, мне кажется. Телегу увидеть можно, а вот паровоз
Стефенсона - вряд ли.
- Стоп, ребята! Делать-то что будем?
Шульгин словно опомнился от охватившего всех возбуждения.
- Думаю, спешить нам особо некуда. Ну - аборигены. Ну - полетели по
своим делам. Впервые, заметим, за полгода. Вполне возможно, еще полгода
вторично не прилетят. Так что позавтракать мы вполне успеем. А потом и
продолжим военный совет в Филях.
К середине дня появилась программа действий, лаконичная, но
чрезвычайно емкая.
1. Ввести военное положение.
2. Принять меры к обороне форта на случай внезапного нападения.
3. Развернуть широкие разведоперации на предельный радиус. После
получения хоть какой-нибудь достоверной информации о разумных жителях
планеты вернуться к вопросу о практических действиях.
...У колонистов опять появилась жизненная цель, в атмосфере планеты
повис призрак новой опасности, сулящей острые ощущения и начисто снимающий
настроения чуть апатичного эпикурейства. С жаром, может быть, даже чуть
преувеличенным, все с головой погрузились в заботы и идеи, размножающиеся
со скоростью цепной реакции.
Лариса, единственная из всех, сохранила благоразумие. Присутствуя на
совете четырех мужчин, с которыми ее свела судьба, она смотрела на них и
